— Было здорово снова увидеться с протом.

Заметив его бегающий взгляд, я на мгновение решил, что он хотел сказать «с Расселом», но г-жа Арчер, Эрни и Мария с энтузиазмом закивали.

— Он совсем не изменился, — объявил Эрни.

— Прот был тут? — спросил я максимально спокойно.

— Разве вы не видели его? Он стоял позади толпы.

Я попрощался и вернулся в лабораторию. Роб и Бетти были все еще там, деловито заняты процессом тестирования. Так, решив, что, возможно, наши бывшие пациенты сами придумали себе видения с участием прота, я вернулся в свой офис, где я заказал телефонный разговор с Вирджинией Голдфарб.

— Нет, — сказала она. — Я не видела его. А что? Он все-таки, был там?

То же ответили мне Бэмиш и Мэннингер.

Я выбежал во двор и начал расспрашивать других пациентов. Все они видели прота.

Мне хотелось сбежать. Из кабинета, больницы, из города. Сбежать от всего. Но я не знал, куда пойти. Я блуждал некоторое время по коридорам, когда ноги привели меня в кабинет Виллерса, где я занялся вопросами корреспонденции и бюджета, где меня и застал звонок от нашего нового администратора, Джо Гудрича, хорошего молодого человека и довольно компетентного, несмотря на ограниченный опыт. Он пытался мне что-то растолковать, но получалось не слишком хорошо. Наконец он выдохнул.

— Я получил звонок из «New York Times». Клаус Виллерс убил свою жену и затем покончил с собой. Очевидно, это произошло вчера вечером. Они хотят, чтобы вы отправили им факсом его некролог. Фактически, доктор Виллерс оставил записку, в которой просил, чтобы именно вы позаботились об этом.

Я пробормотал что-то и повесил трубку. Хотя я едва знал Клауса и Эмму, я был глубоко опечален этими трагическими новостями, и я не был уверен, почему. Возможно потому, что это случилось почти сразу после смерти Рассела и ухода прота. Слишком много, слишком быстро. Я чувствовал себя как паук у основания слива — независимо от того, насколько сильно я боролся, я не мог выбраться и убежать. И не было больше прота, который мог мне помочь.

В субботу я заставил себя сесть и просмотреть тест Роба, который еще не успела закончить Бетти. Чак также остался в пятницу допоздна, чтобы отнести образцы крови на анализ ДНК, хотя мы знали, что не получим результаты еще несколько недель. Во время работы я слушал запись «La Bohиme». Но я не подпевал и даже не слышал большую часть композиции.

Сначала я не поверил результатам, но потом вспомнил, что в случае с Робертом/протом ничто не могло быть обычным. Вот сравнение некоторых тестов Роба с тестами прота пятилетней давности.

В дополнение к вышеупомянутому, были также незначительные различия в цвете кожи и голосовом тембре. Роберт и прот были двумя абсолютно различными людьми, занимающими то же самое тело, как пара сиамских близнецов.

Пока я смотрел данные, какая-то мысль как бабочка, пойманная в ловушку, порхала на границе моего сознания, не давая мне покоя. Возможно, это было чувство вины от смерти Клауса? Наконец из ловушки сознания вылетела вместо бабочки старая моль с коричневыми крыльями: нужно с подозрением относиться к пациентам, которые просят выписать их. А Роберт ведь просил именно об этом.

Уилл пришел в мой офис как раз, когда я собрался отправиться и потратить на отдых всю оставшуюся часть выходных. Он хотел поговорить о родителях Дастина. Я напомнил ему, что прежде чем он начнет свою практику, он должен отучиться. И внезапно я почувствовал непреодолимую потребность признаться в своем чувстве вины, рассказать о Клаусе и Эмме Виллерс. «Если бы я попытался лучше узнать его», — сказал я Уиллу. — Знай я его так же хорошо, как и многих своих пациентов, возможно, я мог бы сделать хоть что-то». Он слушал очень внимательно, и, когда я закончил, он сказал:

— Иногда ты ничего не можешь сделать с проблемой независимо от того, как сильно ты стараешься.

— Сын, я думаю, что у тебя есть все задатки хорошего мозгоправа.

— Спасибо, полагаю, это наследственное. Теперь, что относительно родителей Дастина?

Я вздохнул.

— Не волнуйся, я позабочусь об этом.

— Интересно, а не являются ли родители причиной половины умственных проблем в мире, — хмыкнул он.

— Это было близко, — отозвался я. — Прот, вероятно, сказал бы, что мы должны покончить со статусом родителя в целом.

Утренняя встреча сотрудников в понедельник началась с минуты молчания для нашего покойного коллеги. После этого я обсудил с остальными свои опасения касательно Роба. К настоящему времени все знали, что он делал огромные успехи, и что прот не появлялся (кроме, возможно, случая на похоронах Рассела) в течение нескольких дней. Кто-то спросил, следует ли перевести Роберта, который не показал признаков психоза вообще, в Первое отделение, на что я заявил:

— Давайте дождемся новостей от Вирджинии и Карла” (Голдфарб, и Торштайн отсутствовали в связи с праздником Рош ха-Шана).

Возможно, я был чрезмерно осторожен. Или просто с возрастом я стал более консервативным. В конце концов, я так же беспокоился о Майкле, который делал очень большие успехи в качестве стажера почтового отделения, несмотря попытку самоубийства несколькими месяцами ранее. И, спасибо в основном проту, Рудольф вылечился, да и Мануэля скоро можно было выписывать, Лу прошел через очень трудную беременность и роды, и Берт также делал превосходные успехи. Возможно, прот сотворил подобное чудо и с Робом.

После летучки отправился увидеться с Бертом. Вот уж кого не затронули никакие изменения. После смерти его подруги их будущий ребенок продолжил расти и расти в его голове как своего рода умственный зародыш. Головные боли были мучительны. Он держал в себе эмоции в течение многих лет, и ему было больше сорока, когда случайное открытие его матери, в конечном счете, вызвало каскад событий, которые привели его к нам.

Так случалось довольно часто. Многие нервные или другие умственные болезни следуют из неожиданного взрыва, как гейзер долго подавляемых ощущений. Большинство из нас запирает что-то внутри, и это что-то все время пытается вырваться. Один из моих бывших учителей как-то сказал, что если бы наука могла бы найти такой подход к мозгу, чтобы научить его спускать этот накопленный пар, то в мире было бы намного меньше умственной расстройств и людей в больницах. К сожалению, так мало внимания мы уделяем нашему психическому здоровью, пусть даже оно и является частью регулярного медицинского осмотра, чтобы такой способ все же был найден.

Рыдая, Берт рассказал мне, как он покупал куклы и одежду и проводил почти каждую ночь его взрослой жизни, купая «дочь» (он произвольно выбрал пол ребенка), и отправлял ее спать, как заботился о ней, когда она была «больна». Когда он закончил и поток слез иссяк, я спросил его снова об удочерении Джеки. К этому времени другие пациенты уже подошли поближе, чтобы послушать, и все мы ждали ответа.

— Это был бы самый счастливый день моей жизни, — Берт снова рыдал, и я не мог не верить ему.

В тот момент я услышал что-то, что никогда не слышал за более чем тридцать лет практики. Небольшая группа пациентов, которые собрались поблизости, разразилась аплодисментами. В течение секунды я думал, что они благодарили меня. Но, конечно же, они предназначались Берту (и проту), они хвалили их, и я был горд присоединиться к ним.