Через два дня я был уже в Петропавловске.

На Командорские острова я, конечно, опоздал. Люди, вернувшиеся оттуда, повидали много интересного. На Командорских островах сохранились единственные в мире лежбища котика. Этот дорогой зверь ежегодно собирается на них огромными стадами, так как здешние воды богаты пищей, а скалистые берега островов — удобные лежбища. Здесь котики выводят потомство и здесь же… гибнут. Охотники бьют их дубинками, так как котик подпускает человека вплотную. Делается это не как-нибудь, а с разбором — детенышей отлучают от родителей, и тогда над океаном разносятся отчаянные вопли охваченных ужасом и болью зверей. Охотой это, конечно, не назовешь. И люди, которые занимаются этим промыслом, никогда не ходили и не будут ходить в котиковых шубах. В них будут щеголять женщины. Будут носить шкуры котика, кулана, соболя, куницы, горностая, леопарда, пантеры, других зверей — и ликовать по этому поводу.

Над Петропавловском только что пронесся буран. Мокрый, пропитанный океанской влагой снег валил без передышки двое суток, причинив массу неприятностей. Люди чистили, улицы, починяли оборванные электрические и телефонные провода, откапывали из-под снега ларьки, киоски. У многих деревьев были обломаны ветви и верхушки. На проводах линии высокого напряжения, говорят, налип метровый слой снега.

А сейчас ослепительно сияло солнце, в незамерзающей океанской бухте покачивались суда, их сипловатые голоса прорезали чистый, прозрачный воздух. Гостиница опять гудела как улей, опять по ее коридорам бродили мужчины в белых накрахмаленных сорочках, черных костюмах и блестящих лакированных туфлях, слегка покачиваясь из стороны в сторону, как будто под ногами у них все еще качалась корабельная палуба.

Камчатские рыбаки сдержали свое слово — дали государству пять миллионов центнеров рыбы. Ото трудно себе представить — пять миллионов центнеров!

Пришла пора мне расстаться с этим далеким полуостровом, только малую частицу которого я успел увидеть. Билет на самолет был уже в кармане; оставался еще один день, последний день моего пребывания на Камчатке. Разумеется, нечего и думать за такой короткий срок успеть побывать в знаменитой долине гейзеров, где бьют из-под земли почти триста фонтанов горячей воды. В это время года попасть в долину гейзеров не так-то просто. Зато в Паратуньку — можно.

Паратунька — местность в шестидесяти километрах от Петропавловска. Люди издавна замечали, что земля в этих местах дымится, а вокруг, словно в субтропиках, произрастают буйные травы выше человеческого роста. Сейчас здесь работает геологическая партия: бурят землю, проникают к горячим рекам, скрытым в ее недрах. Небольшая деревушка из палаток и временных домиков. В каждой палатке и в каждом домике — центральное отопление, горячую воду для которого дает одна из многих скважин, доставших до горячих подземных вод.

В двух километрах от палаточного городка завершается строительство первой в нашей стране фреоно-геотермической станции. Чтобы давать энергию, этой станции требуется не менее восьмидесяти литров воды в секунду при температуре не ниже восьмидесяти пяти градусов. Все это геологи уже подготовили. Воду дадут четыре скважины.

Геологи решили и вторую задачу — обеспечить горячей водой тепличный комбинат, который будет выращивать овощи для жителей суровой Камчатки. Геологи продолжают настойчиво пробиваться в глубь земли, так как уже через два года понадобится много, очень много горячей воды для отопления города Петропавловска…

В палаточном городке я увидел открытый бассейн. Был морозный зимний день, над водой клубился густой пар.

— Искупаемся, — предложил сопровождавший меня шофер обкома партии. Я решил, что он шутит, однако шофер серьезно добавил: — Такая традиция. Все, кто приезжают сюда впервые, лезут в бассейн.

Кругом белел снег.

