— Я не хочу, — испуганно пискнула рыжая девчонка.

— Я тоже. Пойдём!

Мы снова выскочили в коридор, где я уловил отголоски меняющего тональность писка прибора поиска пробоя. Наверное, Иван так и не смог устранить неполадки. Хотелось зайти и осведомиться о ходе ремонта, но времени как раз не было. Потом зайду. Все равно ремонт ламповых машин процесс небыстрый.

Мы быстро спустились, неся охапку моих трофеев. Сжимая амулет и нож, я подскочил к молчаливому дневальному.

— Дай револьвер.

Получив оружие, сунул его во внутренний карман, и сразу же вбежал в обеденный зал, а за мной с круглыми глазами заскочила Настя. Взгляд пробежался по комнате, отметив хмурую до невозможности Анну. Не знаю, что было в моё отсутствие, но, судя по всему, ее пытались расспрашивать. Хотя нет, скорее всего, жирдяй поливал нас словесной грязью, вываливая это на беззащитную жертву.

Нужно было срочно принимать меры, пока эти не опомнились.

— Я до сих пор жду объяснений! — почти фальцетом прокричал толстый ревизор. Он смотрел на нас, надменно выпятив губы, словно на уже уничтоженную жертву. Писарюшка глядел то на нас, то на своего шефа, словно собачонка. Хвостика не хватает, чтоб вилять. А отставной вояка облокотился на стол, и слегка улыбался, ожидая, как мы будем выкручиваться. Его эта сцена откровенно забавляла. Вряд ли он желал нам зла, но и молчать о недостатках он не станет. Каждый ведь думает только о своей карьере, о своём благополучии. И если без ситуации с Ольгой ещё можно было бы их напоить, то сейчас только радикальные меры. В теорию заговора они уж точно не поверят, так что нужно врать и импровизировать.

— Нам порой попадаются опасные артефакты, — нарочито торопливо произнёс я, словно оправдываясь. — Порой возникают неурядицы. Сейчас покажу.

Я поднял на ладони амулет, найденный с тем младенцем.

— Предположительно, там крупица философского камня. Не больше макового зерна, но и это весьма любопытно.

Вояка хмыкнул, а толстяк скривился и напыщенно начал говорить, словно плюясь словами.

— Вы думаете, я вам поверю? Вы сами себя-то слышите, любезный? Или вы сумасшедший, ищущий то, чего нет?

Я не ответил, лишь положил артефакты на стол. Следующим с лёгким стуком железа о дерево был наган. А потом я быстро пробежался пальцами по пуговицам сюртука, а потом расстегнул и сорочку. Одежду, включая тонкое нательное, которое я одевал под низ, скинул прямо на пол, оставшись стоять с голым торсом.

Ревизоры замерли, а я взял со стола револьвер, приложил к плечу, выбирая место получше, а потом нажал на спусковой крючок. Грянул выстрел. Взвизгнула Настя. Ревизоры выпучили глаза. Я же скривился, словно мог чувствовать боль, и зажал рану рукой.

Второй рукой я быстро схватил амулет со стола и вручил девушке.

— Приложи к ране и лечи.

— Божечки, божечки, — пролепетала Настенька, а потом трясущимися руками ткнула артефакт мне в плечо. Постаралась она на славу, так как боль пришла от ее ворожбы на самом деле. Я не выдержал и заорал во весь голос. Из глаз сами собой хлынули слезы. Рана пульсировала в такт биению сердца, как маятник.

Тук-тук-тук, бился пульс в висках, подражая барабанам диких племён. Раз-раз-раз, — отдавалось нестерпимо болью в плече. Так тянулось около двух десятков секунд, а потом все прошло. Настя, побледнев, как мел, отступила с окровавленными руками, с которых на паркет падали тёмные капли. Было видно, что девушка была выжата досуха.

Я вздохнул и быстро обернулся, увидев забрызганную красным стенку. Сама собой промелькнула мысль, что придётся делать ремонт. Ладонь опустилась, открывая вид раны. На месте пулевого отверстия остался едва заметный, круглый, как оспина шрам. Все же Настя схалтурила, а может, слишком спешила.

— Невероятно, — выдавил из себя ревизор, стоя с открытым ртом. — Невозможно.

Вояка молча стоял с вытянутым от удивления лицом. И все бегали глазами по окровавленному плечу.

