Сегодня к нашему каравану присоединился и «Байкал», белоснежный двухтрубный пассажирский теплоход. Мы не двигаемся, так как получили радиограмму из Красноярска: дальше идти нельзя — внизу и Енисей, и все его притоки еще скованы льдом… Но жара стоит такая, что, по-видимому, они скоро тронутся. Тогда может сразу резко подняться уровень воды. Капитанов это беспокоит.

Вынужденная стоянка нагоняет тоску. Марково — одна из тех покинутых деревень, о которых я уже говорил. Так что на берегу делать нечего. Пытались охотиться, но в тайге еще снегу по колено, каждый шаг дается с трудом. Единственным развлечением остается посещение «Байкала». На «Байкале» есть ресторан, буфеты, и — что самое главное — в этих буфетах есть пиво. «Водные трассы» соединяют «Байкал» со всеми грузовыми судами. Кое-кто уже успел искупаться в ледяной енисейской воде. Дело в том, что желающих отправиться в рейс всегда много, а шлюпки не слишком устойчивы. То льдина перевернет какую-нибудь, а то и сами неосторожные пассажиры. Оказание помощи потерпевшим вносит некоторое разнообразие в нашу жизнь.

Течение вдруг прибило к нашему борту громадное ледяное поле. Как были, в босоножках, в сандалиях, надетых по случаю наступившего тепла, мы попрыгали на лед и сфотографировались вместе с командой. Будто в Арктике!

Перед обедом показался ярко-красный двукрылый самолетик. Сделал несколько кругов, помахал крыльями и растаял в ясной голубизне неба. После обеда нас посетил капитан-наставник Филатов. Они с Сербаевым старые, добрые друзья. Сербаев принялся упрашивать Филатова, чтобы тот разрешил «Каунасу» выйти на разведку. Филатов уступил с условием, что «Каунас» не станет совать нос куда не следует и каждые четыре часа будет сообщать по радио о своем положении.

Под утро подняли якоря. «Под утро» — это, конечно, чистая условность, потому что теперь круглые сутки светло как в полдень. Уже через несколько часов на реке начали попадаться скопления льда. Потом лед пошел настолько густо, что «Каунасу» пришлось подолгу маневрировать и крутиться на месте, отыскивая просветы. Когда куски льда попадают в винты, по всему телу мощного судна пробегает мелкая дрожь.

Река несет огромное количество бревен. Они плывут и сбившись в кучу, и поодиночке, лежа и стоймя, словно нацеленные в небо орудийные стволы. Боюсь сказать точно, сколько Енисей уносит ежегодно в океан леса, но думаю, его хватило бы на постройку целого города. Речники смотрят на это гибнущее богатство, вздыхают, пожимают плечами и выдвигают всяческие проекты. Говорят, будто какие-то норвежцы держат в океане специальные суда, подбирают енисейские дары. Почему же мы упускаем такое богатство? Конечно, махнуть рукой проще всего, — дескать, хватает у нас этого леса, вон какая тайга еще нетронутая стоит, ни топора, ни пилы не видела. Тайга действительно стоит, но попробуй возьми хоть одно бревно там, где ни шоссе, ни железной дороги, ни просто реки, по которой можно было бы сплавлять лес. Это верно, что мы обладаем неограниченными запасами древесины, но большая часть этого богатства до сих пор остается заколдованной, поскольку человек не может до него добраться. Леса как стояли столетиями, так и стоят — подымаются, умирают, падают, вырастают снова, а мы тем временем рубим возле больших рек, автомобильных трасс, железнодорожных линий. Рубим вовсю, не смущаясь тем, что оставляем после себя голую землю.

Ребята горячо спорят, вздыхают. Я прислушиваюсь к их разговору с удовольствием. Это очень ценно, что люди мыслят широко, что их волнуют дела всей страны.

Вперед мы продвигаемся медленно, но все-таки продвигаемся. В шесть утра по московскому времени, как и было условлено, Сербаев связывается по радио с Филатовым и получает разрешение идти дальше.

Снова попали в зону холода. Вчера млели на солнышке, наслаждались теплом, а сегодня опять снег и пронизывающий до костей ветер с океана.

К вечеру на правом берегу показываются силуэты прижавшихся к земле домов, дымящихся труб. Туруханск. Мы прошли по Енисею почти полторы тысячи километров, предстоит подыматься вверх по Нижней Тунгуске. Однако Тунгуска еще стоит. Хотя в верховье и среднем течении она уже вскрылась, но устье километров на триста покрыто льдом. Так нам сообщили по радио из Туруханска. Триста километров для такой быстрой реки расстояние не особенно большое. Весь лед может пройти за сутки, если только тронется. Беда в том, что неизвестно, когда он тронется. Пока стоит река, стоим и мы.

