П о л и ц е й с к и й  вводит  Г у с т а в а  Г е л е р а. На его лице — следы побоев. Гелер подходит к сыну.

Д и л ь с. Вы утверждаете, что господин Гелер — ваш отец?

Г у с т а в. Уже нет.

Д и л ь с. Как так? И почему «уже нет»?.. Вы должны гордиться своим отцом… Ну ничего… ничего… Я понимаю, вас просто обманули.

Г у с т а в. Меня никто не обманывал. В демонстрации я участвовал абсолютно сознательно…

Д и л ь с. В чем выражается ваша «абсолютная сознательность»?

Г у с т а в. В том, что, когда человек оправдан высшим судебным органом, он должен быть освобожден. Я участвовал в демонстрации в защиту немецкого правосудия, я студент юридического факультета.

Д и л ь с. И конечно, хотите закончить его?

Г у с т а в. Уже нет.

Д и л ь с. Опять «уже нет»?.. Так чего же вы хотите?

Г у с т а в. Прежде чем меня пошлют в Витмор, я хочу увидеть Димитрова.

Гелер внезапно бьет сына по лицу.

Д и л ь с. Не надо, господин Гелер. У вас чудесный сын. У него великолепный характер немецкого юноши. Германии будут нужны парни именно с таким характером. (Подходит к Густаву.) Вы любите Германию, правда, Густав?

Г у с т а в. Да, я люблю Германию.

Д и л ь с. Германия многого ждет от вас, молодых. Я восхищаюсь вами, Густав!.. Скажите, кто руководил вашей группой?

Густав плюет ему в лицо.

Г е л е р. Вон! В Витмор! Вместе со всеми! Вон!

Полицейский хватает Густава. Дильс спокойно отстраняет его, идет к столу, что-то зачеркивает в списке и подписывает его.

Д и л ь с (полицейскому). Передайте, чтобы задержанных отправляли в Витмор. Густава Гелера пусть на машине отвезут домой.

Г у с т а в. Не хочу!.. Хочу со всеми!

Полицейский выводит его.

Вы слышите?!

Д и л ь с (Гелеру). Отдых я вам дам. Вы его заслужили. (Звонит.)

Входит  п о л и ц е й с к и й  с о  ш р а м о м.

Приведите Димитрова с вещами и подождите в приемной.

Затемнение.

Свет загорается. В камере — Д и м и т р о в  и  в р а ч.

В р а ч. И не забывайте, вы находитесь в гестапо.

Врач уходит. Входит  п о л и ц е й с к и й  с о  ш р а м о м.

П о л и ц е й с к и й (Димитрову, тихо). Вас на самолете отправляют в Москву.

Д и м и т р о в. Как вас зовут?

П о л и ц е й с к и й. Это не имеет значения. Счастливого пути!

Оба выходят. Свет в камере не гаснет. Освещается камера наверху, где была Ева Рильке, и камера, где был когда-то Ван дер Люббе. Обе камеры переполнены  з а к л ю ч е н н ы м и, которые стучат по прутьям решеток. По лестнице быстро сходит  г р у п п а  п о л и ц е й с к и х. Навстречу поднимается другая группа. Полицейские вдруг куда-то исчезают. Нет света только в центральном помещении. Д и м и т р о в  в сопровождении  п о л и ц е й с к о г о  с о  ш р а м о м  и еще одного  п о л и ц е й с к о г о  выходят на просцениум… «Рот фронт! Рот фронт! Рот фронт!» — слышатся голоса. С другой стороны навстречу Димитрову выходят  Д и л ь с  и  Г е л е р. Свет везде гаснет. Освещенной остается только группа на просцениуме.

Д и л ь с. Господин Димитров, через час самолет вылетает в Москву. Ваши друзья побеспокоились о вас неплохо.

Д и м и т р о в. В этом я не сомневался. (Кашляет.)