Я шапкой смахнул его с деревянной скамейки, сложил на нее одежду и вниз головой бултыхнулся в бассейн — коль традиция, так уж традиция! Вода была теплая, но не горячая (как я выяснил потом, сорок пять градусов). Я нырял, радуясь этому чуду природы. В теплом бассейне, со всех сторон окруженном снежным пологом, я вспомнил о вулкане: когда же человек подчинит его необузданную силу и направит ее не на разрушение, не на уничтожение, а на путь созидания? Когда наконец люди, показывая детям вознесшийся над вулканом гриб, смогут сказать:

— Было время, сын, когда человечество мучил страх перед такими грибами. Правда, они были иного происхождения, отнюдь не вулканического… Но те времена канули в прошлое.

Если люди смогут когда-нибудь сказать это, я думаю, тем самым они одержат величайшую победу человеческого разума. Надо надеяться, что так и будет.

Надо!

1966

Я давно мечтал побывать у кетов. Впервые я услышал об этом немногочисленном народе где-то в Саянских горах, у костра, от пожилого геолога, вдоль и поперек исходившего всю Сибирь. Затем это название встретилось мне в каком-то научном издании, посвященном народам Севера. Потом — опять рассказ. Один, другой, третий… Недавно я прочел в одном альманахе статью о кетах и твердо решил непременно познакомиться с этим интересным народом. Я узнал, что кетов осталось всего несколько сот человек и живут они не в одном месте, а разбросаны по северной части Красноярского края. Есть на Подкаменной Тунгуске деревня Суломай, где проживают около сотни кетов. Остальные рассредоточены по другим рекам, гораздо дальше на север. Меня привлекало не только то, что кеты — маленький, можно сказать, исчезающий народ. Особенно манило то, что все рассказчики подчеркивали самобытный образ жизни, этих людей, во многом отличающихся от других народов советского Севера.

И вот, ведомые этой мечтой, мы с товарищем в середине мая очутились в Красноярске. Едва выйдя из самолета, я горько разочаровался: дул холодный, ледяной ветер, неся редкие, словно заблудившиеся, снежинки. Я не одну весну встречал в Сибири и, казалось, наверное знал, что весна приходит сюда внезапно, своим жаром мгновенно разрушая все труды зимы. Теперь же, в легкой летней одежде, под пронизывающим насквозь ледяным ветром из Арктики, я почувствовал грусть и досаду: нет, еще не знаю я Сибири со всеми ее противоречиями.

Когда в крайкоме партии мы спросили о кетах, я испытал второе разочарование. Товарищ, с которым мы говорили, знал о них немногим больше, чем я сам. Однако он указал нам человека, который  д о л ж е н  знать о кетах. Так оно и было. Этот человек действительно знал о кетах много: и где они живут, и сколько их приблизительно осталось, и то, что они в основном занимаются рыболовством, меньше — оленеводством и охотой. Но и этот товарищ не знал одного — как, каким путем попасть в места, где обитают кеты. Такое время года. Здесь, в Красноярске, Енисей уже освободился ото льда, а там, дальше, на севере, река еще скована льдом, и неизвестно, когда очистится. Самолетом тоже ничего не выйдет, потому что здесь авиация уже на колесах, а там еще глубокий снег, без лыж ни подняться, ни сесть. Разве что вертолетом. Но лететь вертолетом на такое расстояние стоит безумных денег. Ведь ты не ищешь ни нефть, ни газ, ни полезные ископаемые, вот тебе обычные командировочные, и будь здоров, — может, прибьешься к какой-нибудь экспедиции, упросишь, чтобы тебя взяли, подвезли, подбросили, — ведь на Севере люди чуткие и радушные. Нет, вертолет нам не по карману.

Так что о кетах мы узнали многое, не знали только одного, как к ним попасть.

— Я вам советую обратиться к Назарову, — говорит наш собеседник и добавляет: — Может быть, он что-либо придумает.

— Простите, а кто он такой?

— Вы не знаете Назарова? — удивляется собеседник. — Не знаете Ивана Михайловича Назарова?

— Не знаем…

— Ах да, я ведь забыл, что вы не здешние.