Чтоб скоротать время, решаем поохотиться. Спускаем на воду шлюпки, подвешиваем мотор. Плывем вдоль берега, загроможденного ледяными торосами. Время от времени глыбы льда срываются и с шумом плюхаются в воду. Если такой «кусочек» попадет в лодку — мигом пойдем ко дну.

Весна сюда не спешит. Деревья стоят голые, только ивы да вербы покрылись пушистыми барашками. А ведь май уже на исходе. Коротко северное лето! В конце сентября повалит новый снег, начнется новая зима.

Мы замечаем, что от противоположного берега отделяется целая флотилия моторок. Это охотники из Туруханска держат путь куда-то вверх по реке. Моторы у них настолько мощны, что лодки несутся против течения со свистом. Каждая лодка тащит за собой на буксире небольшой челн. Челны эти мне знакомы. Они очень легки, охотники взвалят их себе на плечи и понесут за несколько километров от реки на озера. Озера уже оттаяли. Лес защищает их со всех сторон от ледяных ветров, гуляющих по Енисею. На озерах теперь собрались все птицы — и утки, и гуси. Туруханцы направляются на охоту. Судя по количеству нагруженного на лодки имущества, они собираются посвятить этому занятию не день и не два. Ничто не забыто: палатки, кухонные принадлежности, основательные запасы продуктов и уж конечно пузатые бочки, предназначенные для засола птицы. Не первый раз я в Сибири, и каждую весну и каждую осень повторяется одна и та же картина: стоит начаться весеннему или осеннему перелету птиц, как целые деревни и поселки пустеют, все взрослое население отправляется на заготовки. Весной солят мясо на лето, осенью на зиму. Осеннюю охоту, положим, еще можно допустить, но то, что творится весной… Жуткое это дело — весенняя охота. Птицы летят день и ночь в течение долгих недель и месяцев, покрывают тысячи километров и, наконец, у самого порога родных мест, не успев свить гнезд, не успев оставить потомства, становятся жертвами поджидающих их многочисленных охотников. Каждая утка вывела бы десяток утят. Один выстрел уничтожает целую стаю птиц. А потом те же охотники удивляются и жалуются, что птиц с каждым годом становится все меньше и меньше. (Правда, уже по возвращении из этой поездки я узнал, что весенняя охота на птиц будет запрещена в нашей стране повсеместно. Весьма своевременное и правильное решение!)

Мы вернулись под утро и нашли свой «Каунас» окруженным целым караваном судов. Здесь были и прежние наши знакомцы, и много новых кораблей. Бросаются в глаза несколько теплоходов, груженных сосной. Как же это получается? Неужто из Красноярска в Туру нужно возить лесоматериалы? Ведь кругом тайга.

— Тамошний лес не годится для строительства, — объясняет Сербаев.

— А почему бы не сплавлять с верховьев Нижней Тунгуски?

— Дорого обходится.

— Дороже, чем везти судами из Красноярска?

— Не знаю, — пожимает плечами Сербаев.

Снова мы возвращаемся к разговору о тех колоссальных богатствах, которые ежегодно уносит в океан не только Енисей, но и другие сибирские реки. Пора, пора что-то предпринимать. Мимо северных деревень и поселков проплывают тысячи, десятки тысяч бревен. Уплывают и безвозвратно погибают в океане, а через неделю в те же самые деревни и поселки строительные материалы доставляются на теплоходах.

По радио сообщают, что в Туруханск отправляется плоскодонная баржа — все, кто хочет запастись продуктами, могут воспользоваться ею. Хлеб у нас кончился, мы уже который день сидим на сухарях и в связи с этим предложение посетить город встречаем с энтузиазмом.

Туруханск, надо сказать, выглядит малопривлекательно. Мрачный, неустроенный город. Можно себе представить, каким он был в начале века, когда царская охранка высылала сюда революционеров. Тут, на краю света, отделенном тысячами километров необжитой, труднопроходимой тайги от всего остального мира, отбывали ссылку Сталин, Свердлов, Спандарян. Оторванные от близких, от боевых товарищей, окруженные суровой северной природой, гонимые и преследуемые… Царские прислужники рассчитывали, что рано или поздно наступит час, когда в человеке угаснет боевой дух, иссякнут силы, когда равнодушие и апатия охватят душу и мысли. Впрочем, не стоит говорить о том, что и без того известно. Усилия царских чиновников и жандармов ни к чему не привели. Теперь это знает весь мир.