Нет, слишком много «предположим». Другой путь надо избрать сейчас же, не доходя до верха лестницы. Сейчас уже поздно, часа два пополуночи, через четыре часа будет светло, успеет ли он добраться к башне святого Фомы? Конечно, можно было бы броситься со стены, опустившись на длину веревки, и упасть в ров, но, во-первых, шум от падения услышат, а во-вторых, стены рва отвесные.

Если он не разобьется о них, то, конечно, не выберется из рва, и значит, будет ждать в нем, как крыса в западне. Ров отделен от болота перед башней св. Фомы шлюзом. Нет, лучше добраться за зубцами стены по наружному ободку с украшениями до висячего моста. («Вот чертовы куклы, — подумал он о строителях цитадели, — еще и о красоте думали, а ей, стене, этот ободок все равно как старухе венок на голову, только портит вид».) До висячего моста, а там будет видно.

Если добраться до «св. Фомы», то там есть в стене трещина, стена чуть осела. Как далеко она идет — неизвестно, но, во всяком случае, пара лишних саженей будет не во вред. А внизу болото, за ним камыш у ленивой Щуковицы, а там… ищи-свищи. Но как перейти через висячий мост, если на нем два караула?

Э, черт, не все ли равно. Авось поможет Ян Непомуцкий.

Он осторожно перекинул ноги через зубцы площадки и повис, стараясь нащупать ногами карниз. Болтался, как ему казалось, целую вечность, но… карниза не было. Он покрылся холодным потом. Устанут руки и потом… крышка, и как глупо. На всякий случай он перехватил руками два зубца и перекинул тело левее, потом опустил ноги и насколько было можно вытянул носки. Он уже терял надежду, когда его правая нога коснулась, наконец, твердой опоры. Тогда он опустил руки и стал медленно сползать на карниз.

Отчасти это хорошо, что он так далеко от стены, никто не увидит, когда будет по нему идти. Самым трудным делом было повернуться к стене спиной, не имея опоры для рук. У него болели плечо и спина. Страшное напряжение не прошло даром, но он повернулся, едва не упав. От одной мысли об этом его пробрала дрожь. Стены в восемь саженей, несколько футов обрыва, облицованного камнем, да плюс ров, глубины которого он не знал.

Он пошел, прижимаясь всем телом, дрожавшим от напряжения, к стене, цепляясь за нее, как за мать. Он отошел, как ему казалось, очень много, но когда оглянулся, увидел, что продвинулся едва на шесть саженей, а впереди путь без конца и края. Однако он машинально продолжал двигаться, а когда сильно устал, уже почти у поворота карниза, обходящего вторую площадку, даже позволил себе остановиться и передохнуть. Он был измучен до полусмерти, болело истерзанное тело, но он принуждал себя двигаться вперед. Он уже не думал ни о чем, стоять было хуже, и он начал карабкаться дальше, как лунатик. Спасала темнота, и она же сослужила ему и вторую службу. Он только представлял головокружительную высоту, на которой находился, но не видел ничего. Луна скрылась недавно, было душно, по небу бежали обрывки туч, к тому же он находился на другой стороне замка. У его ног клубился черный мрак, он мог предполагать внизу все что угодно, любые страхи, но он не видел бы ничего и поэтому не испытывал головокружения. Иначе он бы, наверное, упал, хотя и прекрасно лазал по деревьям в детстве. Он двинулся быстрее, огибая площадку. До часовых было так близко, что он слышал, как они говорили о каком-то мошеннике Рабенштерне, который ловко сбыл фальшивые деньги. Один раз кто-то поднялся и плюнул через парапет. Коса чуть не сорвался вниз, отпрянув в сторону. Мускулы от напряжения слабели. Спина становилась деревянной, и он с ужасом думал, сколько препятствий у него на пути. Он понимал, что шансов на спасение у него — один из сотни. А впереди еще висячий мост.

И, когда, сделал еще шаг, то нога его повисла в воздухе, и он быстро откинулся всем телом назад. Карниз исчез, перед ним была гладкая стена. Ян потерял силы от отчаянья и, осторожно опустив ноги, сел. Он подумал, что спит, ощупал рукою место около себя. Нет, чувства его не обманывали. Карниз исчез.

Коса сидел на месте уже минут десять, и мысли лениво шевелились у него в голове: «Погиб, пойман, как лис в капкан». Еще полчаса назад он бы примирился, если б его повели на казнь, но теперь… расстаться с жизнью, когда он почти на свободе, когда столько опасностей позади. Глупо. Глупо.

