А еще меня очень интересует, сколько моя душа провела в безвременье заточения. Год, два, может сто или тысячу лет? Что за это время стало с моим первым миром? Может все сгорело к ипеням собачьим в термоядерном пламени, а может, земляне рванули к звездам и заселяют удаленные на многие световые годы миры в иных звездных системах. Было бы неплохо сходить туда и посмотреть. Но кто ж мне дорогу покажет? С суккубой мы вряд ли когда-нибудь встретимся, а сам я без проводника ни в жизнь туда не попаду, ибо по словам все того же Улль Кхаала, миров, населенных только людьми ему известно с полдюжины, а если к ним приплюсовать демонические, населенные разного рода механоидами и множеством иных форм разумной жизни, так и вовсе хрен знает сколько получается. Жаль времени у нас было мало, о космогонических представлениях иномирян мы так и не поговорили.

Посидел с часок на поваленном дереве, думы всякие думал. Сам не заметил, как в глубокий транс провалился и был сильно удивлен обилием разного рода астральных меток. А ведь сюда заходит народ из параллельных миров и довольно часто, и не только существа разумные. Зафиксировал наиболее свежий магический отпечаток и попробовал по нему восстановить образ «наследившего» создания. Толика Силы, влитой в метку, и передо мной чудо-юдо невиданное. Нечто наподобие грозди винограда размером с человека парило над землей без каких-либо подпорок. У каждой «виноградины» свой рот, глаза и, наверняка слуховой аппарат, а еще персональная довольно длинная хваталка-щупальце. М-да, у меня даже мыслей нет насчет разумности или неразумности этой твари, а вот в том, что эта хрень обладает магическим даром никаких сомнений. Скорее всего, это конгломерат существ по типу коллективного разума.

А еще я почувствовал множества точек входа и выхода в это внепространственную локалку. Однако пока что мне туда не нужно, ибо не готов.

Выйдя из медитативного состояния, почувствовал легкость на душе. Судьба в лице одной суккубы дала мне шанс прожить еще одну более интересную жизнь, нежели юдоль профессионального картежника. Поэтому мерси боку ей и нижайший поклон.

Охапка анакампсеросов произвела на маман ничуть не меньшее впечатление, нежели ювелирный гарнитур. Вот где было квохтанья и плясок с присядками. Ну как же, необходимо в срочном порядке распределить, кому из селян и сколько корней выделить. А еще ведь дочка есть, хоть и отрезанный ломоть, но своя родная кровиночка. Ну как не порадеть?

Собранные в Прорве образцы ввиду отсутствия лабораторного оборудования оставил на будущее. Как-нибудь схожу на факультет Алхимии испрошу разрешения у Феофана Григорьевича Подгородецкого воспользоваться лабораторией. Авось, позволит, чай не чужие люди.

Потихоньку срок моих каникул подошел к концу. За это время, как уже упоминалось, ничего особо интересного не случилось. В последних числах сентября покинул родной дом и отправился на учебу в столицу. Без разухабистых проводов, как водится, не обошлось.

— А теперь, Илюха, будем тренировать твою память, — хлопнув стопку белой, Илья Борисович Ананьев понюхал корочку хлеба и хрустнул малосольным огурчиком. Затем с кряхтением, скорее показушным, мол стар я стал, а старость уважать надо, оторвал зал от мягкого офисного кресла, которое недавно подобрал на какой-то мусорке и отремонтировал. Он указал мне на банкетку от фортепиано. — Садись-ка, пацан, на этот стульчик лицом к стенке и чур не подсматривать. — Я безоговорочно выполнил требование единственного в этом мире уважаемого мной человека. За спиной послышались какие-то стуки и шуршания. Через некоторое время моего плеча коснулась твердая рука наставника и меня развернули на сто восемьдесят градусов на вращающемся музыкальном стульчике. — А теперь смотришь и запоминаешь, где что лежит. За все про все тебе минута времени. — По истечении означенного срока, Илья Борисович вновь развернул меня лицом к стенке. — А теперь закрой глаза, постарайся воскресить в памяти, то, что увидел и перечисли все предметы.

