Ускоряюсь, догоняя тварей, бегущих к гарнизонным стенам… а я еще гадал зачем тут стены, порох уже есть, пушки разнесут стены к чертям собачьим, что за средневековье… а теперь понятно зачем стены. Они могут задержать тварей… судя по их энергичности и силе — не надолго. Но все же… ускоряюсь еще! И еще! Есть ли предел у этого тела и где он⁈ Еще! Воздух свистит в ушах, комья земли из-под ног взлетают вверх, ноги практически не видны из-за скорости движений… а вот и твари!

Они бегут, развернувшись в строй, но не удаляясь друг от друга… я врываюсь в их ряды, не сбавляя скорости — хватаю ближайшую, поднимаю и бросаю в другую. Бросаюсь к следующей, я не трачу время на то, чтобы уничтожать их ядра или раскалывать черепа, я просто бросаюсь одними тварями в других! При удачном броске свой бег прекращают и катятся по земле не две твари, а три или даже четыре. Такой, знаете, боулинг на ходу, из этой забавы получилась бы неплохая аркадная игра — приходит в голову нелепая мысль. Моя задача — задержать их. Осталось не так много тварей в этой волне и если мне удастся повалить их на землю, а уже потом — разобраться с ними… еще бросок! Вот уже и гарнизонные стены видны… закрученным броском я сталкиваю двух последних бегущих тварей и тут же — прыгаю к ним и двумя ударами расплескиваю их об землю! Быстро, еще быстрее! Получилось не раскалывать череп и искать там ядро, а именно — расплескивать всю голову, при ударе раздается гулкий звук — Д-ДУН! И — брызги во все стороны. Это должно помочь, теперь мне нужен один удар… это должно помочь. Разворачиваюсь к оставшимся тварям… к гарнизонным стенам прибежали около трех десятков, хорошо, что от места Прорыва все эти тысячи тварей — разбежались веером, иначе я бы имел дело со всеми… а с этими… с этими я справлюсь.

Прыжок! Удар! Прыжок! Удар! Очередная тварь расплескивается под моим кулаком.Еще прыжок, снова удар, две твари рядом, можно не прыгать — шаг, удар, брызги! Оставшиеся — набрасываются на меня и я верчусь волчком, раздавая удар за ударом, удар за ударом… и еще удар.

Наконец это заканчивается и вот я стою над темными тушами, сжимая кулаки и тяжело дыша. Руки и ноги словно свинцом налились, тяжелые — не поднять. В голове — пустота и желание чтобы это наконец закончилось и уже неважно — как. Собираю волю в кулак и плетусь к гарнизонным воротам, которые, на удивление — открыты. Что за черт…

Внутри гарнизонных стен — разруха. Сломанные окна и двери, пятна крови на снегу, темные туши тварей… у стены тяжело ворочается кто-то, выплевывая кровь сквозь сжатые зубы. Господин Малютин. У него нет правой руки, он зажимает опаленный обрубок левой рукой и вполголоса выдает затейливое ругательство. Он же должен истечь кровью, думаю я, но потом вижу, что обрубок — обожжен, коагуляция тканей не дает крови истечь из организма, все верно… но у него хватило духу после ранения — прижечь свою же руку? Силен, господин Малютин, силен.

— Что случилось? — спрашиваю я у него, встав рядом. Сил, чтобы удивляться, сочувствовать или переживать у меня уже не осталось. Господин Малютин поднимает на меня глаза, открывает рот, чтобы произнести что-то язвительное и колкое в мой адрес, но тут же закатывает глаза и валится набок, потеряв сознание.

— Вашблагородие! — откуда-то выскакивает валькирия Цветкова с парочкой своих подружек, их парадные серые шинели — в грязи и копоти, они без шапок, но с винтовками, волосы рассыпались по плечам и глядя на них я вдруг понимаю, что это самое красивое зрелище, что я когда-либо видел в этом мире. И что я не зря задерживал тварей на пятнадцать минут… или сколько там получилось?

— Господин Малютин! — одна из валькирий склоняется над магом и ее руки светятся зеленым. Я, грешным делом, думаю, что сейчас у мага и рука отрастет и вообще он огурчиком подскочит… но нет. Он только открывает глаза и выдает матерное слово.

— Уходим, вашблагородие — говорит Цветкова: — мы возьмем Андрея Евграфовича и уходим. Сейчас сюда остальные твари подтянутся. Гарнизон и гражданских эвакуировали, Мария Сергеевна очень помогла… а я с девчонками осталась… вас дожидаться.

