Входит Т о п у з о в.
Ш а б а н. Товарищ Топузов, Аспарух оскорбляет меня при подчиненных!
Т о п у з о в. Величка, попроси заведующую опустить эти письма в городе. (Вручает Величке два конверта и уходит.)
В е л и ч к а. Уж не написал ли чего про нас?
Входит А н о м а л и я, подходит к Величке.
А н о м а л и я (читает адреса на конвертах). Министру здравоохранения… Министру обороны…
По комнате проходит А л о и с. За ней по пятам К ы н ч о.
К ы н ч о. Ох, случится в нашей богадельне какая-нибудь скверность.
А н о м а л и я. Кынчо, господин Топузов письма написал министрам.
К ы н ч о. Топузов — он…
А н о м а л и я. По-вашему, кто?
К ы н ч о. Никто и ничто!
В дверях появляется Т о п у з о в.
Т о п у з о в. Люди должны свободно выражать свое мнение.
А н о м а л и я. Кынчо — большой талант!
Топузов снова уходит к себе.
Й о т а (объясняет жестами, что Топузов большой человек «с таким вот большущим сердцем»).
Т р а к т о р о в. Топузов, Йота, может, и большой человек, но сердца таких размеров не бывает. Ты говори, да не заговаривайся.
Г е н а. Мать вашу за ногу. Знаешь, Аномалия, гляжу я на него и думаю… А Величка где?
А н о м а л и я. Министров понесла заведующей.
Й о т а (объясняет, что не министров, а письма министрам).
А н о м а л и я. Ты что, Йота, не веришь?
Т р а к т о р о в. Она говорит, не министров понесла, а письма министрам.
А н о м а л и я. Естественно, как это она министров понесет?
Г е н а. Ты так сказала.
А н о м а л и я. Господи, зачем изображать людей идиотами!
Г е н а (помолчав). Мать вашу за ногу. Этот человек…
А н о м а л и я. Тсс! Не надо под его дверью. Вдруг товарищ Топузов отдыхает, думает…
Все тихонько расходятся. Затемнение. Старики скандируют: «То-пу-зов! То-пу-зов!» …На сцене светлеет. Старики сидят на стульях. Входит Т о п у з о в, жестом приказывает: «Тише!»
Т о п у з о в. Дорогие товарищи! Товарищ Топузов — не солнце, чтобы светить всюду и везде. Тем не менее, как вы сами видите, наша жизнь катастрофически движется вперед. Еще вчера вы были просто-напросто обитателями дома престарелых, но с сегодняшнего дня вы должны стать личностями, коллективом личностей. Все вы слышали о том, как Ньютону на голову упало яблоко и он додумался до земного тяготения. Мы, романтики, отрицаем эгоистическое общество одиночек. Яблоко должно падать на весь коллектив, и весь коллектив должен додумываться.
Ш и ш м а н. У меня вопрос.
Т о п у з о в. Говори, Шишман!
Ш и ш м а н. А если яблоко упадет не на весь коллектив?
Т о п у з о в. Товарищи, вопросы, конечно, задавать можно. Лично я вопросов не боюсь. Итак, речь идет о коллективе личностей. А что такое личность? К чему сводится этот вопрос? К сознательности… Вот вы, госпожа Аномалия, и ты, Величка, знаете ли вы Аввакума Захова?[4]
А н о м а л и я. Я с ним не знакома.
Т о п у з о в. Знаменитый болгарский разведчик. (Протягивает ей книгу.) Прочтите с Величкой! Это про Аввакума Захова. Она на многое раскроет вам глаза, а главное — научит отличать шпионов от наших разведчиков.
К ы н ч о. Я ее читал.
Т о п у з о в. Я знаю, Кынчо. Теперь возьмем, например, Шишмана. Он у себя в комнате оборудовал уголок болгарского народного быта. Прекрасная инициатива! Но почему для себя одного? Разве, кроме тебя, тут болгар нету?
Т р а к т о р о в. Мы все болгары.
Т о п у з о в. Совершенно верно! Разве плохо будет, Шишман, если ты перенесешь кое-какие экспонаты сюда, в общую комнату, как наглядную агитацию для всего коллектива? Можно, скажем, повесить на стену кремневое ружье — чтоб напоминало о славном прошлом болгарского народа. В углу поставить колесо от телеги. И душу трогает, и служит символом — колесо истории, так сказать. Рядом с ружьем можно повесить твою старую косу, Шишман, — как напоминание не только о былых лугах и пастбищах, но и об экономическом кризисе на Западе. Все это должно сделаться общим достоянием. Я бы даже выразился так: вся Болгария должна стать уголком болгарского народного быта.
