Раввин сделал паузу, потом невнятно пробормотал молитву.
— Как мне описать, — прошептал он, — неописуемое? Эта книга, подобно закону Божиему, содержит в себе множество разных вещей. Это собрание слов, которые можно прочитать и уразуметь. Но в этом собрании заключен также особый смысл, который больше, много больше, чем значение слов. Как если бы текст был телом, а истина, содержащаяся в тексте, душой, гораздо большей, чем заключающая ее в себе материальная оболочка. Только такое объяснение подходит для описания этой книги, потому что заключенные в ней тайны — это тайны творения, самого духа Яхве, вдохнувшего жизнь в неподвижное тело Адама, слепленное из праха. Без этого вдоха что есть любой человек? Несовершенство. Нечто недоделанное. Комок сырой глины…
Раввин снова замолчал, потом осторожно дыхнул на тыльную сторону своей руки.
— Человек, — медленно заговорил он шепотом, — может вылепить свое подобие, но он не в силах вдохнуть в него жизнь. Его творение так и останется ничем, просто комком грязи, потому что нет у него того, что носит название нешума, дух Бога. А это значит тюрьма, ужасная и пустая, если какой-то дух каким-то образом окажется заключенным в эту глину…
Я заглянул в глаза раввина и увидел в них слабое отражение блеска собственных глаз.
— Выходит, вы слепили его? — прошептал я, медленно и раздельно произнося слова. — Вылепили такой?..
— Голем.
Произнесенное слово, казалось, повисло в воздухе. Внезапно раввин вздрогнул. Когда он снова заговорил, его голос стал резким и грубым.
— Да, я твердо решил вылепить голем. Но не сразу, не раньше чем все будет готово, потому что были и другие таинства, которые мне еще предстояло постичь. Я говорил, что эта книга подобна поверхности озера, в глубины которого проникаешь по мере изучения ее слов. И я в самом деле думал, что погрузился в воды этого озера, потому что золотые течения плыли перед моим взором, разбрасывая вихри неведомого света. Я стал видеть вещи не менее отчетливо, чем прежде, и даже лучше, потому что мое зрение становилось, как я и предполагал, подобным зрению ангела, возможно, похожим на зрение самого Разиила. Я мог видеть линии и лучи, одни менее, другие более отчетливо, но все они несли в себе небесное могущество. И я чувствовал, погружаясь в них, что это могущество может стать моим собственным. Но я боялся окрашивать свои мысли их светом, потому что они были, как я уже знал, теми элементами таинственной архитектуры, которыми Вселенная сама себя поддерживает. Мне было страшно вмешиваться в таинства Бога. Но я также чувствовал, что не могу ждать долго, потому что время от времени эти лучи несли на себе то, что я ощущал как слабое присутствие зла, темное искажение и помутнение света. И я вспоминал, что Ангел Зла все еще где-то рядом. Чем более длилась моя задержка, тем, казалось, более долгими и частыми становились эти вкрапления тьмы.
— Скажите же мне, — прошептал я, — что вы сделали?
Раввин как-то странно посмотрел на меня, видимо прочитав в моих глазах чрезмерное нетерпение. На мгновение он погрузился в молчание, словно испугавшись того, что могло быть у меня на уме, но я настаивал, и он, слабо улыбнувшись, перешел к рассказу о человеке по имени доктор Ди.
— Возможно, сэр, вам будет не очень приятно узнать, что этот Ди был англичанином, одним из сотен собранных в Праге алхимиков, которые слетелись к императору и жужжали вокруг него, словно мухи над куском мяса.
Этот доктор Ди был не только шарлатаном, но еще и превосходно образованным человеком, большим знатоком многих отраслей знаний. Его эрудиция в одном из направлений особенно послужила интересам раввина Льва. Доктор Ди умел читать никогда не меркнущие невидимые лучи, которые обладают священным и чудотворным могуществом. Он утверждал, что языческие жрецы в его родной стране по линии таких лучей строили храмы. Раввин задался вопросом, не может ли быть доказательств существования таких лучей и в Богемии. Лелея эту надежду, он сблизился с доктором Ди и, взяв с него клятву хранить молчание, открыл тайну своей книги.