Я сделал, как было велено — крепко-крепко зажмурился и постарался воскресить перед глазами картинку разбросанных по полу без какой-либо системы предметов. И начал перечислять:

— Кусок угля, раз два, три, всего три штуки. Книжка… огрызок яблока… целое яблоко… фанерка подставка под чайник… кружка… в ней ложка… чекушка… еще, вроде… ага… коробок спичек… — я назвал еще около дюжины разных предметов, — вроде все, Илья Борисович.

— Неплохо, для первого раза, — похвалил истопник и тут же обломил: — Вот только кусков угля было четыре, также ты не назвал пуговицу, сломанную спичку и мундштук. За каждый пропущенный предмет пять отжиманий от пола и пара подтягиваний на турнике. Оно ведь всякая наука не только через голову дается, но и через другие части тела. Так что с тебя двадцать отжиманий и восемь подтягиваний.

— А если все предметы назову?

— Эт ты щас о награде гуторишь, как я понял? — расплылся в широкой лыбе Ананьев. — Правильный подход, паря, стимул это не только наказание, но и поощрение, хотя древние погонщики ослов так не считали. — С этими словами он извлек из ящика стола кулек с конфетами-подушечками с начинкой из сливового варенья. — При правильном ответе всякий раз будешь получать пять штук в качестве заслуженного приза. Так что, упор лежа принять! Поехали!..

Открыв глаза я понял, что это был всего лишь сон. Яркий, почти реальный, но все-таки сон. Я еду в Москву в купе спального вагона. Колесные пары выбивают мерную дробь на стыках рельс: «Тку-тук, тук-тук…». Мои каникулы подошли к концу, пора возвращаться в МУМ теперь уже не в качестве случайного претендента, а полноценным студиозусом со всеми правами и обязанностями. Присел на кровати, голыми ногами ощутив прохладу линолеумного покрытия.

Только что увиденный во сне кусок прошлого из первой моей реальности никак не хотел отпускать. Количество предметов со временем увеличивалось, вместе с тем время для их запоминания неуклонно сокращалось. Через год, мой наставник просто вращал кресло на триста шестьдесят градусов и попробуй не запомни за краткий миг, что и где лежит. Приходилось напрягать память, иначе физкультура. Отжимания от пола, еще полбеды, а вот подтягивания на вмурованном в стену куске рельса, та еще задачка для малолетнего пацана — попробуй зацепись руками. А истопник-садюга подсадит, чтобы ухватился и сидит в своем кресле «Приму» смолит, да на мои усилия по подтягиванию поглядывает, к тому же комментирует обидно, мол сосиска немощная. Короче, кому веселуха по полной, кому адовы муки. Стоит отметить, что со временем у меня получалось запоминать предметы все лучше и лучше. Дошло до того, что за краткое мгновение на сетчатке глаза успевало сформироваться четкое изображение увиденного. Как результат, наши экзерсисы все чаще и чаще заканчивались поеданием мной конфет.

Потом настал черед книг. Передо мной на короткое время открывалась страничка с текстом, далее томик захлопывался. Зажмуриваю глаза и начинаю воспроизводить текст сначала перед внутренним взором, затем вслух.

Эти занятия с нашим истопником, вне всякого сомнения, пошли мне на пользу в постижении школьной учебной программы. Учителя меня хвалили и советовали по окончании средней школы поступать в институт. Но я не захотел. После трагической смерти от некачественного алкоголя моего друга и наставника Ильи Борисовича Ананьева оставаться в стенах интерната не очень хотелось и после восьмого класса я слинял в ПТУ.

Впрочем, вернемся к моим тренировкам с истопником Ананьевым. Выработкой у воспитанника фотографической памяти этот Макаренко не ограничился.

— Тебе, Илюха, нужно ощущение пространства. — как-то сказал Илья Боорисович.

Для этого он притащил из ближайшего оврага жирнющей глины и заставил своего ученика лепить из нее шарики диаметром пару сантиметров. Эх, знать бы заранее, для чего я их леплю в столь массовых количествах! После сушки и обжига истопник завязал мне глаза, поставил лицом к стенке и принялся кидаться в меня шариками. Зашибись, как «приятно», когда в тебя прилетает кусок обожжённой глины. А мучитель на все мои протесты лишь приговаривает: