Бэтти, всё ещё в слезах, сказала:

— Он также сделал с тремя другими.

Прот повернулся ко мне.

— Джин, джин, джин, где тебя черти носят?

— Как ты это сделал?

— Я же говорил, док. Вы просто должны отдать им всё ваше внимание, безраздельно. Остальное несложно.

На этих словах он направился к лестнице, Ковальски рысью пустился за ним.

— И это только половина всего, — произнесла Бэтти, сопя носом.

— В чём же остальная половина?

— Думаю, Майкл вылечился!

— Вылечился? Да ладно, Бэтти, ты же знаешь, таким образом ничего не решается.

— Знаю, что нет. Но, думаю, в этот раз всё иначе.

— Что прот сказал ему?

— Ну, вы ведь знаете, что Майкл всегда считал себя ответственным за смерть тех, с кем он когда-либо имел прямой контакт?

— Да.

— Прот нашёл для него выход.

— Выход? Что за выход?

— Он предложил Майклу стать техником в скорой помощи.

— А? Как это решит проблему?

— Разве не видите? За каждую вызванную им смерть он сможет спасти чью-то жизнь. Он нейтрализует свои ошибки, так сказать, по одной за раз. Это совершенно логично. По крайней мере, для Майкла. И прота.

— Майк сейчас у себя в палате? Я хотел бы хотел увидеться с ним на минутку.

— Я послала его в библиотеку с Оззи из охраны. Он не мог ждать, пока ему достанут руководство по экстренной медицинской помощи. Вот увидите. Он совсем другой человек!

Великое множество мыслей проносилось в моей голове, пока я глядел в окно поезда до Коннектикута. Я был взволнован тем, что прот, очевидно, смог сделать для Майкла что-то, чего я за несколько месяцев терапии сделать не мог. И его взаимодействие с аутистами — это нечто, чего я никогда не забуду. (Прежде чем покинуть свой кабинет, я позвонил Виллерсу, лечащему врачу Джерри, и сообщил ему так спокойно, как только мог себя заставить, о произошедшем. Единственным его комментарием было бесстрастное: «Неушели?»)

Пока я глядел на проносящиеся мимо дома и лужайки, я задался вопросом, не встал ли однажды психоанализ на неверный путь. Почему мы не смогли увидеть некоторые вещи так ясно, как их видел прот? Был ли какой-то простой кратчайший путь к человеческой психике, если бы мы только знали, как его найти? Путь, который поможет снять наросты с души, положить руки на её сердцевину и сделать массаж, чтобы вновь задействовать её, как остановившееся сердце?

Я вспомнил, как Роб рассказывал мне о своих ночах на заднем дворе с биноклем, рукой отца на его плече, они оба, смотрящие в небеса, собака, обнюхивающая забор. Если бы я хорошенько постарался, смог бы я стать частью той сцены, почувствовать то, что, должно быть, чувствовал он?

Я обвинял своего отца в своём одиночестве в детстве. Как единственный врач в нашем городке, он пользовался большим уважением, и эта аура, кажется, также передалась мне. Другие мальчишки относились ко мне так, словно я неким образом от них отличался, и мне было сложно заводить друзей, когда я в них отчаянно нуждался. В результате я стал несколько замкнутым — черта, к сожалению, сохранившаяся во мне и по сей день. Не будь Карен, живущей по соседству, всё могло бы закончиться довольно плачевно.

Я, честно говоря, завидовал Робу в его отношениях с отцом и его собакой. Я тоже хотел собаку. Мой отец и слышать об этом не хотел. Он не любил собак. Думаю, он просто их боялся.

С другой стороны, будь я или он другими, или если бы он прожил дольше, я, может быть, и не стал бы психиатром. Как любит говаривать Гольдфарб: «Имей моя бабушка колёса, она бы фургоном была». Пока я глядел на солнечный свет в тумане, пытаясь понять смысл жизни Роберта/прота, я вдруг подумал о Кассандре, нашем местном провидце. Сможет ли она сказать мне, что случится, если прот уйдёт двадцатого числа, и, если уж на то пошло, был ли он на самом деле?