Он понимал, что шел на риск, в чем вскоре действительно убедился. Доктор Ди не устоял перед соблазном воспользоваться столь неожиданно явившейся ему удачей: он начал копировать текст книги, скрыв этот факт от раввина Льва, а потом, когда завершил свой труд, сбежал из Богемии обратно в Англию. И все же это не слишком обеспокоило раввина Льва. Он сомневался, что доктор Ди, даже если ему удалось скопировать текст без ошибок, преуспеет в его чтении и толковании: у него это не получалось, даже когда раввин сам пытался ему помочь. Однако доктор преуспел в работе с древними текстами и обнаружил, что известная древним линия священной власти проходила через самое сердце Праги, по самому центру Карлова моста. И хотя доктор Ди сбежал, плоды его трудов остались. Поэтому раввин отправился со своей книгой к мосту и начал читать знаки книги и погружаться в мир раскрывавшихся перед ним таинств. У него не осталось сомнений в правоте доктора Ди: мост пересекал могучий поток энергии, и такой чистой, что она была почти совсем незаметна, но такой силы, какой ему никогда прежде не приходилось ощущать. Стоя в омывавшем его потоке энергии, раввин понял, что ему предоставлялся шанс, лучше которого не может быть.
Он следовал по этой линии, не отклоняясь от нее и уже за пределами Праги вышел к карьеру на берегу реки Влтавы. Вечером того же дня он совершил омовение, затем прочитал наизусть выдержки из Каббалы и сто девяностый псалом. С наступлением ночи раввин облачился в мантию с капюшоном белейшего цвета и возвратился к карьеру, прихватив с собой фонарь. Опустившись на берегу реки на колени, в том его месте, где слой глины был наиболее толстым, раввин стал лепить человеческую фигуру длиной около полутора метров. Он рассчитал положение фигуры так, чтобы великая линия могущества пролегала через ее сердце. Закончив работу, раввин Лев поднялся на ноги и стал читать по книге, очерчивая фигуру голема кругами. Делая это, он все время чувствовал себя так, будто таял, находясь в объятиях власти этой линии. Теперь он мог видеть ее более отчетливо. Это был вихрь темного огня, тронутого по краям блеском, с янтарным свечением в середине.
Он перестал читать и уронил книгу, а она вдруг озарилась волнами разноцветного свечения. Он огляделся. Вокруг него был странный мир, подобный отражению радуги на стремнине потока. И все же раввин мог управлять им, мог заставить его повиноваться самой незначительной ряби на поверхности мира своих мыслей. Он направил взгляд по линии могущества, по-прежнему ярко горевшей, но теперь походившей на жидкий кристалл, и раввин мог видеть, куда течет этот кристалл. Миля за милей он распространялся в обе стороны на громадные расстояния, где все, казалось, сокращалось в размерах до полного исчезновения. Он подумал о Первом во Зле — Самаиле, Ядовитом Звере, но ничего не произошло. Невозможно, решил раввин, вообразить его появление, вообразить лицо врага Бога. И тогда стал он чертить в своем разуме, словно на мокром песке, буквы его имени, и, делая это, вглядывался в глубину линии могущества.
Внезапно прямо в самой ее сердцевине он смог разглядеть человечка, крохотный силуэт. Он, казалось, пытался вырваться, но раввин пронзил его своим взглядом, не позволяя покинуть пределы линии. Все ближе и ближе притягивал он взглядом маленькую фигурку. И раввин, к своему ужасу, увидел, что кристалл яркого огня запестрел грязными пятнами черноты этого существа, а сам раввин, будучи светом, почувствовал, что его власть начала слабеть. Но он не отпускал эту фигуру, не обращая внимания на холод, который уже пронизывал его до костей, и тьму, которая с воем штормового ветра проносилась по его мыслям. Все выше и выше становился тон этого воя, и раввину внезапно ничего не стало видно. Он стоял, замерев на месте. Вой ветра внезапно стих, и тишина показалась ему такой невыносимой, что раввин пронзительно закричал. По-прежнему ответом ему была тишина, но фигура каким-то образом оказалась вдруг перед ним — гигантских размеров переплетение теней с двумя пылающими кузнечными горнами глаз. Чудовище схватило раввина, запрокинуло его голову назад и уже собиралось схватить его за горло. Раввин прокричал слова молитвы, но это не произвело на чудовище никакого впечатления. Отчаявшись, он посмотрел на землю, где увидел открытую книгу. Раввин стал читать. Книга оказалась открытой на одном тайном заклинании, и, пока он читал, тьму снова стали прорезать полоски света. Он повторил заклинание, и набросившееся на него создание пошатнулось, словно от внезапного удара. И все же оно не ослабило свою хватку и с пронзительным воплем, в котором смешались боль и гнев, швырнуло раввина в грязь. По-прежнему раскрытые страшные челюсти все ближе подступали к горлу раввина, и он почувствовал каплю упавшей на него слюны. Он отчаянно завертел головой, пытаясь глубже уйти в грязь, и внезапно увидел на берегу полянку, поросшую цветами. Его разум заполнил образ внучки, все эти годы следившей за тем, чтобы возле него всегда был букетик свежих цветов. Он вспомнил, какая удивительная радость охватывала его, когда он вглядывался в красоту каждого крохотного лепестка.
