Анализ драматургического творчества Ивана Радоева свидетельствует о постоянном стремлении художника к открытию новых значительных жизненных конфликтов, к поиску и освоению новых форм выражения. Сейчас, как и двадцать лет назад, драматург человечен в суждениях о людях, умеет уловить грустные нотки в радости и, наоборот, остаться оптимистом в тяжелой жизненной ситуации, он поэтически непосредствен и искренен, активен в утверждении своих жизненных идеалов и граждански непримирим к нравственным недугам. Есть в творчестве Ивана Радоева последних лет и нечто существенно новое — бо́льшая объективность художественных обобщений, стремлений к художественному осмыслению крупных общественных и философских проблем, важных вопросов духовной жизни человека в современном обществе.

Один из интересных экспериментов в этом плане — пьеса «Садал и Орфей» (1973). В ней поставлены важные общественные и философские проблемы, имеющие отношение как к настоящему, так и к прошлому, — «вечные» проблемы. Переосмысливая известную легенду о фракийском певце Орфее, драматург в условной, порой абстрактно-усложненной форме рассуждает о противоречии между индивидуальным сознанием и исторической возможностью осуществления идеала, о роли творческого начала в общественной жизни, о свободе творца.

Большим достижением Ивана Радоева в драматургии стала его пьеса «Красное и коричневое» (1972), посвященная великому сыну болгарского народа и пролетариата всего мира Георгию Димитрову. Большая часть до сих пор созданных литературных произведений о Г. Димитрове так или иначе обращалась к самому яркому и героическому факту его биографии — Лейпцигскому процессу. Иван Радоев поставил перед собой нелегкую задачу — найти другой ракурс в создании полнокровного образа великого революционера. Драматург открывает не столь подробно исследованную и известную страницу в жизни и борьбе Г. Димитрова — период после вынесения ему оправдательного приговора, когда в течение многих месяцев болгарского коммуниста незаконно держали в тюрьме и он продолжал моральный и идейный поединок с германским фашизмом, поединок, из которого он вышел победителем. В пьесе создан художественно и жизненно правдивый образ Человека — смертельно усталого, больного, но и сильного, несгибаемого в своей убежденности коммуниста, мудрого мыслителя и в то же время человека доброго и внимательного к окружающим, любящего и заботливого сына.

Избранный ракурс позволил драматургу пристально всмотреться и в окружение Г. Димитрова, избежать нередко встречающейся карикатурно-гротескной манеры в изображении гитлеровцев. Писатель сумел найти убедительные социальные и психологические мотивировки их человеческой деградации, показал, создав выразительные образы молодых фашистов, их заблуждения, крушение нацистской идеологии, трагическую судьбу целого поколения немцев.

Пьеса с большим успехом была поставлена и продолжает ставиться на сценах многих театров Болгарии, а также за рубежом (в СССР, Польше, Чехословакии, Монголии, Кубе, Турции).

Драматургическое творчество Ивана Радоева отвечает запросам времени, чутко улавливает тенденции развития общества. При всей бесспорной самобытности оно дает довольно полное представление о путях развития современной болгарской драматургии в целом, постоянной чертой которой является непрерывное идейно-тематическое обогащение и интенсивные творческие поиски.

Н. Пономарева

Перевод А. Пономарева

Г е о р г и й  Д и м и т р о в.

П а р а с к е в а  Д и м и т р о в а — его мать.

Г е л е р — криминальный советник.

Д-р  Б ю н г е р — председатель IV уголовного сената имперского суда.

Д и л ь с — начальник гестапо, министерский советник.

А д е л ь  Р и х т г о ф е н — помощница Гелера.

Г е р м а н  Г е р и н г.

Г р а ф  Г е л ь д о р ф — обергруппенфюрер СА, шеф берлинских штурмовых отрядов.

Г е й н е с — обергруппенфюрер СА.

Г у с т а в — сын Гелера.

Ф р и к — надзиратель.

П е т е р  Т р а у б е — шофер-штурмовик.

Е в а  Р и л ь к е — проститутка.

В а н  д е р  Л ю б б е.

В р а ч  в лейпцигской тюрьме.

В р а ч  в тюрьме берлинского гестапо.

П о л и ц е й с к и й  с о  ш р а м о м.

Ч т е ц  в  к о р и ч н е в о м.