Аплодисменты.
Ш и ш м а н. У меня вопрос.
Т о п у з о в. Говори, Шишман!
Ш и ш м а н. Разумно ли превращать Болгарию в уголок народного быта?
Т о п у з о в. И разумно и необходимо.
Ш и ш м а н. А не приберет ее тогда к рукам «Балкантурист»?
Т о п у з о в. Товарищи! «Балкантурист» принадлежит всем нам!
К ы н ч о. Но мы-то ему не принадлежим. (Отпивает из бутылки.)
Т о п у з о в. Не понимаю, товарищи, откуда у Кынчо эта неоправданная смелость… Как известно, он сам нуждается в товарищеской помощи… Это большой наш артист… который заслуживает высокого звания заслуженного и даже расперезаслуженного!
Г е н а. Мать вашу за ногу. Кынчо, перестань ты водку пить! Послушай, какие интересные вещи говорит товарищ Топузов.
Т о п у з о в. Вот Гена интуитивно затронула главную его проблему.
Г е н а. Не трогала я его проблему, товарищ Топузов.
Т о п у з о в. Ты не совсем поняла… Я имею в виду, что Кынчо слишком много пьет.
А н о м а л и я. Пьешь, Кынчо, пьешь.
В е л и ч к а. Тебе добра желают…
К ы н ч о. Значит, вы тоже, как тот тип… Двадцать лет ходит за мной, покоя не дает. Вчера в автобусе опять — стоит за спиной и бубнит: «Пока я, — говорит, — директор, не видать тебе звания!» Я ему так врезал по физиономии, что весь автобус обмер.
Т р а к т о р о в. Зря ты, Кынчо, вчера человека ударил.
А с п а р у х. Пастух он оказался, из соседнего села.
К ы н ч о. Как знать. Завтра его могут назначить директором театра.
Т о п у з о в. Вполне возможно. Люди растут, выдвигаются.
К ы н ч о. Не они выдвигаются, а их выдвигают. Потому я и воюю.
Т о п у з о в. Соки, Кынчо, соки…
К ы н ч о. Какие еще соки?
Т о п у з о в. Безалкогольные.
К ы н ч о. Кому?
Т о п у з о в. Тебе.
К ы н ч о. А-а, чтоб не воевал? Чтобы тот тип ходил за мной и говорил: «Взялся за ум наконец?» Был, дескать, дурак дураком, а как начал соки пить — поумнел. Так, что ли? И потом покажут меня по телевидению в рекламе: «Пейте фруктовые соки!» А на Гамлета возьмут другого!
Г е н а. Мать вашу за ногу, дался тебе этот Гамлет!
Т о п у з о в. Правильно, Гена! Фрукты здесь в изобилии. Поэтому я обращаюсь к тебе. Ты могла бы ежедневно выжимать для него соки.
В е л и ч к а. Сок — тоже питье, Кынчо.
Г е н а. Кынчо, я берусь выжимать тебе соки!
К ы н ч о. Ох, произойдет в доме престарелых какая-то скверность.
Т о п у з о в. Товарищи, вы вправе сказать, что у бабушки Йоты тоже своя трагедия. Столько лет, как онемела. Лишилась самого драгоценного человеческого дара — дара речи.
Ш и ш м а н. У меня вопрос. Почему товарищ Топузов считает, что в доме престарелых речь — самый драгоценный дар?
Т о п у з о в. Разве ты сам не в состоянии ответить на этот вопрос, Шишман?
Ш и ш м а н. В состоянии.
Т о п у з о в. Зачем же тогда спрашиваешь?
Ш и ш м а н. А затем, что у меня не такой ответ, как у тебя.
Т о п у з о в. Тогда правильно делаешь, что не отвечаешь. Два разных ответа на один и тот же вопрос могут подорвать наше единство… Йота, дорогая наша бабушка Йота! Ты должна жить такой же полноценной жизнью, как и все мы. Давайте же вернем ей полноценную жизнь. Пусть она, например, заведет переписку с космонавтом, заживет его жизнью. А?
