— Ты что, угробить нас хочешь? Давай нам эсминец!

— Эсминцев у меня нет! — вспылил Святов. — Выполняйте мой приказ!

— На шхуне никуда не пойдем! — столь же резко ответил особист.

На причал уже спешил Барабан, ведя за собой отделение матросов с винтовками.

Святов выхватил пистолет, направив его на чекиста с маузером. Матросы щёлкнули затворами.

— Считаю до трёх! — предупредил Святов. — Марш на шхуну! Или всех положу прямо здесь.

При счёте «два» чекист с маузером стал карабкаться на шхуну. За ним последовали остальные.

— Отваливай! — приказал Святов шкиперу.

Шхуна ушла, а у Святова появилась тема для весьма мрачных размышлений. «Если шхуна погибнет, — полагал он, — мне крышка. Если дойдёт до Кронштадта, то тоже жди неприятностей. Особисты — народ обидчивый. Припомнят, как я их выпроваживал с Гогланда».

Но всё обошлось.[22]

Бойцы и командиры 91-го отдельного артиллерийского дивизиона первыми сошли на берег с борта транспорта «Шауляй», приведенного спасательным судном «Метеор» в бухту Сууркюля.

Пока катера и шлюпки доставляли на берег Гогланда остальных, майор Барановский решил проверить наличие людей своего дивизиона, а военком Ечин хотел отправиться в штаб местного гарнизона, чтобы организовать разгрузку транспорта. Ведь они вывезли с острова Аэгна фактически всё, кроме самих двенадцатидюймовых орудий.

Но едва прозвучала команда «Становись!», как всё остальное заглушил рев авиационных моторов и жёсткая дробь пулемётных очередей.

— Ложись! — успел крикнуть кто-то. Часть бойцов повалилась на землю прямо около причала, часть — ринулась врассыпную к прибрежным скалам, ища укрытия.

Военком Ечин также ринулся в укрытие и упал на землю, слыша знакомый, вынимающий душу вой пикирующих бомбардировщиков и свист падающих бомб. Загремели взрывы.

Подняв голову, Ечин увидел, как столб пламени поднялся прямо посредине «Шауляя». Транспорту снесло дымовую трубу, на нём начался сильный пожар.

Ещё две бомбы упали у бортов транспорта, подняв столбы воды и ила, а четвёртая угодила в кормовой трюм с боеприпасами.

Огненный смерч поднялся на высоту сотни метров. Во все стороны полетели горящие обломки. Часть этих обломков упала прямо на головы лежащих в укрытии людей. Вспыхнуло несколько сосен.

Пылающий транспорт стал быстро оседать в воду. Подскочивший к нему буксир стал отталкивать «Шауляй» с середины бухты к каменистой отмели в её южной части. Бушующее на «Шауляе» пламя лизало буксир, но тот с героическим упорством продолжал отпихивать транспорт на мель.

Палуба «Шауляя» была разворочена, из трюмных люков вырывалось пламя. Горела и разбитая надстройка.

К удивлению Ечина, на судне ещё были живые люди. Прямо из языков пламени они прыгали вниз — на бак буксира. Стоявший рядом «Метеор» поливал буксир струями воды из своих шлангов.

Наконец «Шауляй», слегка накренившись, вылез на камни, продолжая гореть. Неподалёку всё ещё горели «Серп и Молот» с «Люцерной».

Глядя на пламя, вырывающееся из трюмных люков выброшенного на камни «Шауляя», военком Ечин позднее вспоминал, что никогда ещё не испытывал такого горького разочарования.

«Хоть немцам не досталось», — успокаивал он себя.

Капитан транспорта «Калпакс» Эрнст Вейнсбергс продолжал держать судно в кильватер «Атису Кронвалдсу», шедшему впереди.

Последние два транспорта, уцелевшие от 1-го конвоя, держались вместе весь день, уклоняясь от непрерывных атак авиации противника. Бомбы падали у бортов, обрушивая на пароходы водяные столбы и стальной душ раскалённых осколков, но ни одна бомба в цель не попала.

Оба судна благополучно миновали Гогланд и вскоре справа по носу перед ними открылся остров Лавенсари.

На мостике «Калпакса» вместе с капитаном находились: старший помощник Шверст и второй штурман Коппель. Матрос Кокоришс стоял на руле. В трюмах «Калпакса» находилось более 1000 раненых, которых обслуживала бригада медиков во главе с военврачом Копыриным и молодой выпускницей Военно-медицинской академии Татьяной Разумеенко, которая весь день под бомбами продолжала оперировать раненых.