Ч т е ц  в  к р а с н о м.

П о л и ц е й с к и е, ш т у р м о в и к и, п е р е в о д ч и ц а, п а л а ч, м а ш и н и с т к а, з а к л ю ч е н н ы е.

Примечание: автор рекомендует роли д-ра Бюнгера и Дильса поручить одному актеру.

Время действия: 23 декабря 1933 года — 27 февраля 1934 года.

Место действия: тюрьма в Лейпциге, тюрьма гестапо в Берлине.

Пролог — это эпилог Лейпцигского процесса. Середину сцены и часть просцениума занимает зал заседаний имперского суда в Лейпциге.

В зале — участники процесса. На сцене еще темно, но уже слышны голоса, аплодисменты, звонок председателя. Свет зажигается, и слышится голос председателя суда д-ра Бюнгера.

П р е д с е д а т е л ь. Димитров, это не ваше дело заниматься здесь критикой.

Д и м и т р о в. Я допускаю, что говорю языком резким и суровым. Моя борьба и моя жизнь тоже были резкими и суровыми. Но мой язык — язык откровенный и искренний. Я не адвокат, который по обязанности защищает здесь своего подзащитного. Я защищаю свою собственную коммунистическую революционную честь. Я защищаю свои идеи, свои коммунистические убеждения. Я защищаю смысл и содержание своей жизни. Поэтому каждое произнесенное мною перед судом слово — это, так сказать, кровь от крови и плоть от плоти моей. Каждое слово — выражение моего глубочайшего возмущения против несправедливого обвинения, против того факта, что такое антикоммунистическое преступление приписывается коммунистам.

П р е д с е д а т е л ь. Я не потерплю, чтобы вы здесь, в этом зале, занимались коммунистической пропагандой. Это вы делали все время. Если вы будете продолжать в том же духе, я лишу вас слова.

Шум в зале, возгласы одобрения и протеста.

Д и м и т р о в (перекрывая шум). Я должен решительно возразить против утверждения, что я преследовал цели пропаганды. Моя цель состояла в том, чтобы опровергнуть обвинение, будто Димитров, Торглер, Попов и Танев, Коммунистическая партия Германии и Коммунистический Интернационал имеют какое-либо отношение к пожару… Я знаю, что никто в Болгарии не верит в нашу мнимую причастность к поджогу рейхстага. Я знаю, что за границей вообще вряд ли кто этому верит. Но в Германии иные условия, здесь таким странным версиям могут поверить. Поэтому я хотел доказать, что коммунистическая партия не имела и не имеет ничего общего с участием в такого рода преступлении. Если говорить о пропаганде, то многие выступления здесь носили такой характер. Выступления Геббельса и Геринга также оказывали косвенное пропагандистское действие в пользу коммунизма, но никто не может их сделать ответственными за то, что их выступления имели такое пропагандистское действие.

В зале движение и смех.

П р е д с е д а т е л ь. Димитров, предупреждаю вас…

Шум заглушает его слова, затем наступает тишина. Зал погружается в темноту.

На просцениуме — Ч т е ц  в  к о р и ч н е в о м.

Ч т е ц  в  к о р и ч н е в о м. Сообщение прусской службы информации от 28 февраля 1933 года: «В понедельник был подожжен рейхстаг. Рейхскомиссар прусского министерства внутренних дел, рейхсминистр Геринг непосредственно после прибытия на место пожара взял на себя руководство действиями и принял все необходимые меры. Узнав о пожаре, к рейхстагу сразу же прибыли рейхсканцлер Адольф Гитлер и вице-канцлер фон Папен… Полицейское следствие установило, что по всему зданию рейхстага, от подвального этажа до купола, был подготовлен ряд очагов пожара… Один полицейский, находившийся на улице, увидел внутри здания людей с горящими факелами и немедленно выстрелил. Представилась возможность арестовать одного из поджигателей на месте преступления. Им оказался Ван дер Люббе — каменщик из Лейдена, двадцати четырех лет, у которого был найден голландский паспорт и который признался, что он является членом Коммунистической партии Голландии. Центральная часть рейхстага (зал заседаний, балконы и коридоры) полностью сгорела. Ущерб достигает нескольких миллионов марок. Этот умышленно организованный пожар является самым чудовищным актом террора большевизма в Германии».