Д и л ь с. Видимо, вы немного простудились? Зима. Я тоже страдаю ревматизмом. Надеюсь, наш врач хорошо вас обслуживал.

Д и м и т р о в. Рекомендую его вам, господин министерский советник.

Д и л ь с. А я рекомендую вам уважать правду своих противников.

Д и м и т р о в. Одежда голой правды слишком дорога. Поэтому вы одели ложь в скромную рабочую одежду в расчете, что ее примут хотя бы за полуправду. Но полуправда — самая страшная ложь.

Д и л ь с. Я постараюсь запомнить ваши слова… Мы с господином Гелером лично проводим вас до аэродрома Темпельгоф. У вас есть какие-либо пожелания?

Д и м и т р о в. Передайте германскому народу мой самый горячий привет, а вашему правительству — мое глубочайшее презрение.

Г е л е р. Господин Димитров, будем надеяться, что после освобождения вы будете объективны и не станете рассказывать о Германии разные небылицы.

Д и м и т р о в. Конечно, буду объективным. Как был объективным на Лейпцигском процессе. Надеюсь возвратиться в Германию, но уже в качестве гостя германского рабоче-крестьянского правительства.

Г е л е р. Пока я жив, этого здесь не будет.

Д и м и т р о в. Кто знает, господин Гелер, сколько вам осталось жить.

Д и л ь с. О, господин Гелер будет жить долго.

Входит запыхавшийся  п о л и ц е й с к и й.

П о л и ц е й с к и й. Господин советник… Господин Гелер, фрейлейн Рихтгофен застрелилась у вас в кабинете!

Г е л е р. Позовите врача!

Д и м и т р о в. Господин Гелер, поднимитесь к себе в кабинет!

Г е л е р. Не ваше дело, Димитров.

Д и м и т р о в. Но это бесчеловечно и несправедливо.

Д и л ь с. Несправедливость нужна, чтобы люди знали, что такое справедливость.

Д и м и т р о в. Тогда нужно вас расстрелять, чтобы люди знали, кого не надо расстреливать.

Д и л ь с Вы слишком жаждете гибели немецкой нации, Димитров.

Д и м и т р о в. Ошибаетесь. Я люблю Германию. Она — один из очагов человеческой цивилизации. Ни одна нация не может погубить другую. Я где-то читал, что нация только сама может погубить себя… Но в Германии есть настоящие немцы…

Д и л ь с. Вы неисправимы, Димитров.

Д и м и т р о в. Зато, к счастью, этот мир вполне исправим. До свидания, господин министерский советник!

Группа медленно уходит. Появляется только  Ч т е ц  в  к р а с н о м.

Освещается вся сцена. Она пуста.

Ч т е ц  в  к р а с н о м. Двадцать седьмое февраля тысяча девятьсот тридцать четвертого года… Потом будет война. Сорок миллионов убитых. Потом конголезские дети пойдут в школу… Люди пошлют человека к звездам… Люди заразят бактериями дельты больших рек… Люди убьют президента… Люди спасут тонущий траулер в нейтральных водах… Нейтральных вод нет. Есть красные и коричневые воды… Красное и коричневое. Два цвета времени.

Затемнение.

Перевод Л. Лихачевой

Д о н  С и л ь в е с т р  В ы л ч а н о в.

Я н а — его дочь.

А н г е л — его брат.

М а к к а в е й.

И в а н — его сын.

Д о к т о р  Т о м а  Т о м о в.

А н т о н и о.

П у т н и к.

Н е р в н ы й  в  ш а р ф е.

М о л ч а л и в ы й  с о  ш р а м о м.

А р т е л ь щ и к.

С м е ш л и в ы й.

П о м е ш а н н ы й.

О п т и м и с т  в  к у р т к е.

М е ч т а т е л ь.

Э м и г р а н т ы.

Поводом для создания этой пьесы послужили письма из Аргентины болгарских эмигрантов. Действие происходит в Санта-Фе, портовом городе у устья Параны.