Налётов было не меньше сорока. Но теперь, когда за кормой уже начали таять очертания острова Гогланд, а по носу вылезал из воды Лавенсари, все облегчённо вздохнули и если и посматривали в небо, то в ожидании увидеть наконец свои истребители.

Две тройки самолётов, приближающихся на бреющем полёте с восточного направления, сначала вызвали даже вспышку радости. Самолёты были небольшие, изящные и никак не напоминали угловато-горбатые силуэты немецких бомбардировщиков.

Крупнокалиберные очереди, ударившие по ходовой рубке и командному мостику «Калпакса», рассеяли все иллюзии относительно принадлежности самолётов.

Посыпались стёкла. Ходовая рубка была обложена мешками с песком, но это помогло мало.

Убитым наповал свалился на штурвал рулевой Кокоришс. Схватился за бок и стал оседать на настил капитан Вейнсбергс. На рубке были убиты расчёты обоих пулемётов. К штурвалу встал второй штурман Коппель, а затем матрос Лобучкин.

Истребители развернулись и сделали ещё один заход на «Калпакс». Новый ливень свинца. Свалился на окровавленный настил матрос Лобучкин. Штурман Коппель был сражен очередью и упал мёртвым прямо на умирающего Лобучкина.

Старший штурман Шверст занял место у штурвала. За телеграфом остался стоять капитан, на боку которого расплывалось кровавое пятно. Кровь сочными каплями падала на настил. Хотя на «Калпаксе» была целая бригада медперсонала, никто из них на мостике не появился. А «мессершмитты» развернувшись пошли на третий заход, ведя огонь из пушек и пулемётов.

Убило матроса Михалкина, который поднимался на мостик, чтобы встать к рулю. Срезало двух сигнальщиков, повис на леерах военный комендант. На залитом кровью мостике и разбитой рубке грудой лежали убитые и раненые. Остался один старший штурман Шверст.

Он остался один, потому что истекающий кровью капитан Вейнсбергс потерял сознание.

Шверст стоял на руле, бросался к машинному телеграфу, управляя машиной, выскакивал на мостик, следя за воздушной обстановкой. И в этот момент появились бомбардировщики, нагоняя пароход с кормы. Видимо, от Гогланда их навели истребители, которые сделав три захода на «Калпакс», стремительно набрали высоту и ушли на запад.

Наверное, эта девятка «юнкерсов» долго искала цель, поскольку пикировщики навалились на «Калпакс» с небывалым остервенением. Одна за другой в транспорт попали три бомбы.

Первая бомба попала в самый большой 2-й трюм, набитый ранеными. Взрыв поднял в воздух вместе со снопом пламени десятки человеческих тел. Хлынувшая в трюмы вода быстро убила тех, кто возможно ещё уцелел при взрыве и не был оглушён.

«Калпакс» стал садиться носом.

Вторая бомба угодила в набитый ранеными 1-й трюм, и её взрыв смешался со страшным воем погибающих.

Третья бомба вывела из строя машинное отделение.

Бесцельность дальнейшей борьбы стала очевидна старшему штурману Шверсту. Он дал команду в машинное отделение спускать пар и выгрести жар из котлов, чтобы избежать взрыва.

Раненые и пассажиры метались по палубе.

Шверст дал команду спускать шлюпки, чтобы подобрать выброшенных за борт пассажиров и попытаться доставить их на Лавенсари. Вторую шлюпку он попытался спустить сам с помощью кого-то из пассажиров. Неожиданно концы оборвались, и шлюпка упала в воду вверх килем.

Судно быстро погружалось. Спасать раненых, уцелевших в кормовых трюмах, уже не было времени. Схватив нож, Шверст подбежал к закрытым трюмам, где находились раненые, и стал резать брезенты, не жалея ладоней и ногтей, чувствуя, как палуба уходит у него из-под ног.

Понимая, что он уже никому не в силах помочь, военврач Копырин сбросил в воду спасательный круг и прыгнул за борт тонущего «Калпакса». Вынырнув на поверхность, врач увидел в нескольких метрах от себя девочку-подростка. Копырин подогнал к ней круг и помог закрепиться на нём. Будучи хорошим пловцом, сам доктор поплыл дальше. Вскоре он натолкнулся на толстый деревянный брус и ухватился за него. Теперь можно было плыть и ждать, пока подберут.