Да, я научилась — по наследственной линии — обращаться к цитатам.

Было бы гуманнее, если бы сестра его обошлась без несчастья. И не нуждалась бы в моей помощи. Но все происходило, как я уже упомянула, согласно пословице: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Оказалось, что как слезы и смех передвигаются по жизни впритирку, так и счастье с несчастьем тоже.

— Мы с сестрой будем приходить сюда, к вам. Ты не возражаешь? А то мои домашние начнут удивляться, интересоваться, в чем дело, и мешать твоему лечению. Я приведу сестру завтра, словно бы для знакомства с кинозвездой. С тобой, наверно, все хотят познакомиться?

— Подходят на улице, особенно мужчины… — известила я так, точно ему пожаловалась. Чтобы разбудить ревность!

Но ревность может проснуться, если любовь не спит.

Когда одна наша гостья, восхваляя супруга, провозгласила: «У него прекрасный характер: ничуть меня не ревнует!» — бабуля мне шепнула: «Бедная… мне ее жаль!..»

И старшеклассник ничуть не дрогнул от моей информации… А назавтра пришел с сестрой.

Она была на него похожа. Но мужские черты должны доставаться мужчинам.

— С экрана ты меня покорила, — грустно сказала она, войдя в мою комнату.

Жаль, что братья и сестры покоряются не синхронно. Но все равно… он услышал! И благодарность настолько меня переполнила, что выплеснулась наружу: я ее обняла.

— Как и ты, я в девятом классе, — сказала она печально, будто хуже девятого ни одного класса не существует. — Ты — Смешилка. А я еще не произнесла ни одной такой фразы, чтобы кто-нибудь рассмеялся. Надо мной смеются, а над фразами — нет.

Люди, как я опять же давно догадалась, стремятся выбрать для себя такой фон, на котором поярче выглядят. Она же, как я быстро сообразила, предпочитала возвышать других, чтобы на их фоне принизить себя. И горестные интонации не оставляли ее.

— Если ты — Смешилка, то я — Нудилка.

— Когда ты это придумала? — спросил он.

— Прямо сейчас.

Фигура ее чуть горбилась, а фразы были прямыми.

— Ты заметила, что я хромаю? У меня одна нога короче другой.

— Одна нога длиннее другой, — подправил он. — И это придает тебе некоторую пикантность. Романтичную необычность!

«Может, и мне захромать?» — подумала я.

— Левая короче, — настаивала сестра.

— Лорд Байрон тоже хромал. И это ему не мешало, — напомнил он о том, чего я не знала.

— Я — не лорд, — парировала сестра. — И не Байрон.

Люди, как правило, самих себя вполне устраивают. Она же имела к себе кучу претензий, Я сразу и не приметила, что она опиралась на палочку… потому что в глазах у меня от его присутствия помутилось.

Когда сестра спросила, где туалет, и отправилась туда, он сказал:

— «Тот, кто утверждает, что говорит только правду, уже лжет», — писал мудрейший француз Монтень. Но он не был знаком с моей сестрой. Она всё говорит, не отводя глаза в сторону, а высказывания — от истины. И с той же прямотой намерена перечеркивать себя и свое будущее. Но я не допущу, чтобы из-за физической хромоты… она хромала по жизни.

Если бы при нем — какой ужас! — мне потребовалось в туалет, я терпела бы, пока не взорвалась. Кстати, я прежде не представляла себе, что кинозвезды туда ходят. Пока сама не стала звездой…

Когда мы бываем в театре, мама иногда в антракте объявляет, что ей надо попудриться. И помыть руки… Зачем после пудреницы мыть руки?

«Перестань нам пудрить мозги», — пошутил папа. Тоже в антракте.

«А ты не мешай мне воспитывать у дочери деликатность!» — в самое ухо ему ответила мама. Но чем тише при мне говорят, тем лучше я слышу.

Его сестра открыто назвала туалет туалетом, а затем пошла в ванную мыть руки. Все было естественно.

