— Ну-с, приступим, — ухмыльнулся ревизор и, открыв неновую, однако, пачку, достал карту рубашкой к девушке. А я стиснул кулаки. По результатам этой проверки, Анну можно запросто подвести под увольнение, но она же очень сильный провидец. Зачем карты?

Кукушкина подняла глаза на проверяющего, а потом перевела взгляд на карту. Минуты две она молчала, прежде чем заговорить. Было слышно сопение толстяка, вздох Сашки и шмыганье носом Настеньки.

— Ева о семи клыках, — тихо произнесла Анна. Толстяк озадаченно скривился, совсем как я недавно, когда сам показывал карты своей помощнице.

— Почему? — спросил он, повернув карту, на которой была изображена дама червей. — Еву ещё могу понять, но клыки тут при чем?

Девушка пожала плечами, а ревизор достал следующий глянцевый прямоугольник, выжидающе глядя на девушку. Анна снова сделала паузу, прежде чем заговорить. Но когда заговорила, то с ее губ сорвались рифмованные строки.

Воздух, скованный стеклом.

Демон нитью упоенный.

Одна душа на всех притом.

Единством проклят обречённый.

Твердыня камня, всполохи огня.

Долина зверя, кругом очертанья.

Свет голодный, яростная тьма.

Рыцарь лампы, леди состраданья.

Блеск клыков и гордость стали.

Дым, огонь и радуга пера.

В бездну воды рек упали.

Треснул мир, пришла пора.

Все замерли. Такого даже я на своей памяти не видел, чтоб провидцы стихами излагали. Зачастую они и сами не понимали всего из того, что наговорить могли. Порой за каждой строкой было свой кусок пророчества, а порой все стихосложение было одним большим пророчеством. Но пока не свершится, никто ничего не поймёт.

— Вы с ума сошли⁈ — повысил голос ревизор, и Анна опустила глаза, лишь легонько улыбнувшись. — Пётр Иванович, запиши, непригодна к службе.

Писарюшка быстро достал толстый блокнот, оглянув зал, а потом замер с раскрытым ртом, глядя в сторону двери.

— Ну, ты что, уснул? — снова повысил голос толстяк, но писарь лишь толкнул своего начальника в бок.

Все уставились на дверь, а там стояла Ольга. Она была совершенно обнажена, отчего я невольно пробежался взглядом по упругим грудям с розовыми сосками, тонкой талии, красивым бёдрам и тёмному треугольнику внизу живота. Можно было бы пошутить, что с глубиной декольте вышел явный перебор, вот только моя супруга прижимала к виску ствол револьвера. Лицо было дико перекошено, глаза остекленели, а из прокушенной губы по подбородку стекала кровь, капая на левую грудь.

Ольга сделала шаг босыми ногами, двигаясь при этом словно деревянная кукла, словно марионетка в трясущихся руках кукловода.

— Оля! — выкрикнул я, подавшись вперёд.

Супруга сделала ещё один шаг, а потом едва слышно процедила сквозь стиснутые челюсти.

— Помоги.

— Я больше не могу его сдерживать, — сквозь зубы прошептала обнажённая Ольга, держа наган у своего виска и глядя остекленевшим взглядом прямо перед собой. Её лицо покраснело от натуги, а на шее, под светлой кожей, выступили синие ниточки вен. Палец дрожал на спусковом крючке.

В опустившейся тишине были слышны тиканье часов да звон телефон, доносящийся сверху на самой границе слышимости. Я бросил взгляд на замерших проверяющих и на членов моего отряда, ведь не каждый день происходят такие события.

Времени думать не было. Я быстро подскочил к Ольге и положил ладонь на револьвер, сунув большой палец под курок. Палец супруги тут же дёрнулся, нажав на спусковой крючок, а курок ударил мне по ногтю. Она нажала снова, а потом нажимала ещё и ещё. Заставляя крутиться барабан с семью длинными тонкими патронами. Почему-то пришло понимание, что именно вот эту ситуацию имела в виду Аннушка, произнося слова о Еве и семи клыках. Супруга действительно сейчас была в костюме Евы, и способных разорвать хрупкую плоть патронов тоже было семь.

