— Чем ещё вы занимались?

Дрожащим голосом (едва ли не в слезах) он ответил:

— Иногда он смотрел телевизор. И мы общались. Он достал мне собаку. Огромного, лохматого пса. Он был красным. Я назвал его «Эппл».

— О чём вы разговаривали?

— Ни о чём особенном. Вы знаете… Все те вещи, что должен знать подрастающий мальчик. Он учил меня, например, как забивать гвозди и пилить доски. Показывал мне, как работает автомобильный двигатель. Он был мне другом и покровителем. Но затем…

Я ждал, пока он соберётся с мыслями. Наконец, он произнёс так, будто всё ещё не мог в это поверить:

— Но затем он умер.

— Ты был с ним, когда это случилось?

Голова Роберта дёрнулась в сторону.

— Нет.

— Где ты был?

Он повернулся ко мне, но глаза его избегали моего взгляда.

— Я… Я не помню…

— Каково твоё следующее воспоминание?

— День похорон. Прот был там, — он начал ёрзать на стуле.

— Хорошо. Давай пока поговорим о чём-нибудь ещё.

Он глубоко вздохнул и прекратил извиваться.

— Что было, когда ты был моложе, прежде чем твой отец был ранен? Проводил ли ты много времени с ним тогда?

— Не знаю. Кажется, не так много.

— Ладно, сколько тебе было, когда произошёл несчастный случай?

— Пять.

— Можешь вспомнить что-нибудь из того, что происходило, когда ты был младше?

— Всё очень расплывчато.

— Каково твоё первое воспоминание?

— Я обжёг руку об печку.

— Сколько тебе тогда было?

— Три.

— Какое воспоминание следующее?

— Помню, как гнался за коровой.

— Сколько тебе тогда было?

— Это был мой четвёртый день рождения. У нас был пикник в поле.

— Что ещё произошло, когда тебе было четыре?

— Я упал с ивы и сломал себе руку.

Роберт продолжал рассказывать о множестве вещей, происходивших с ним, когда ему было четыре года. К примеру, они переехали в другой дом. Он мог вспомнить приблизительные детали того дня. К тому времени ему стукнуло пять, однако всё стало пустым. Пытаясь вспомнить, он огорчался, бессознательно виляя головой из стороны в сторону.

— Хорошо, Роб. Думаю, на сегодня достаточно. Как ты себя чувствуешь?

— Не очень хорошо, — вздохнул он.

— Всё в порядке. Можешь расслабиться. Просто закрой глаза и дыши медленно. Прот сейчас с тобой?

— Да, но он не хочет, чтобы его беспокоили. Сказал, что он думает.

— Хорошо, Роб, на сегодня всё. О… ещё кое-что: я хотел бы подвергнуть тебя гипнозу в следующий раз. Ты не против?

— Его зрачки заметно сузились.

— Это обязательно?

— Думаю, это поможет тебе выздороветь. Ты ведь хочешь выздороветь, не так ли?

— Да, — произнёс он несколько механически.

— Отлично. Мы проведём простой тест во вторник, чтобы определить, насколько хорошо ты поддаёшься гипнозу.

— Мы не увидимся в понедельник?

— Понедельник — День труда[18]. Мы встретимся снова в следующую среду.

— О. Ладно. — Он, казалось, почувствовал облегчение.

— Спасибо, что пришёл. Это был отличный сеанс.

— Потрясно. До скорого, док, — схватил по пути пару груш и откусил кусок от одной из них, и я понял, что Роб «удалился» на весь день.

— Прот?

— Ага?

— Не хочешь сходить на пикник в понедельник?

— Там будут фрукты?

— Разумеется.

— Запишите меня.

— Хорошо. Буду рад, если ты окажешь мне ещё одну услугу.

Он пробормотал что-то на пэксианском.

— У меня есть пациент, и я хотел бы, чтобы ты с ним поговорил.

Я рассказал ему о Майкле. Он, казалось, был весьма заинтересован этим делом.

— Попытаешься помочь ему, если я пущу тебя в третье отделение?

— Помочь ему с самоубийством?

— Нет, чёрт возьми. Помочь отговорить его от этого.

— Я бы и не мечтал об этом.

— Почему нет?

— Это его жизнь. Но я скажу вам, что буду делать. Я выясню причину его желания сделать это и посмотрю, что тут можно придумать.

— Спасибо. Это как раз то, о чём я прошу. Я назначу встречу на ближайшее…

— Время! — Прот взвизгнул. — И кто-то там ждё-о-от!

