— Поедем на дачу сами! — твердо сказал я, обращаясь сразу ко всем.
Пока не было Наташи Кулагиной, меня полчаса терзали сомнения. Но как только она появилась, решимость немедленно овладела мной: «Не ехать нельзя! Когда я смогу быть целый день рядом с ней? Сама судьба буквально подсовывает мне этот счастливый случай! Смею ли я отказаться? А вдруг я в ее присутствии и правда что-нибудь дорасследую, распутаю что-нибудь такое, чего недораспутали следователи и родственники? Она поймет, что я ношу свое прозвище не из-за синего мешка для обуви, а по более серьезным причинам. И наконец-то оценит…»
— «Люблю грозу в начале мая…» — сказал Покойник. — Но в двадцатых числах сентября…
Вялым жестом он указал на окно.
— И еще неизвестно, как Нинель Федоровна отнесется, — сказала Миронова. — Она хотела сама лично погулять с нами по лесу. Подышать!
— Нас там очень… Я вчера вечером по телефону, по междугородному… — сказал Глеб. И решительно дотянул: — Предупредил, что мы сегодня приедем.
— Да-а, ехать или не ехать — вот в чем вопрос! — воскликнул Принц Датский.
Тут раздался телефонный звонок. Глеб все еще чувствовал себя нашим руководителем и поэтому схватил трубку.
— Да! Кто? Это вы, Нинель Федоровна?.. — Нежная бархатная кожа его лица покрылась румянцем. — Да… Мы все… Вот не знаем, ехать ли… — И он решительно дотянул: — Или без вас не ездить?
Внезапно глаза Глеба вспыхнули немыслимой радостью. Острая наблюдательность подсказала мне, что Нинель говорит ему что-то приятное.
— Ага, понимаю… Хорошо, мы поедем. Раз вы разрешаете… Передать трубку Алику?
Я выхватил трубку. Она была слегка сыроватой — так Глеб волновался.
— Слушаю вас, Нинель Федоровна! Ах, ангина? Ладно, я помогу Глебу. Обещаю вам! Спасибо, что доверяете!
Мне хотелось, чтобы Наташа Кулагина по ответам моим поняла: Нинель Федоровна именно меня попросила помочь Глебу, именно мне сказала, что доверяет. Чувство законной гордости переполнило мое сердце.
— Какая у вас температура? — крикнул я весело: у меня было отличное настроение. Но сразу же спохватился и с тревогой добавил: — Надеюсь, что невысокая?
— Тридцать восемь и пять, — сказала она. И повесила трубку.
— Мы должны оправдать доверие, — сказал Глеб четко и громко.
— Да? Ты считаешь? — промямлил Покойник.
— Теперь уже надо ехать, — сказала Миронова. — Раз она сама позвонила!..
— Слушайте все внимательно! — скомандовал Глеб. — Электричка уходит в девять пятнадцать. Все за мной, чтобы не потеряться. Не отставайте! Куда я, туда вы!..
— Ты сказала как-то, что слава излечивает от робости и застенчивости, — прошептал я Наташе уже в вестибюле. — Верная мысль! Глеб опять излечился!..
— Очень жалко, — сказала Наташа.
Мы вышли на улицу.
Природа между тем жила своей особой, но прекрасной жизнью… Погода была отличная! Лил дождь, ветер хлестал в лицо, земля размокла и хлюпала под ногами… «Это создаст нужное настроение, — думал я. — Ведь мы едем не развлекаться, а на место таинственного преступления!»
— Пушкин любил осень, — сказал промокший Покойник. — Спрашивается: за что?..
Глава V, которая подводит нас буквально к самому порогу страшной истории
Пока мы ехали в электричке, погода испортилась. Выглянуло солнце. Природа явно заигрывала с нами: она кокетничала осенними лучами, забиралась к нам под пальто прохладным ветерком, махала нам обнаженными ветками… Разве можно в такую погоду как следует настроиться на мысль о преступлении?!
Но я все же настроился… Накануне я услышал по радио, что, оказывается, когда композитор Бородин умер, друзья закончили за него оперу «Князь Игорь».
