— Не просто. Я знаю. Это все я! — сорвалась в крик девушка.

Мой взгляд пробежался по зарёванному лицу, и я настойчиво притянул к себе Настю, сильно, но осторожно обняв, как недоверчивого котёнка.

— Мы поможем тебе. Обещаю. Мы помолимся вместе с тобой. Ты не убийца.

— Убийца, — прошептала девушка, всхлипывая, но не вырываясь. Она действительно хотела остаться. Такая же одинокая душа, как и мы все. Что я с двумя душами, что Ольга со своей ношей, что оторванный от дома Никитин, что истязающая сама себя Анна со своим даром.

Я выпустил девушку, но она так и осталась стоять, уткнувшись мне в грудь и всхлипывая. Лицо её и платье испачкались в крови, которая все ещё осталась на моем теле, но она не обращала внимания.

— Не убегай, договорились? — ласково произнёс я, а потом посмотрел на дневального и легонько указал кивком головы на девчушку.

Тот стоял с выпученными глазами, но все же кивнул в ответ. А я осторожно взял Настю за плечи.

— Посиди здесь, на лесенке. Договорились?

Юная ведьмочка опустилась на ступени, уронив лицо в ладони. Она все ещё плакала, отчего сквозь пальцы проступали капли слез, смешанные с моей кровью. Я не верил, что она могла кого-то сознательно убить, даже если обладала нужной силой. Это как выстрелить в стену, а пуля, срикошетив, попадёт в недруга.

И я ее не брошу. Она член моей команды. Мой друг. И ни Евгений Тернский, ни Марк Люций не способны бросить друга.

Слушая истеричную перебранку оставшихся ревизоров, я сел рядом с Настей на ступени. Как-то все слишком сильно закручивается. И эти зомбии, и умерающий от проклятия ревизор, и Ольга с револьвером, и непонятный клинок. Не хватало в этот момент пробоя с таким же, как у Сашки монстром для комплекта. Впрочем, выследить его с неисправной машиной будет задача очень тяжёлая даже в таком маленьком городке.

— Ваше высокоблагородие, — раздался сзади голос Ивана, отчего я тихо выругался и плюнул прямо на красную ковровую дорожку, а потом растёр ботинком.

— Что ещё? — зло спросил я, чувствуя надвигающиеся неприятности.

— Я все проверил. Машина исправна. Все лампы целые. Это фиксируется такой сигнал.

Я поджал губы, и без того слыша доносящийся с верха лестницы истошный писк приборов.

Исправно, значит. Нехорошо это все. Ой, нехорошо.

Когда лестница подо мной дёрнулась, словно авто на кочке, я даже не встал, лишь поглядел на качающуюся и тихо звенящую хрустальную люстру. Толчок повторился, и с потолка с грохотом упал большой кусок штукатурки, обнажив потолочное перекрытие.

От третьего стоящая в углу статуя упала набок, сломав мраморную руку. С потолка упала ещё штукатурка, порвав обивку дорогущего кресла. По стене пробежала длинная трещина. Лопнуло одно окно, осыпавшись большими кусками стекла. Пропал свист поисковой машины, а с улицы ему на смену стал нарастать мощный отдалённый гул, словно где-то у черты города появился громадный водопад.

— Треснул мир, пришла пора, — на выдохе процитировал я Аннушку, вставая с лестницы. — Что ещё она там напророчила?

Пронзительно зазвенел-задребезжал телефон, продолжая потом долго и настойчиво звать к своей великой персоне. Я поднял глаза на аппарат, лежащий на стойке дневального, желая только одного — послать звонившего подальше, а потом поднялся со ступней. День начался крайне неудачно. Сперва комиссия, один из членов которой решил скончаться, потом Настя вбила себе в голову, что это из-за ее проклятия, а следом землетрясение неизвестной природы. В окрестностях Новообска такое явление подобно выражению, когда рак на горе свистнет.

— Возьми трубку, — буркнул я в сторону дневального, а сам начал подниматься по ступеням. Нужно было проверить, как там Ольга. Принимая во внимание тот факт, что все ставшие зомбиями люди превратились в безумных, лишенных человеческого рассудка тварей, ложился на сердце тяжёлым грузом. И Евгений и Марк Люций были в этом отношении солидарны.

— Вас! — громко произнёс хмурый дневальный, зажимая рукой трубку.

