Он вставал очень рано, на привокзальной площади к тому времени уже начиналась суета. Молодой человек закрывал палатку, пред этим надевая спортивный костюм, а затем устремлялся на ежедневную пробежку. Он пробегал по аллейке, затем выбегал на дорожку, ведущую в парк. Он пробегал весь парк, а после бежал обратно по другой дорожке мимо пруда, где почти круглый год плавали утки. После он бежал к зданию вокзала и, заходя внутрь здания, молодой человек здоровался с охранниками и проходил холл вокзала. Потом он спускался по лестнице и шел в туалет для персонала, там он раздевался по пояс и обмывал себе торс. А уже закончив эту процедуру, он возвращался обратно в палатку, открывал роллет, переодевался и начинал торговлю всегда раньше, чем это делали его соседи. Все они не оставляли этого без внимания и отпускали по этому случаю шутливые замечания: «ой, вот миллионером хочет стать, трудоголик, человек, который не спит, утренняя звезда», – это наблюдение видно было отсылкой к утренней музыкальной передаче, а может…

Молодой человек открыл глаза и увидел, что палатка начинает заполняться дымом, который медленно осваивался по всему пространству. А затем стены, сколоченные из листов фанеры, начали издавать треск, такой же, который издаёт разгоревшийся костёр. Он поднялся и, уже сидя на раскладушке, пытался понять, что происходит.

– Кхмкхмкхм… – покашлял он от дыма, который успел попасть ему в легкие. – Кхмкхм, – опять откашлялся он. Он посмотрел вправо и увидел, что стену насквозь прожигают языки пламени.

«Мир картонный, а сосули из воды, тари тари тари ти».

«Давай ещё разок на бис, браво. А я буду аплодировать твоему таланту, как самый преданный почитатель», – думал я у себя в голове, если тогда это была еще моя голова. Я словно, тот всадник, который носил свою голову у себя в руках, которая была всегда при нём, но в обычном мирском понимании, ему не принадлежала. Я боковым зрением всё ещё видел моего пса, который так же скитался по улицам в поисках меня. В зеркале заднего вида я увидел его глаза, которые смотрели на меня. Помню, что тогда никак не мог понять, что наполняло его взгляд яростью ко мне или состраданием. Грань между этим была настолько размытая, что мои ощущения от его взгляда попросту не вызывали у меня эмоций, кроме этих раздумий. «Главное не думать про пса и что я должен ему помочь», – подумал тогда я, когда увидел его глаза, смотрящие на меня в зеркале заднего вида. Меня страшно пугало ощущение того, что он слышать всё, о чём я думаю. Я больше ни за что не хотел, чтобы он проделывал со мной штуки, вроде тех, как змей-глаза. Кто мог знать, что у него было подобное в его садистском арсенале. Но как бы я не старался, всё равно думал про Джека и о том, что я обязан прийти к нему.

– Ты это чувствуешь? – спросил он и откинулся на сидение, словно наркоман, который только вытащил шприц из вены. «Что я должен ещё чувствовать, кроме ненависти к твоей омерзительной морде?» – подумал в тот момент я. А буквально через мгновение, я уже понимал, о чём идёт речь. Представьте себе внутреннее ощущение, то которое возникает, когда качели взмывают очень высоко, а затем падают в другую сторону, как мы там говорили, дух захватывает. Так вот, это не то секундное ощущение, а это же чувство, только оно в тебе постоянно. Разница между оргазмом свиньи и человека – это время присутствия этого прихода. – Как же это можно не любить. Тебе это нравиться? – сказал он и отпустил руки с руля.

– Да, нравится, – ответил робко я, зациклившись на том, что это постоянное свербение от захваченного духа расстраивало медленно мою пищеварительную систему. Хоть я и не ел ничего несколько дней перед тем, как всё случилось. Накануне в гостиничном номере я выпил несколько банок газировки.

