Прокашлявшись от смога алого угля, Датокил попытался глазами найти освобожденную «осу», но все, что он увидел, это растворяющийся в ветреном воздухе дымный след от снаряда, уходящий куда-то в сторону острова.
— Все, что осталось, так это надеяться на то, что наше вымоченное письмо не сгорело и не разорвалось в клочья в брюхе «осы», и на то, что астийцы еще не разучились читать! — рассмеялся Датокил, смех которого подхвати и капитан с матросами. Благородное безмолвие сохранил лишь Хрграр, потушив загоревшийся фиксирующий крюк от лафета «улья».
Ожидая сигнала, описанного в послании к астийцам, Датокил напряженно вглядывался вдаль, постоянно бегая глазами по побережью, дабы не затупить взор. Он понимал, что пергамент, родившийся из разверзнутого брюха «осы», будет добираться до правителя архипелага долго, не один час, оттого не тревожился за длительное молчание.
Наступили сумерки. Большая часть экипажа корабля спала от безделья, как и сам Датокил, оставивший на дозоре Хрграра, единственный глаз которого видел острее обоих двух другого человека. Увидев на ближайшем берегу быстрое движение загоревшихся во тьме факельных огоньков, громила заворчал и принялся расталкивать своего господина.
— Что?.. Чего тебе?.. А, уже?! — наскоро продрав глаза, Датокил вскочил со скамьи на корме, парой скачков преодолел расстояние до носа и принялся всматриваться в горизонт.
— Эх, и отнесло же нас в открытое море! — подивился он сперва, отметив, что остров теперь находится гораздо западнее от них, нежели утром. — Да, это наш сигнал! Капитан, поднимай этих лежебок, мы идем к Астии!
Подойдя к мачте «Беззубого» и пробубнив что-то недовольно себе под нос, капитан начал трезвонить по тревожному колоколу, на что мигом сбежалась вся команда, словно неразумные мотыльки на пламя свечи.
— Хватайтесь за весла, мы идем к берегу. — негромко и лаконично скомандовал капитан, на что моряки тревожно переглянулись между собой, но команду бросились выполнять со всей рьяностью, характерной для преданных равенцев. Сила крепких равенских рук и спин начала быстро увеличивать астийские берега. Через час астийцы-сигнальщики превратились из маленьких человечков в рослых воинов в песочного цвета кафтанах, криками и жестикуляцией направляя равенский корабль вдоль берега, прямо к причалу.
— Добро пожаловать, дорогие равенцы, коли вы пришли с миром! — причалив корабль, Датокил, капитан и Хрграр сошли на деревянную пристань, где их словами и огнем факела встретил, судя по всему, какой-то пожилой чиновник в длинной одежке с вырезами в серединах рукавов. — Коли вы дурь в себе несете, то не покинете вы наших берегов никогда.
Слегка смутившись на зловещее приветствие, Датокил решил принимать в расчет их, только как отражение честности и открытости астийского народа. От таких мыслей ему стало проще, и он с улыбкой ответил, поклонившись:
— И тебе привет, астийский муж при делах! — не зная чина и положения встречающего, Хитрейший решил обойтись этим пространным выражением. — Мы пришли не просто с миром, но с дружбой и союзом, выгодным обеим нашим странам.
Удовлетворившись ответом, астиец с достоинством поклонился, примерив на мужественное лицо с выдающимися скулами вежливую улыбку, и легким махом руки призвал следовать за собой, образуя колонну. Четыре рослых солдата в кафтанах и с длинными секирами в руках, сопровождающие встречающего астийца, стали два — в начале колонны, два — в конце.
— На нас что, написано, что мы равенцы? — с недоверием прошептал рядом идущий капитан Датокилу на ухо, осторожно оглядываясь на астийского солдата. — И откуда така любезность? В историях, что я слыхал про астийцев, они — грубые и жестокие убийцы.
— По саргийским сказкам теми же словами описывают и наш народ. — сухословно одернул капитана Датокил, на что тот не нашел ответа. — К тому же, есть кое-что успокаивающее мой рассудок, ты увидишь позже. — закончив угомонять обеспокоенного капитана, Датокил жестом призвал к молчанию, дабы не нарушать доверительную атмосферу скрытными шепотками.
Астийский проводник довел равенцев от пристани по пыльной дороге до более-менее крупного тракта, на перекрестке с которым стояла кругловатая крытая повозка, весьма вместительная и запряженная тремя крепкими лошадьми, и в которую астиец усадил визитеров. Сказав тихо что-то кучеру, вельможа повернулся к Датокилу и разъяснил:
— Этот экипаж довезет вас до поместья, в котором гостевает наш царь. Он встретит вас по прибытии. — вежливо поклонившись, астиец с охраной ушел, а повозка, поднимая клубы темной пыли, зловещей в вечерней темноте, пришла в движение.