— Кто? — обернувшись, спросил я, совершенно не желая с кем-либо разговаривать.

— Господин барон!

Я снова поглядел на верхний пролёт лестницы, ведущий к жилым комнатам. Пальцы стиснули перила в желании послать даже начальника, но все же, после нескольких секунд колебаний ноги всё же понесли меня вниз. Глаза при этом ещё раз пробежались по опавшей штукатурке, лопнувшему стеклу и небольшой трещины вдоль стены. Впрочем, вряд ли серьёзной. Скорее всего, на ладан дышащая штукатурка отошла. Дом крепкий, даже такой толчок не сможет его обрушить. Нужно нечто более серьёзное, нежели сейчас.

Подойдя к стойке дневального, я нехотя вырвал у того из протянутой руки трубку и приложил к уху.

— Тернский у аппарата.

— Женя, — тут же заговорил прибор голосом Бодрикова, — у вас все в целости и сохранности?

— Если не считать инспекции, то да, — ответил я, не решившись больному барону докладывать о ситуации с толстым ревизором.

— Инспекции? — переспросил Бодриков. — У нас не должно быть никакой инспекции.

Я глянул в сторону двери в обеденный зал, немного пожевав губу. Инспекции не должно быть, но все же она тут. Занятно.

— Они с конвертами. Все опечатано казёнными печатями официальных должностных лиц. И предписание имеется, и удостоверения подлинные.

— Ладно, потом разберёмся, — произнёс барон. — Мне уже радиограммы пришли. Все спрашивают, требуют немедленных ответов. Я знаю только, что телефонная линия на западное направление оборвана, а пробой фиксировали даже в Томске и Тобольске. Значит, слушай меня, ты должен стать моими глазами. Незамедлительно отправляйся по окрестностям, выясни, что произошло. Доклад так же должен быть незамедлительным. Ты понял?

— Да, — буркнул я, положив трубку и снова направившись наверх. На этот раз никто не помешал моему восхождению. После толчка писк от приборов, слышный до этого по всем особняку, сменился писком тишины в ушах и лёгким скрипом половых досок под ногами. До наших апартаментов дошёл в тяжелейшем состоянии духа. Дверь была слегка приоткрыта, отчего виднелась небольшая щель, и опять же тишина.

Смазанные петли ни капельки не скрипнули, когда я потянул за ручку, а глазам открылся вид укрытой одеялом Ольги, мерно сопящей в глубоком сне, горничной Даши, сидящей подле неё с полотенцем в руках, и Сашки. Наш балагур уселся на табурет, прислонился спиной к дальней стенке и тоже спал, открыв рот, как малое дитя.

— Как она? — тихо спросил я, подойдя поближе.

— Жар у неё. Бредила. Вас звала, пребывая не в сознании, — ответила горничная.

— Попыток самоубийство не было?

— Нет, ваше высокоблагородие. Только жар. Она словно борется с недугом.

Я кивнул, а потом сделал ещё пару шагов и, склонившись над кроватью, поцеловал супругу в щеку.

— Не сдавайся.

— Ваш высокоробродь, — раздался из щели в приоткрытой двери тихий голос дневального. — Вас ревизоры требуют. Этот жив оказался. Они его водой отпоили как-то там, понятно. Ну, жив он.

— Понял, — с облегчением буркнул я, а потом вышел из комнаты и направился к лестнице. Только сейчас пришло осознание, что руки до сих пор стискивают загадочный клинок, оставлявший сияющие волны в воздухе. Однако спустившись, я подхватил шляпу, трость и пальто.

— Вызови часового, — приказал я дневальному, который успел сбежать по лестнице быстрее меня и занял полагающееся ему место.

Минуту спустя в дверь вбежал боец в серой шинели и винтовкой на плече. Он молодцевато щёлкнул каблуками юфтевых сапог и замер по стойке смирно. Я поманил его пальцем, а сам вошёл в обеденный зал. Толстый ревизор, держась за грудь, хрипло дышал. Он взгромоздился на кресло и сидел там весь бледный и в испарине, словно чудом избежал смерти. Впрочем, так оно и было.

— Господа, — громко произнёс я, — до выяснения обстоятельств столь загадочного происшествия, я не рекомендую вам покидать это помещение. Для вашего же блага вас будет охранять часовой.