В субботу я стал не очень хорошо себя чувствовать, но у меня была назначена встреча с родителями Дастина, и это было единственное время, которым я располагал. Я обнаружил их ожидающими в гостиной. Мы несколько минут поболтали о погоде, больничном питании, о потёртостях на ковре. Я, конечно же, уже встречался с ними раньше. Они представлялись мне добродушной парой, готовой помочь своему сыну любыми доступными средствами, часто посещая его, чем уверили меня в своём всецелом доверии и поддержке.

Они назначили встречу для обсуждения прогресса Дастина. Я прямо заявил, что пока мы добились немногого, но мы подумали о том, чтобы попробовать кое-что из новых экспериментальных лекарств. Разговаривая с этими приятными людьми, я поймал себя на предположении, что, несмотря на их подобострастное поведение, они, в некотором роде, плохо обращаются с Дастином. В голову пришёл аналогичный случай с участием горячо любимых всеми священника и его жены, совместно избивших своего маленького мальчика до смерти. Никто из их паствы, кажется, не замечал синяков и ушибов, или же они предпочли их не замечать. Мог ли у Дастина быть похожий случай? Не скрывал ли он травмы, которые мы пока были не в состоянии обнаружить, принимая их за загадочные намёки на основную причину его проблемы?

Растление малолетних принимает различные формы. Оно может включать в себя сексуальное или любой другой вид физического или психологического насилия. Страх и нежелание ребёнка делиться с кем-либо своими проблемами — одна из самых больших сложностей в поиске отклонений. Посещение доктора в некоторых случаях может стать решающим фактором в доказательстве дурного обращения (хотя врачи тоже иногда предпочитают не сообщать о подобном в соответствующие инстанции). Но, судя по записям в медицинской карте Дастина, подобных проблем у него не обнаруживали вплоть до старших классов, где он вдруг «спятил». Почему это произошло, увы, тайна, так же, как и в случае с другими нашими пациентами.

Мною, как обычно, овладело сильное чувство дежавю: Карен и я ожидали появления всего семейства в солнечный, хотя и довольно прохладный День труда. Именно здесь, пять лет назад, мне впервые стало известно о потрясении, которое терзало разум прота (Роберта) и где я наблюдал за проявлением его способности влиять на жизни людей, не только пациентов, но также и членов моей семьи.

Далматины Шаста и Оксай обнюхали двор, не спуская глаз с главных ворот и стола для пикника. Им было прекрасно известно, что посетители не пройдут мимо них.

Только часть семьи собирается прийти на последние шашлыки лета. Наш старший сын Фред был на съемках телевизионного мюзикла (он был в составе хора), а Дженнифер, терапевт, не смогла вырваться из клиники в Сан-Франциско. На самом деле мы не видели ни одного из них в течение нескольких месяцев. Кажется, что один за другим ваши дети разрывают родственные связи и ускользают. В такие моменты я начинаю чувствовать себя все старше и старше, все менее и менее нужным, как будто барабанный бой времени становится все громче и все труднее его игнорировать. Тем не менее, однако, (всего лишь) в мои пятьдесят, я задаюсь вопросом, не может ли выход в отставку быть предпочтительнее тиканью старых дедушкиных часов.

Карен постоянно спрашивает меня, когда я собираюсь убрать свой желтый блокнот, и иногда мне кажется, что было бы весьма здорово проводить свои дни, неторопливо блуждая по палатам, беседуя с пациентами, узнавая их так близко, как знает их прот, умение, которым Уилл и еще несколько медсестер, кажется, обладают с рождения. Похоже на отставку водителя автобуса, а будьте уверены, я знаю одного или двух водителей, которые любят проводить свой отдых, колеся по всей стране и осматривая вещи, которые они упустили раньше. И никакого больше творога!

Эбигейл и ее муж с детьми приехали первыми. Эбби встретила меня тепло. Когда мы оба постарели, она начала понимать, что я сделал все возможное, как отец, тогда как я, в свою очередь, смирился с недостатками моего отца. Мы все совершаем ошибки, мы никогда не сделаем все правильно, она должна учиться самостоятельно, ведь это (как упомянул прот), вероятно, единственный способ любого из нас когда-либо действительно что-нибудь узнать.