Это было для меня абсолютным открытием! Оно натолкнуло меня на идею. И даже на несколько идей сразу… Может быть, мне удастся закончить повесть Гл. Бородаева? Вдруг я сумею разгадать тайну, куда девался тот человек? И напишу вторую часть «Старой дачи». Я прочту ее на литературном кружке. И Наташа Кулагина запишет в свою тетрадку какую-нибудь замечательную новую мысль. «Конечно, его нельзя сравнить ни с Покойником, — напишет она, — ни даже с Принцем. И вообще ни с кем!..» Я не знал, не мог даже предположить, что в тот день, в то самое обычное воскресенье… Но не буду забегать вперед, хотя мне очень хочется забежать.
Бледный Покойник ожил под солнечными лучами и произнес:
— «Да здравствует солнце!» — сказал как-то Пушкин. И в этом я с ним согласен.
Когда мы сошли с поезда на дощатую платформу маленькой дачной станции, Наташа стала оглядываться.
— Кого ты ищешь? — спросил я с тревогой.
— Вон расписание… Я должна вернуться к шести или семи часам. Не позднее! Чтобы мама не волновалась.
— Она все еще не встает?
— Нет, — сказала Наташа. — Сердце…
Я бросился к расписанию. Мне казалось, что кто-то хочет меня обогнать. Так всегда бывает, всегда: если какое-нибудь существо становится небезразличным, думаешь, что оно нравится всем вокруг и все испытывают те же чувства, что ты. Эта мысль не дает покоя!
— Есть электричка в семнадцать ноль-ноль! — доложил я. — А потом в двадцать десять.
— Нам надо в семнадцать! Мы успеем?
«Нам… Мы…» Я готов был слушать эти слова бесконечно!
— Идемте! — скомандовал Глеб.
От станции шли минут сорок, не более. Но и не менее, потому что я следил по часам. Специально взял у Кости часы, будто заранее знал, что они в этот день… Нет, забегать я не буду. Не буду!
— За мной! За мной! — командовал Глеб. Ему нравилось быть начальником. — Только не отставать!
Я его просто не узнавал.
Судьбе было угодно, чтобы дорога к даче была очень запутанной. Это мне нравилось: мы двигались, словно по лабиринту, — то сворачивая в лес, то шли между дачными заборами, то петляли вокруг каких-то сараев, то опять углублялись в лес… Казалось, удирая от кого-то, мы старались запутать следы.
Я подумал, что без Глеба нам ни за что не добраться обратно на станцию.
— За мной! За мной!.. — поторапливал Глеб. И вновь куда-то сворачивал.
Наконец он остановился. И мы тоже.
— Пришли! — сказал Глеб.
Я взглянул — и увидел ее. Она выходила одной стороной прямо на дорогу, а другой прямо в лес. Меня сразу поразило то, что старая дача вовсе не была старой.
— Ее покрасили, что ли? — спросил я у Глеба.
— Нет, она всегда такая была.
— «Тайна старой дачи» — это звучит? — спросил у меня Покойник.
— Звучит.
— А «Тайна новой дачи»?
— Не очень.
— Теперь понял? Знаешь, что такое авторский домысел?
Принц Датский смотрел на Покойника с уважением.
А я лично терпеть не мог, когда Покойник начинал изъясняться вопросами, будто устраивал кому-то экзамен.
— Почему не видно доски? — сказал он.
— Какой? — спросил Глеб.
— Мемориальной, конечно! «Здесь жил и умер…»
— А он не здесь…
— Тогда по-другому: «Здесь жил и не умер писатель Гл. Бородаев»!
«Может, Покойник все-таки хочет поставить над своим очередным стихотворением буквы Н. К.? — подумал я. — Чего он вдруг в Наташином присутствии так старается?»
Принц Датский продолжал смотреть на него с уважением. Я решил немедленно перехватить инициативу.
— Больше я не могу молчать. Вы должны узнать кое-что важное, — сказал я. — То, что написано в повести Гл. Бородаева, — это не авторский домысел. Здесь, на этой вот даче, исчез человек… Как будто его и не было! Мы с вами пойдем не по следам повести, а по следам преступления…
Покойник притих.
— На даче кто-нибудь есть? — спросил я у Глеба.
— Дачники все уехали.
— До одного?.. — прошептал Покойник.
— Ну да, это же видно! — бодро ответил я. — В поселке сейчас ни души. Кричи не кричи, никто не услышит.
— А зачем нам кричать? — спросила Наташа.
— О, не бойся! — воскликнул я. — Конечно, всякое может случиться. Но я… то есть мы тут, рядом. Все-таки исчез человек…
«Если бы мне представился случай от чего-нибудь ее защитить!» — подумал я в ту минуту.