– Вот, еще кружок. Пройден! – крикнул восторженно он. – Этот пройдем еще быстрей? – сказал он и повернулся посмотреть на меня. – Ты чего это, парень? На тебе лица нет! – сказал он мне, а меня уже было не остановить, точнее, мой слабый и измученный вредными элементами газировки желудок. Сначала меня стали разрывать сильные спазмы. Ну, а затем всё было, как в тех гипертрофированных кино-сценах. Газировка разного цвета, вперемешку с моими желудочными выделениями, гейзерным извержением в секунду залепили всё лобовое стекло. Он быстро повернулся обратно к рулю, который резко потянуло влево, и схватился за него, пытаясь не выронить его. Я замер, в ожидание удара в эту странную диодную стену, служившую некими бортиками, вроде тех, которые вылезают вдаль всей дорожке в кегельбане. И вот, удар. Я ощутил, как мои внутренности, словно перемешались, а затем откатились обратно по своим местам. Бьюик стал крутиться по дороге, словно барабан в одной известной телеигре. Затем снова удар об стену, только уже с другой стороны. А после снова вращения, и вот, мы уже врезаемся в стену снова. Если была такая возможность заснять это всё планом сверху, это было бы похоже на то, как пластиковая шайба в аэрохоккее молниеносно отлетает от бортиков, таким образом продвигается вперёд, но наш удар к тому же был ещё крученый.

Сила ударов начала уменьшаться, и толстая сталь Бьюика стал высекать значительно меньшее количество диодных искр от красочной стены. К тому времени запах моей блевотни перешёл в стадию едкой вони. Мне было дико неловко, что я превратил его машину в нечто схожее с отходной ямой. К моему стыду, добавлялось то, что от такого резкого запаха, моё дыхание прерывалось и мне практически нечем было дышать. Смотря на него, я понимал, что ему такое зловоние даётся ещё сложней. Это было заметно по его виду. Каждый его вздох сопровождался хрипом, а его лицо морщилось. По всей видимости, это у него был первый раз, когда он столкнулся с запахом реального внутреннего мира человека.

Бьюик медленно катился к стене. Наконец он смог взять управление под свой контроль. Мой спутник стал плавно поворачивать руль, а затем, самое мягкое столкновение из всей сотни ударов. Мы уперлись правым боком в стену, это было похоже на то, как корабль швартуется к причалу, сначала он подставляет борт, а затем его мягко притягивают к берегу вручную швартовыми.

Всё это время, пока длился наш неуправляемый полёт, он всё время молчал. Мне показалось, что он расстроился, что я испачкал его межгалактический Бьюик, но причина его безмолвия была в другом.

– Выходи, – грубо сказал он. Я дёрнул за серебристую ручку и вылез из машины.

– Мне очень жаль, что так вышло, – сказал я.

– Нет, ну всегда найдётся один из сотни. Который всё будет портить, – говорил ворча он, при этом копаясь в багажнике. – Говоришь с ними, пытаешься быть вежливым. Но нет, им всё мало. Вот, что-то постоянно надо. Не понятно, зачем и для чего?! Просто надо! – продолжал причитать мой спутник. Он достал небольшую чёрную коробку из багажника и, поставив её перед Бьюиком, открыл и сделал два шага назад. Я пытался посмотреть, что в коробке, но смог разглядеть только черноту. – Лучше отойди парень. Они не должны тебя видеть.

–Кто? – спросил я. Он не ответил, взяв меня под руку, притянул к себе. Из коробки вылезло жукоподобное существо и село величественно на край коробки. Если быть более точным, это было что-то среднее между жуком и мухой. Часть груди и брюхо напоминало обыкновенную муху, только размером с ладонь. А вот, голова больше походила на жучинную, такая круглая с чёрными глазами и клешнями на пасти. Ко всему прочему, голова была немного крупноватая для такого туловища. Её расположение было не продолжением тела, как принято у насекомых, а создавалось впечатление, что её кто-то просто прикрепил, как отдельную деталь. Сидя на краю коробки, муха-жук, словно лев, открыл свою пасть, раздвинув клешни и издал пискляво-свирепый рык, а его голова начала вращаться по кругу, в сопровождении неприятного треска. Такой звук можно услышать в лесу от разных насекомых. Муха-жук взлетел и устремился прямиком в салон Бьюика. Не переставая свирепо пищать, он опустился на мои испражнения, которые уже начали засыхать. Коробка стала трястись и целый рой муха-жуков вырвался из неё. За секунду они проникли в Бьюик и облепили все места, где была моя рвота, и, толкаясь между собой, стали её поедать.