В приподнятом настроении я двигался в сторону крыла 3B. По дороге туда я думал о том, что сказал и сделал прот, чтобы заставить Джерри реагировать на него. Все казалось очень простым — он просто держал его руку и мягко гладил ее, так словно это была птица или маленький зверек, которого он пытался успокоить.

Я закрыл дверь и приблизился к тому углу комнаты, где Джерри заканчивал свою точную копию шаттла вместе со стартовой площадкой. Не желая потревожить его, я едва ли не подполз ближе.

Я смотрел некоторое время, поражаясь точности линий, невероятному пониманию структуры и функции. Спичечный Микеланджело. Одновременно я помнил комментарий прота об этой модели:

— Программа шаттла сходна с путешествием Колумба, который плавал вдоль побережья Португалии.

— Привет, Джерри, — сказал я.

— Привет, Джерри.

— Джерри, пойдем со мной… на пару минут… пожалуйста?

Он замер, скульптура из плоти и кости. Даже его вихры, казалось, стали более твердыми. Я не мог видеть его глаз, но живо представил себе подозрение и страх, что отразились в них.

— Я не собираюсь причинять тебе боль. Я просто хочу поговорить с тобой. Всего минуту…

Я терпеливо придвинул его к стулу. С небольшой помощью он сел, хотя теперь вел себя совсем уж тихо. Я придвинул еще один стул. Взяв его за руку, я начал поглаживать ее и говорить с ним мягко и тихо, как это делал прот. Или, как мне казалось, он делал… Я точно не знал, чего ожидал. Надеялся, что он вскочит и закричит: "Приветики, доктор, как делишки?" или что-то в таком духе. Но он даже не посмотрел в моем направлении, и не издал ни звука, но продолжал волноваться и судорожно осматривать стены и потолок.

Я не сдавался. Как парамедик, который часами спасает умирающего пациента, я продолжал поглаживать руку Джерри и говорить с ним. Я изменил давление, интонацию, поменял руки — ничто не работало. После того часа я был истощен, вспотел, как будто все это время занимался армрестлингом.

— Хорошо, Джерри. Ты можешь вернуться к работе.

Не одарив меня и взглядом, он подпрыгнул и рванулся к своей модели. Я мог услышать его бормотание.

— Назад к работе, к работе, к работе, к работе, к работе.

Я решил перед ланчем найти и сообщить всем пациентам Клауса о его смерти и сказать им, кто будет их новым врачом. Но в этом, как оказалось, не было необходимости. Все они уже слышали о трагедии и знали об изменениях. Но меня сильно удивили глубокие чувства, что они испытывали в отношении своего бывшего куратора. Фактически, они любили моего давнего коллегу и дорожили им очевидно намного больше, чем я или остальные сотрудники.

Но я ведь никогда не и говорил с Клаусом. Узы между пациентом и его психиатром сильны и часто походят на связь родителя и ребенка. В случае с Виллерсом они, казалось, были еще более сильны, из чего я сделал вывод, что он провел столько же времени, слушая об их проблемах, сколько и сам открывался им. Он нарушал первое правило психиатрии. Но то, что он потерял в эффективности, он восполнил в любви своих пациентов. Это удерживало их около него. Поэтому они так сильно стремились ему понравиться. Мне было жаль, что я сам не приложил большее усилий, чтобы лучше узнать его.

Я решил пообедать во Втором Отделении. Пациенты, даже те, кто мало знал Виллерса, казались странно тихими во время еды. Я заметил, что они продолжили поглядывать на Роба, который был похож на прота, но, конечно же, не был им. Они все еще приходили к нему в ожидании помощи, а он был готов оказать ее. Были ли его советы столь же эффективны, как прота, все еще было не ясно.

Все это, как бы то ни было, оставалось спорным. Я почти решился перевести его в Первое Отделение, чтобы понаблюдать за изменениями. Но если изменения и впрямь положительны, что другие пациенты будут думать о том, что он на всегда может покинуть больницу? Сейчас одной из любимых тем для обсуждения в больнице было то самое злополучное “анальное отверстие”. Будут ли они теперь обсуждать, как я позволил проту/Роберту уйти?