— Избавь ее от состояния обреченности, — попросил он. — И я упаду перед тобой на колени. — По другому поводу он падать передо мной на колени не собирался. — Комплекс неполноценности как диагноз я в данном случае отвергаю… Существуют различные комплексы — строительные, жилищные… Но при чем тут моя сестра?

Не исключено, что когда-нибудь мои тетрадки рассекретят — и они составят целую книгу под названием «Как я была звездой». Тогда все поразятся моей откровенности! Я не только напрямую пишу про туалет (это, кстати, в будущей книге можно и вычеркнуть!), но и ничего не утаиваю про свои чувства. Пусть все поймут, что, превратившись в звезду, я не перестала быть человеком… Женского пола!

И пусть в книге окажется побольше цитат. Станет понятно, что классики и мудрецы почти всегда были со мной, как с бабулей и с моим старшеклассником, абсолютно согласны. Или мы с ними…

— Мы прожили с папой более восемнадцати лет! И никогда еще у меня в общении с ним не заплетался язык, — сказала мама в то незабываемое воскресенье, когда он и Нудилка простились с нашей квартирой до следующего дня. — Нельзя терять человеческое достоинство. И голову терять не следует, — заключила она с высоко поднятой головой.

Теперь мама пребывала уже не в тревоге, а в панике, защищая меня не столько от меня, сколько от него. Увы, это было ложной тревогой…

Когда же я готовилась ко сну, а точнее, к бессоннице, мама в другой комнате с отчаянием произнесла;

— Началось!

— Наконец-то… Не ходить же ей в старых девах, — мрачно пошутил папа.

Они переговаривались тихо-претихо. И потому я все слышала.

«Бремя славы» продолжало обременять меня так чудесно, что я не прочь была влачить его до конца своих дней. И надумала поделиться бременем тем с Нудилкой. Так как оно, на мой взгляд, действительно обладало целительной силой. Врачи считают, что таскать излишние тяжести вредно. Но это если они излишние…

Я придумала просмотр в один вечер сразу двух кинобестселлеров со мной в ведущих ролях. И в лечении его сестры тем ролям предстояло сыграть одну из ролей чрезвычайных.

…Стоило нам войти в зал кинотеатра, как навстречу мне бросились за автографами. Автографы… Не могу понять, почему за ними охотятся? И что они уж такого замечательного дарят людям?

«Память о тех, кого полюбили», — пояснила мне как-то бабуля.

«Но твой автограф — это не автограф Сары Бернар, — дополнила мама. Корректировать непедагогичные бабулины высказывания стало ее привычкой. Однако кидались ко мне так, точно я была не хуже той Сары. — И неуважительно оставлять на память людям лишь свое прозвище Смешилка. Что-то еще придумай!»

«Смешилка — это, скорее, не прозвище, а актерский псевдоним, — осторожно покушаясь на мамин авторитет, возразила, я помню, бабуля. — Норма Бейкер превратилась в Мэрилин Монро, Эдит Гасьон — в Эдит Пиаф, а твоя дочь — в Смешилку».

«Какие сравнения!» — ужаснулась мама.

Чтобы она успокоилась, я пообещала:

«Ладно, буду писать: „Привет от Смешилки!“»

«Всем одно и то же? Подумают, что у тебя нет фантазии».

«А ты попробуй-ка за полчаса придумать пятьдесят разных автографов! Для незнакомых людей…» — вступилась тогда бабуля.

Она привычно обороняла не меня от меня и не меня от него, а порой меня от мамы.

От заботливых матерей, естественно, приходится защищать не в битвах и не в скандальных конфликтах, а в мирных семейных препирательствах. Без которых ни один нормальный дом не обходится. Как мои тетрадки не обходятся без наблюдений, обобщений. И некоторых повторений… Повторения, снова убеждаюсь я, неизбежны: нельзя сегодня думать одно, а завтра — другое или, того хуже, противоположное. У тетрадей моих, улавливаю, также появляется свой характер: двойник моего характера.

Одной рукой я раздавала автографы, а другой прижимала к себе его сестру… С той силой и нежностью, с какими хотела бы прижимать его самого.