— А… этот что? — я легко забрасываю господина Малютина на плечо, совершенно не чувствуя тяжести.

— Уваров… — скрипит зубами маг огня шестого ранга у меня на плече: — между нами ничего не закончено!

— Да, да, конечно. — похлопываю его по спине, он бледнеет и теряет сознание.

— Владимир Григорьевич! — восклицает Цветкова: — не надо так! Он же ранен! Он сказал, что не подчиняется госпоже полковнику и вообще гражданский служащий, а про армию и валькирий таких гадостей наговорил! И остался. Госпожа полковник только плюнула и попросила нас за ним присмотреть.

— Упрямый сукин сын — качаю головой я: — никого тут не осталось?

— Нет — говорит Цветкова: — Владимир Григорьевич, надо уходить! Пахом ваш вместе с женщинами и детьми уехал, он помогал детей собирать… а у нас времени мало, скоро еще волна пойдет…

— Идем, идем — я шагаю в указанном направлении: — а что с моим другом-гусаром? Он жив?

— Не знаю. Не видела. — пожимает плечами Цветкова: — но и тела не видела. Две твари прорвались, Мария Сергеевна их упокоила с нашей помощью… а вот Андрей Евграфович где-то себе еще одну нашел… опять.

— Не смей повторять мое имя — шипит с моего плеча Андрей Евграфович, я подбрасываю его поудобнее и он снова теряет сознание.

— Владимир Григорьевич! Прекратите! Он же больной! — всплескивает руками Цветкова: — сколько можно!

— А почему у него рука не отрастает? — задаю я вопрос и Цветкова морщит лоб. Ее подружка закатывает глаза.

— Да потому что вышел на сегодня у него лимит организма — поясняет она: — я ему и так, все что могла поправила… повреждения внутренних органов, кровотечение, разрывы…

— Не понимаю — честно признаюсь я.

— А вам не обязательно, Вашблагородие — хмыкает она: — вам то зачем? У вас Родовой Дар вон какой… голышом тварей рвете пополам.

— Кира! — возмущается Цветкова и тут же стремительно краснеет: — ты что несешь⁈

— Вот же… — я опускаю взгляд вниз. И вправду, я «одет» только в грязь, кровь и копоть… а это не очень то и скрывает… что-то вроде очень хренового боди-арта, когда взяли голого человека и разрисовали его кровью и говном…

— Твари… — сочувственно говорит валькирия Кира и я киваю, соглашаясь с ней. Твари.

— Я говорю твари у ворот — поясняет очень спокойная валькирия Кира, скидывая винтовку с плеча: — вон там. Господин лейтенант, если вам не трудно… а то нас сейчас сожрут…

— Что? Ах… да. Подержите — скидываю с плеча мага шестого ранга и щелкаю костяшками. Я все еще устал, но что мне две твари у ворот… или сколько их там?

— Новая волна — говорит Цветкова, вскидывая винтовку: — я считаю честью возможность умереть в бою вместе с вами, Владимир Григорьевич!

— А я вот нет — поднимает голову господин Малютин и — шатаясь — встает на ноги: — но раз уж мы все равно все умрем — позволь сказать тебе, Уваров — ты сволочь!

— Ну до чего же вы все умереть торопитесь — говорю я и поворачиваюсь к воротам: — всего две твари и… — тут я вижу, как за спинами первых двух колышется темная масса… да сколько их⁈

— Это честь для нас всех — повторяет валькирия непослушными губами: — да славится имя Святой Елены Равноапостольной…

— Да брось ты эту штуку, дура! — кричу я на валькирию Цветкову, которая вцепилась в свою винтовку и теперь из-за нее — едва не падает с моего плеча. Я бегу по полю, прочь от гарнизонных стен, на плечах несу какую-то скамейку, на скамейке — три валькирии и потерявший сознание, «сомлевший», как сказала валькирия по имени Кира — господин Малютин. Не то, чтобы он мне сильно симпатичен был и чувства эти, судя по всему, взаимны, но и оставлять его позади, за стенами гарнизона, где бушуют твари — было бы как-то подленько и низко. При всех его отрицательных качества, господин Малютин у нас не трус, далеко не трус, человек принципиальный, хотя и не в том направлении. Так что я вырвал из мостовой скамейку, сгрузил на нее всех кто был рядом — и рванул прочь. Только вот Цветкова со своей винтовкой…