Ох, что делать, что делать. Как лис в капкан… И вдруг припомнилось, как он дома перед арестом заметил, что кто-то обкрадывает его капканы, и однажды застал за этим занятием хуторянина из Млатской долины, Зразу. Он тогда отпустил его. Неужели из-за этого Зраза помог его схватить? Нет, конечно, были и другие причины, ведь они тоже кровососы, и их он тоже собирался брать за глотку, только позднее. А они его упредили, не помогли, продали.

Что же, черт с вами. Он схвачен. Плохо было Зразе, плохо ему, но никто не подумал, что чувствует изнемогающий лис в капкане. Он сейчас таков. Ему представилось, как скалит над его трупом желтые зубы проклятый Зраза, и стало обидно за свою немощность. Нет, вперед, черт их всех подери. А Зразе, Зразе… нож в сальник. Он опять встал, уцепился руками за камень и ощупал стену. Над головой он нащупал какой-то крюк и привязал к нему свою веревку так, чтобы можно было ее отвязать, дернув за другой конец. Другой конец он привязал к поясу на тот случай, если сорвется. Потом, проверив крепость веревки, напрягся и прыгнул вперед. Ноги его уперлись во что-то твердое.

«Карниз», — с захлебывающейся радостью подумал он. Он стоял, упершись в него ступнями и откинувшись назад, в сторону того места, где карниза не было. Обливаясь потом, срывая ногти, ухитрился стать на колено на обрыве.

Это положение было устойчивее, и он мог перевести дух, прежде чем принять удобное положение. Еще минута и он уже стоит, вот веревка у него в руках, вот он движется дальше. И вот он обошел площадку, и уже мост в каком-то шаге от него. Вот он под мостом, теперь нужно думать, как пробраться по нему. И вдруг он понял, что нет никакой надобности идти по мосту, что мост лежит на цепях и по ним можно пробраться к башне Фомы, под караулом.

Он подпрыгнул (благо площадка карниза была под мостом шире) и, не желая дать себе ни минуты отдыха, стал перебирать руками звенья цепи. Внизу клокотал ручей, проходивший через крепость и впадавший в болото у башни святого Фомы. Он шел сквозь стену, заключенный в трубу, и течение его было перегорожено несколькими прочными решетками. Стена в этом месте отступала углом назад. Ручей давал в цитадель воду, а также служил вместо канализации — в него спускали ниже по течению нечистоты. Можно было бы спрыгнуть тут, но высота была страшной, а ручей мелок, и кроме того, загроможден большими и острыми камнями. Тут было мало шансов остаться в живых. Поэтому Коса преодолел искушение окончить скорее свой опасный путь и начал карабкаться дальше. Когда устал висеть на руках, он обнял цепь ногами и начал двигаться вниз спиной, как гигантский ленивец. Движения у него были так же медленны, как у ленивца. Хорошо, что поток заглушал методическое позвякивание цепи. И все же в конце моста ему пришлось пожалеть, что он не спрыгнул в ручей.

Заканчивая свой опасный и долгий путь по цепи, он услышал какой-то шорох, но не обратил на него внимания и продолжал карабкаться. Вот и площадка внизу, а на ней такой же карниз в ступню в обвод башни св. Фомы.

Только бы добраться без помех до ее середины. Он ступил на площадку и тут увидел в проломе чьи-то безумные глаза. Он вздохнул, думая, что галлюцинирует. И тут увидел крохотное окошечко, забранное крест-накрест решеткой толщиной в руку. Из-за решетки, припав к ней лицом, глядел человек.

У человека было жалкое искаженное лицо, длинная полуседая борода, нос, сбитый набок, и сумасшедшие, дикие глаза. Увидя Косу, он зачавкал ртом, но тут же лицо приняло более осмысленное выражение. А видя, что Коса в ужасе отступил на карниз и двинулся прочь от окна, закричал пронзительным детским голосом, заверещал по-заячьи: «Брат, возьми, брат!»

Коса испугался и почти побежал по карнизу, а вслед ему неслись, причитая, дикие вопли: «Брат, брат, возьми, брат!» Он летел по карнизу, забыв об опасности сорваться, а голос кричал, просил, требовал: «Брат, возьми, брат, возьми, брат… брат!» В голосе звучали растерянные, детские рыдания.