Я подумал, что он имеет в виду Родриго, который привёл его, но, когда я открыл дверь, там была Бэтти с Ковальски.

— Проблемы в отделениях? — спросил я.

— С Бертом.

— А где остальные?

— Большинство врачей ушли домой пораньше, на выходные.

— Слушай… Не отведёте с Романом прота до 3Б? Я хочу, чтобы он поговорил с Майклом. Я скоро туда подойду.

— Конечно.

Прот сказал:

— Я знаю дорогу.

— Я хочу, чтобы Бэтти тоже это видела.

Он терпимо улыбнулся.

— Ладно, тренер.

Я побежал к лестнице и вниз до второго этажа, спрашивая себя, что такого могло случиться с Бертом, который мог днями и неделями не суетиться из-за пустяков, пока он отчаянно занят поисками чего-то утраченного. В этом он схож с пациентами, страдающими маниакальной депрессией (биполярным расстройством), путешествующими по горной дороге между безразличием и состоянием, близким к панике.

Берт прибыл к нам всего пару месяцев назад, практически сразу после того, как он, проведя вечеринку в честь собственного дня рождения, разрушив клумбы, ломился в дверь соседского гаража, лихорадочно ища там что-то. Хорошо сложенный, он выглядел моложе своих сорока восьми лет и был похож на человека, имеющего всё: друзей, любимую работу, прекрасное физическое здоровье.

Конечно же, на ранней стадии были проверены все возможные вещи: ключ от депозитной ячейки, портфель, бумажник — ничего значимого утеряно не было. Не было также причин в поиске таких вещей, как утраченная молодость (волосы его всё ещё были густыми и пламенно-рыжими), деньги или религиозная вера, члены семьи или, скажем, уважение коллег, факторов, иногда играющих роль в становлении собственного благосостояния. Единственный ключ, имевшийся у нас — шкаф, полный кукол, обнаруженный его матерью, когда она ранее его навещала. Но даже это ничего не прояснило.

В данном конкретном случае Берт приставал ко всем, кого встречал, громогласно требуя выворачивать карманы, и подвергал их обыску. Я безуспешно попытался успокоить его, но дело, по традиции, кончилось распоряжением вколоть ему торазин.

В то время как я помогал ему вернуться в свою палату, одна из медсестёр прибежала, запыхавшись.

— Доктор Брюэр! Доктор Брюэр! Вы нужны Бэтти наверху прямо сейчас!

— Где? Четвёртое отделение?

— Нет! Третье! С протом!

Первая моя мысль: «Проклятье! Что он сделал с Майклом?»

Я попросил сотрудника госпиталя взять Берта на себя.

— Что случилось? — спросил я медсестру, пока мы бежали по лестнице.

Тут я вспомнил замечание прота о попытке Роберта утопиться в 1985 году: «Он имеет на это право, разве не так?» Я допустил глупую, дилетантскую, тактическую ошибку. Прот вполне мог согласиться с желанием Майкла покончить с жизнью и попытаться ему в этом помочь.

— Аутисты, — пропыхтела она. — С ними что-то случилось!

— Что? Что с ними случилось? — но мы уже ворвались в отделение 3Б, где нужда дальнейших разъяснениях отпала. За свою тридцатидвухлетнюю практику я видел некоторые ужасные и немало удивительных вещей. Но ничто не могло сравниться с тем, что мы обнаружили там тем днём.

Прот сидел на стуле напротив одного из аутистов. Это был Джерри, спичечный инженер, не сказавший самостоятельно и шести слов со дня своего прибытия в госпиталь около трёх лет назад. Прот сжимал и гладил одну из его рук с такой теплотой и нежностью, словно ласкал птицу. Джерри, с младенчества ни разу не смотревший никому в глаза, теперь пристально вглядывался в глаза прота. И он говорил! Не громко или лихорадочно, но тихо, практически шёпотом.

Бэтти стояла в стороне, улыбаясь сквозь слёзы. Мы окружили её с двух сторон. Джерри рассказывал проту о своём детстве, о некоторых вещах, которыми ему нравилось заниматься, о своих любимых блюдах, о любви к архитектурным сооружениям. Прот внимательно слушал, время от времени кивая. После он в последний раз сжал руку Джерри и отпустил её. В этот момент несчастный взгляд Джерри забродил по стенам, мебели, по чему угодно, кроме людей в помещении. Наконец он встал и вернулся к работе над своей последней моделью, космическим кораблём на стартовой площадке. Другими словами, немедленно вернулся к своему обыденному состоянию бытия, единственному известному ему за двадцать один год его печальной жизни. Весь эпизод длился всего несколько минут.