— Всё, всё, — прошептал я, отводя в сторону женскую руку с зажатым револьвером. Все это время Ольга стояла и часто дышала, а в её глазах проявились тонкие красные паутинки лопнувших от натуги капилляров.

— Сашка помоги, — бросил я, не оборачиваясь, а потом начал по одному разжимать стиснутые пальцы. Подбежавший Никитин держал отогнутые, до тех пор, пока не получилось неспешно перехватить наган в свою ладонь, с тем чтоб не сломать тонкий, с длинным ногтём указательный палец.

— Что это значит, — раздался тонкий, с ноткой истерики голос ревизора. Я не ответил, направив оружие в пол. И начал быстро нажимать на спусковой крючок сам. Нажимал до тех пор, пока револьвер стрелял, оставляя в пакете маленькие пулевые отверстия. Лишь когда вслед оглушительным выстрелам не последовали семь щелчков, ударяющего по стреляным капсюлям курка, отбросил наган ближе к камину.

— Я требую объяснений, — снова произнёс ревизор. Я не ответил, а сделал шаг к столу и одним движением сорвал со стола белоснежную скатерть, отчего по полу зазвенело упавшее столовое серебро и бьющиеся фарфор и хрусталь. Скатерть я накинул на Ольгу, почувствовав тяжёлую дрожь по всему женскому телу.

— Это возмутительно! — заорал проверяющий, словно истеричная барышня, которую облил грязью проезжающий мимо автомобиль.

— Постыдились бы пялиться, — буркнул я, прижав к себе Ольгу, а потом быстро проронил команду: — Сашка, Настя за мной.

Мы все втроём выбежали из обеденного зала, где быстро поднялись по лестнице. Все это время я соображал, как сделать, чтоб выкрутиться из ситуации. Потому как признаться, что сам мало что понимаю, будет совершенно лишним. И это не небольшая описка в бухгалтерской книге. Это проблема, выходящая за пределы разумного. Если ничего не предпринять, то нас точно расформируют, как отряд, передав дело ловли полиции, мол, обычный городовой справится.

Заскочив в нашу с Ольгой комнатоу, я положил хрупкую женщину на кровать. К тому времени она обмякла, став безвольной тряпичной куклой и потеряв сознание. Пришлось даже потрогать шею, чтоб убедиться, что она жива.

— Сидишь рядом с ней, — произнёс я в сторону Никитина, — и никуда не отлучаешься. Если ещё раз попытается что-то такое вытворить, свяжи простынями.

— А если по нужде надо будет? — бегая глазами по кровати и простыням, спросил Сашка.

— Крикнешь дневального, он тебе ведро принесёт, — процедил я, а потом ткнул своему помощнику под нос стиснутым до хруста кулаком. — Головой отвечаешь.

— А может, девок сюда? А то как-то не айс с чужой голой женой в одной комнате.

— Дашу с Глашей позови, но сам не отлучаешься. Они не удержат её в таком состоянии. Понял?

— Угу, — буркнул Сашка.

Я ещё раз глянул на попаданца, а потом выбежал в коридор, поманив Настю за собой. Растерянная ведьмочка, сверкая огромными испуганными глазами, засеменила за мной, подхватив руками подол немного великоватого для неё платья сестры милосердия.

В следующую секунду я дёрнул за ручку дверь своего кабинета, а в моей голове окончательно созрел план. План настолько безумный, что самому до конца не верилось в его осуществление, но если получится, то проблема объяснений решится. И вопросов к нашей деятельности больше не возникнет.

Забежав внутрь, я быстро оглядел стену с висящими на ней артефактами. Ну, хоть какой-то толк от этих бесполезных игрушек должен быть. С такими мыслями я схватил снятый недавно с младенца неказистый амулет, а также маску и нож дикаря. Почему их? Просто это были последние полученные, да и выделялись необычными внешним видом. Все остальное было хоть и чуждым, но либо откованным из обычной стали, либо отлито из обычной бронзы.

— Сейчас лечить меня будешь, — произнёс я. Повернувшись с предметами в руках к Насте.

— Чё? — переспорила девушка.

— Только не подведи. Ты меня лечила уже несколько раз, и теперь получится. А не получится, точно сожгут на костре.