Пока я был во Втором Отделении, мой временный секретарь записала сообщение от юриста Клауса, которое она позднее передала мне. Его и его жену кремируют. Не будет ни похорон, ни службы. Они просили, чтобы я рассеял пепел вокруг цветника Эммы. Я был тронут этой просьбой и, конечно, согласился.

Так, раздираемый сомнениями я приветствовал Роба в его последней запланированной сессии. Я знал, что буду скучать по нему, и мне, несомненно, будет не хватать прота, с которым я провел так много времени, от которого я столько узнал. Но, тем не менее, я был рад тому, как все обернулось.

— Ну, Роб, как ты себя чувствуешь сегодня? — начал я.

— Прекрасно, доктор Б. Что насчет тебя?

— Боюсь, я слегка опустошен.

— Ты упорно работал в последнее время. Возможно, стоит взять тайм-аут?

— Тебе легко говорить.

— Надеюсь, что так, — он огляделся. — А фрукты есть? Я слишком привык к ним.

— Извини. Я забыл об этом.

— Ладно. Возможно, в следующий раз.

— Роб, в настоящий момент ты кажешься мне абсолютно здоровым. Как ты думаешь? Все хорошо?

— Я задавал себе тот же вопрос. Но мне намного лучше, это точно.

— От прота вестей не было?

— Нет. Я думаю, что он действительно ушел.

— Это беспокоит тебя?

— Да нет. Я не думаю, что он мне теперь нужен.

— Роб?

— Да?

— Я хотел бы загипнотизировать тебя в последний раз. Ты не против?

Он казался невозмутимым.

— Да нет. Но зачем?

— Я хочу проверить, смогу ли я позвать прота. Это не займет много времени.

— Хорошо. Конечно. Давай покончим с этим.

— Прекрасно. Итак, сосредоточься на одной точке…

Он не сопротивлялся гипнозу. Когда он был в глубоком трансе, я сказал:

— Привет, прот. Давно не виделись.

Никакого ответа, кроме, может быть, небольшой усмешки, не последовало. Я попробовал еще раз. И снова. Я знал, что он должен был быть где-то там. Но если так, он не собирался выходить.

Разбудив Роба, я сказал:

— Я думаю, что ты прав. Он и правда ушел.

— Я тоже так думаю.

Я пристально посмотрел на него.

— Что ты думаешь о переводе в Первое Отделение?

— Я очень бы этого хотел.

— Я думаю, что смогу получить утверждение комитета по назначению к завтрашнему утру. Ты уверен, что справишься?

— Не попробую, не узнаю.

— Рад, что ты настроен так решительно. Скажи мне — что ты планируешь делать дальше? Потом, после того, как выйдешь из этих стен?

Он некоторое время раздумывал над вопросом, но не как это делал прот. Прот всегда закатывал глаза или смотрел в потолок. Роб же просто хмурился.

— Ну, я думал съездить в Гелф. Навестить некоторых старых друзей, посетить могилы Салли и Бекки, школу и дом, в котором я жил. Наверное, постараюсь поступить в колледж. В этом году, конечно, уже поздно. Так что в следующем году непременно. Жизель полностью поддерживает это.

— Хочешь поговорить о твоих отношениях с Жизель?

— Мне очень нравится Жизель. Она не так симпатична, как была Салли, но она более умна. Она — самый интересный человек из всех, кого я встречал, за исключением прота. Это одна из причин, по которой я хочу возвратиться домой. Сказать «до свидания» Салли и отчасти получить ее разрешение быть с Жизель. Я думаю, что она поняла бы.

— Я уверен, что поняла бы. Прими во внимание, что перед этой поездкой все еще может пройти некоторое время. Я хочу понаблюдать тебя в Первом Отделении некоторое время. Только чтобы удостовериться, что мы ничего не упустили.

— Если все будет хорошо, то меня выпустят досрочно за примерное поведение?

— Возможно.

— О, тогда, я буду очень-очень примерно себя вести.

— Ты и впрямь очень хочешь выбраться отсюда.

— А ты бы не хотел?

— Да, конечно. Я просто хотел услышать это от тебя.

— Я пробыл здесь больше пяти лет. Это много, разве нет?