На всем протяжении пути Датокил пытался рассмотреть окрестные пейзажи, но Астия скромно спрятала свои прелести в темноте наступившей ночи. Все, что смог увидеть равенец, так это бесконечно тянущиеся леса, своими черными кронами попирающие бездонные небеса и очерчивающие морщинистую и волнистую линию горизонта. Ровный ход повозки сморил Датокила и он задремал, хоть никакого желания спать у него не было.
— Эй, проснись уже! — раздался из вязкого тумана голос капитана.
Разлепив глаза, Датокил вылетел из мистики и растеряно огляделся. Задремал он, видимо, надолго, ибо окрестности пути сменились кардинально: вместо мрачного и неосвещенного тракта, бдительно охраняемого многолетними лесами, кругом был то ли городок, то ли деревня. Тут и там стояли небольшие домики из древесного сруба, освещенные факелами и большими кострами. Народу снаружи было почему-то много, хотя время было вполне себе позднее. Мужчины в землистого и серого цвета рубахах поверх широких штанов, заправленных в сапоги, сидели вокруг очагов и о чем-то громко говорили, иные хохотали, бив себя при этом по коленям ладонями. Женщины в длинных то ли платьях, то ли мантиях, порхали стайками от одного такого очага до другого. Вдруг, которая из них отделялась от других и протягивала что-то одному из мужчин. Тот принимал это, вставал и кланялся дарительнице, беря ее под руку и отправляясь в пляс. Танец был незамысловатым, состоящим, в основном, из кружений да прискоков, но ворожба, им вызываемая, была неодолимой. Датокил даже поймал себя на том, что улыбается, глядя на все эти непонятные гульбы, глубоко дышащие свободой и самобытностью.
Но тут, прервав любования Датокила местным колоритом, повозка уперлась в высокий деревянный забор, разделенный воротами, по сторонам от которых стояли стражники с теми же секирами, коими были вооружены и охранники того встречающего. Они знали кучера, ибо пропустили его, даже не устроив проверки, а один из них с усмешкой что-то крикнул напоследок. Повозка миновала ворота и въехала во двор, внутри которого стоял невысокий, но широкий деревянный «дворец» с несколькими прямоугольными башенками. Выполнено поместье было из того же сруба, из которого были сложены домики тех людей снаружи.
Повозка неспешным ходом преодолела небольшой путь до широкой входной лестницы, у основания которой стоял, уперев руки в бока, какой-то высокий и статный человек с намеком на полноту, но не слишком толстый. То, как этот человек стоял, внушало опасение: широко выпяченная оголенная грудь, широкий размах плеч и стиснутые кулаки, разводящие по бокам борта длинной золотистой мантии с широкими рукавами. Но стоит только встретиться с ним взглядом, и любые тревоги и опасения растворялись в дружелюбии и теплоте улыбки, которая гармонично вписывалась в светлое лицо с полными щеками, частично спрятанными под длинной щетиной и пышными усами, плавно переходящими в бакенбарды.
К двери повозки подошел один из астийских солдат и открыл дверь, зазывающее подняв брови и ожидая выхода равенской делегации. Соскочив наружу, Датокил заимел возможность заглянуть в глаза встречающему их богачу, только-только начинающему стареть. Глаза эти небольшие, как-то даже слишком шаловливо сощуренные от улыбки, цвет имели глубоко синий, как гладь Вечного Соленого Моря в пасмурный штиль. Нос сидел по центру лица красноватой картошкой, четко выдавая любовь своего хозяина к частым пирушкам, сопровождаемым обильными возлияниями. Средней длины светлые, еще не седеющие, волосы были зачесаны назад, но, в силу непослушности своей, да и начинающегося облысения, вся эта шевелюра знатно топорщилась, вот-вот готовясь сорвать начес. Брови были густыми и кустистыми, неухоженно закручиваясь целыми циклонами. Широкая и жилистая шея уходила в широкие плечи, на которых сидела уже описанная выше мантия с меховыми воротником и рукавами. Запястья рук охватывали золотые браслеты, украшенные сдержанно играющими со светом факелов самоцветами. На ногах красовались лоснящиеся бурые шаровары, уходящие в ярко-красные сапоги. «Такие же, как и у тех крестьян, только значимо дороже», — подумал Датокил, умозрительно приценив обличие добротного астийца.