— Вы позволите? — проронил вояка, подойдя ко мне и прикоснувшись пальцами к затянувшейся ране. — Так не бывает, — едва слышно прошептал он, — это действительно философский камень. Так просто не бывает. Я отказываюсь верить.

Он с силой надавил на шрам, ища подвоха. Но подвох был совершенно не там, где он искал. Подвох был не в амулете, а ведьме, которая была у меня в команде.

— А что-либо подобное у вас ещё есть? — вытягивая слова, спросил жирный ревизор. Его глазки бегали, а на лице было написано, что он решает какую-то задачку. Скорее всего, такую, где можно извлечь выгоды. Обойдётся, скажу, что вещь требует длительного отдыха, или что пользоваться ею можно только раз в год.

Но конечно, я так не ответил, лишь пожал плечами и взял со стола нож чёрного дикаря, застреленного мной на кирпичном заводе. Клинок лёг в ладонь, и я его несколько раз неспешно потряс, словно погремушку. Что ещё можно придумать? Разве только всякую ерунду. В запасе больше не было фокусов, похожих на тот, что только что провернули. Соврать, что это кинжал против ходячих мертвецов? Может быть. В памяти всплыл тот момент, когда клинок мне достался.

— Идемони! — выкрикнул я, взмахнув оружием наискосок сверху вниз.

Худой ревизор отскочил от меня с выпученными глазами, Настя взвизгнула, а я сам чуть не выронил артефакт. Клинок с тихим гулом вспорол воздух, и по тому быстро пробежалась едва заметная, сияющая голубоватым цветом волна, словно я провёл лезвием не по воздуху, а по водной глади. Волна прошлась по широкому кругу, будто я стоял в центре большого мыльного пузыря трёх или четырёх метров в поперечнике.

— Невероятно! — выкрикнул толстый ревизор. Он сперва опустил глаза, а потом снова поглядел на меня. На лице медленно расползлась самодовольная ухмылка. — И вы хотели скрыть такие вещи?

— Они ещё не до конца изучены, — хмуро процедил я.

— Изучение уж точно не в вашем ведении. Ну да я спасу вашу шею от виселицы. Сейчас изымем сии чудные артефакты иных миров, и я обещаю, что лично их преподнесу его светлости. Возьму, так сказать, удар на себя.

Я хмуро поглядел на толстяка. Как же, спасёт. Он возьмёт все привилегии себе. И если с амулетом я бы расстался легко, посмеявшись вслед это выскочке, то кинжал отдавать совершенно не хотелось. После такого-то.

Толстяк ещё раз самодовольно улыбнулся, а потом протянул руку к чудом оставшемуся на столе без скатерти бутерброду. Тот даже не перевернулся вверх тормашками. Ревизор подхватил его, а потом отправил в рот. Однако, вместо того, чтоб проглотить, вдруг схватился за горло и стал кряхтеть.

— Ваше высокоблагородие, что с вами⁈ — закричал писарь, а толстяк выпучил глаза и продолжал кряхтеть. Он покраснел и выпучил глаза. Худой инспектор тоже подскочил к начальнику и стал его бить по спине, но безрезультатно. Евгений внутри меня хотел было помочь человеку, но лишь стиснул зубы, так как Марк Люций норовил рассмеяться и плюнуть под ноги. Они ныне одно целое, как два полушария мозга, но иногда все же можно отличить какое желание, из тех, что поярче, кому то принадлежало.

Попытки спасти толстяка не увенчались успехом, и он вскоре совсем посиневший упал на пол и задёргался в конвульсиях.

Стоящая у камина Аннушка побледнела, прижав руки к лицу. Она наблюдала на все это с откровенным ужасом, оцепенев, как изваяние. А вот Настенька вдруг попятилась, а потом выскочила из зала. Я бросился следом, успев схватить девушку за руку у самой лестницы.

— Пустите, барин, пожалуйста! — залепетала рыжая девчушка. По щекам хлынули большие слезы.

— Тебе сейчас не стоит быть одной, — выпалил я, стискивая тонкое девичье запястье. У неё не хватит сил, чтоб вырваться. И оставлять ее нельзя. Только не одну.

— Вы не понимаете, — давясь слезами, продолжила девушка.

— Чего не понимаю?

Настя замерла на мгновение с трясущимися губами, а потом выдавила из себя ответ.

— Это я его убила. Я пожелала, чтоб он подавился, и он сделал это. Я чудовище. Я богомерзкая тварь.

— Это просто совпадение, — ровно произнёс я