— Теперь я знаю, что подразумевал Блейк под словами «свидетельства удовлетворенной страсти».

Наконец он вытащил фотографию, вновь на нее посмотрел, и ему показалось, что истолковать выражение лица Лайзы по-иному просто невозможно. Слегка нахмурившись, он протянул ее мадам Меркатель.

Та поднесла ее к глазам и несколько мгновений пристально рассматривала.

— Ваша жена была очень красивая женщина, — сказала она Хилари. — Снимок, вероятно, сделан после рождения ребенка?

— Что вас заставило так подумать? — поразился Хилари.

— Выражение лица, — сказала она. — По нему видно, что у этой женщины истинно материнская натура. — Мадам Меркатель вздохнула и опустила фотографию на колени. — Какая трагедия.

— Вы не против, если я на нее взгляну? — спросил мсье Меркатель.

— Разумеется, нет, — ответил Хилари. Какая странная ошибка, думал он, а потом, вне себя, но ошибка ли? Чтобы избежать дальнейших размышлений, он сказал: — Как видите, между моей женой и этим мальчиком сходства нет.

— О да, ни малейшего сходства, — согласилась мадам Меркатель. — В нем скорее есть нечто общее с вами.

— Вы хотите сказать, что, по-вашему, он похож на меня? — запинаясь, произнес Хилари.

Мадам Меркатель ответила не спеша, тщательно подбирая слова:

— У меня ни секунды и в мыслях не было, будто между вами существует такое сходство, что любой, кто видел мальчика, при встрече с вами тотчас поймет, что то был ваш ребенок. Когда мой сын познакомился с вами, он искал именно такое сходство — и не нашел, не нахожу его и я. Но я бы сказала, что в вас довольно общего, чтобы не думать, будто этого и предположить нельзя. Ты согласен, Бернар? — Она обернулась к сыну, и тот ответил:

— Да, безусловно, согласен. Речь идет не о такого рода общности, когда можно точно сказать, в чем она состоит, но об основном впечатлении, что некое сходство все-таки существует.

— Признаться, мне как-то не показалось, что он похож на меня, — смущенно сказал Хилари. — Я не стану отрицать, что на поверхностный взгляд нам не откажешь в схожести — у обоих одного цвета волосы, хрупкое телосложение… — Он оборвал себя, попытался мысленно преобразовать детский несформировавшийся нос и бледные губы во взрослые, которые могли бы быть узнаны.

— У вас обоих волосы растут на шее до одного и того же места, — сказал мсье Меркатель.

— Но глаза, подумайте об огромных темных глазах мальчика, — взмолился Хилари. — Ни у моей жены, ни у меня глаза не такие.

— И ни у кого в вашей семье нет таких глаз? — спросила мадам Меркатель.

У него было ощущение, что они ждут ответа, точно судьи. Он подумал о матери, об отце, о дяде Джиме и его сестре Эйлин.

— Нет, таких глаз в моей семье нет, — сказал он, а потом задумался о чем-то и прибавил, медленно выговаривая слова: — По правде говоря, я только что вспомнил, что очень большие темные глаза были у польских тетушек Лайзы, моей жены.

Меркатели кивнули с серьезным видом. Он ответил, как и следовало ожидать.

— Но скажите на милость, разве это может иметь хоть какое-то значение? Это же не вносит никакой ясности. Можно обнаружить сходство в ком угодно, если рассматривать их семьи целиком.

— Да, это не то доказательство, которое следует считать убедительным, — сказала мадам Меркатель.

Выходит, он ошибся. Судьи ведь не склонны с вами соглашаться.

Он осторожно положил фотографию обратно в бумажник и сказал:

— Мне, право, пора возвращаться в отель. Позвольте поблагодарить вас за чудеснейший вечер.

— Нет, это я должна вас благодарить, — по всем правилам возразила мадам Меркатель. — Надеюсь, до отъезда вы меня еще навестите. Как долго вы намерены пробыть в А…?

— Пока не знаю, — сказал Хилари, вставая. — Но я был бы счастлив побывать у вас вновь, если вы пожелаете.

Она любезно улыбнулась.

— Я провожу вас до отеля, — сказал мсье Меркатель.

— Нет, пожалуйста, не беспокойтесь, — решительно отказался Хилари и наконец настоял, чтобы его отпустили одного.

— Я был так счастлив видеть, какое удовольствие получала матушка, вновь разговаривая с англичанином, — сказал мсье Меркатель у огромной двери, ведущей на улицу.

— Знакомство с вашей матушкой было для меня большой честью, — сказал Хилари, он понимал, что, несмотря на невыносимую жизнь в этом провинциальном городе, тем не менее, отчаянно, нестерпимо завидует мсье Меркателю.

Среда

На следующее утро небо было темное, серо-свинцовое, дождь лил как из ведра и зарядил надолго. Не могло быть и речи о том, чтобы скоротать время прогулкой по городу, делая вид, будто сознательно направил шаги в эту сторону, а не в какую-нибудь другую. С книгами же Хилари расправлялся слишком быстро, читал за трапезой, чтобы сохранить уединение, и посвятить утро чтению значило бы, что после полудня вовсе нечем будет заняться.

Но ничего другого не оставалось. Какое-то время он читал в безлюдном кафе, отмахиваясь от портье с головой огурцом, который еще исполнял обязанности бармена, а также, очевидно, и все случайные и мелкие работы в отеле. На взгляд Хилари, этот человек, Люсьен, как его звали постоянные посетители, умственно неполноценный. Он почти не разговаривал, лишь изредка подходил к нему, стоял подле его стула, молча уставясь на книгу, и тогда Хилари уже не в силах был читать, сидел, напряженно сгорбившись, в непостижимом страхе, что тот до него дотронется. В конце концов, ему уже невмоготу стало терпеть это дольше, он поднялся к себе в спальню, лег на кровать и как мог медленнее читал до тех пор, пока не пришла пора обедать.

После обеда дождь продолжался. Хилари загодя отложил на это время необходимость купить новую пару перчаток и был рад предстоящему походу, словно давно обещанному пикнику. Он спустился по лестнице — в плаще, воротник поднят, прижат к ушам — и увидел внизу крохотную старушку-служанку.

— Да разве можно, мсье, в эдакое-то выходить наружу!

— Мне необходимо, — с улыбкой отозвался он на ее беспокойство.

— Ой, да, патрон говорил нам про маленького бедняжку, которого мсье приехал навестить.

— Лучше бы ваш патрон занимался собственными делами, и все остальные тоже, — в ярости сказал он, потом увидел, что та вся дрожит, и заставил себя прибавить мягче: — Понимаете, англичане терпеть не могут, когда сторонний человек обсуждает их дела.

— Да, как же, мсье, — робко произнесла она и, когда Хилари отошел от нее, прибавила: — Мсье… не в обиду будь сказано, мсье, но раз уж вам надо выйти под такой дождь, я могу одолжить вам зонтик.

Меньше всего ему был нужен зонтик, но он повернулся и сказал с благодарностью:

— Как это мило с вашей стороны. Был бы вам очень признателен.

Она мигом исчезла, вернулась с огромным хлопчатобумажным зонтом и, исполненная гордости, вручила его Хилари.

— Спасибо вам, — сказал он. Потом, спохватившись, прибавил: — Позвольте спросить, как Ваше имя?

— Мариэтт, мсье.

— Спасибо, Мариэтт.

С этим зонтом он миновал мадам, лицо которой выражало холодное презренье, и вышел под дождь.

Он прихватил с собой зонт и когда позднее в тот же день направился вверх по холму к приюту. Сегодня на поезда не посмотришь, лучше всего нам сразу укрыться от ливня в кафе у железной дороги, подумал он и почувствовал, что разочарован, что, оказывается, предвкушал, как мальчуган будет судорожно хватать его за плащ и, задыхаясь от восторга, шептать: смотрите, мсье, поезд!

На этот раз Хилари сам открыл дверь и прямо вошел в дом. Жан в своем черном комбинезончике ждал его на скамейке у стены. Увидев Хилари, он вскочил и на этот раз улыбнулся весело, дружелюбно, широкой улыбкой, естественной для маленького мальчугана.

— Где твое пальто? — спросил Хилари. — В такой скверный дождливый день надо будет как следует застегнуться. — Черт побери, подумал он, я уже разговариваю, будто старая нянюшка.