Видно, я все же задремал, так как, открыв глаза, увидел, что мой спальный мешок совершенно белый, словно в наволочку одет. Шел снег. Легкие снежинки падали тихо, и казалось, чьи-то влажные, мягкие пальцы осторожно касаются лица. Самое странное, что сквозь белесый тюль снежинок отчетливо проступали холодно мерцавшие звезды. Я понял, что мы лежим под самым облаком, а возможно, и в его верхнем слое. Там, внизу, в долине, снег, наверно, идет гораздо гуще, и люди не видят звезд. Плохо, когда люди не видят звезд. Звезды никогда не заменят человеку хлеб, но, по-моему, они нужны не меньше хлеба насущного.

Потихоньку, стараясь не шуметь, я выпрастываю руки из мешка и, растопырив пальцы, сгребаю чистый, пушистый снег — дар небес истомленному жаждой человеку. Глотаю его, стараясь не чмокнуть, не выдать себя — ведь мы с Олегом договорились не есть снега, чтобы болезнь случайно не свалила одного из нас и товарищ не очутился в совсем незавидном положении — вдали от жилья и с больным на руках.

А вулкан все гремит, грохочет, как гроза. То бухает, как из пушки, то глухо рокочет. В такие минуты мне кажется, будто земля что-то говорит, пытается что-то втолковать своим детям — людям, но они не понимают ее языка, и земля злится, раскатисто ворчит, грозится, ругается, пока не устанет объяснять.

Интересно, когда же человек научится понимать язык земли, исходящий из самых ее недр? До сих пор человечество толком ничего не знает о сердце своей планеты. Мы исследовали лишь тоненькую корочку — верхнюю одежку земли, а что творится в ее сердце — никому не известно, это тайна тайн, загадка загадок.

Может быть, завтра я увижу людей, которые пытаются уразуметь язык земли. Нам говорили, что сейчас у кратера живут два вулканолога, ведут наблюдения за отверзшимися устами планеты.

На рассвете мы проснулись под белым рыхлым одеялом. Снежинки все еще падали, и ужасно не хотелось вылезать из теплого спального мешка. Мне вспомнилось далекое детство, замерзшие окна избы, хлопочущая возле печи бабушка, теплая постель, в которой так сладко понежиться, хотя бы на миг отдалить ту минуту, когда не помогут уже никакие мольбы и хитрости и, хочешь не хочешь, придется выкатываться из постели.

Мы позавтракали на скорую руку — съели несколько кусочков печенья, ломтик шоколада — и пустились в путь, опасаясь, как бы снег не занес и без того едва заметные следы, которые оставили вулканологи, возвращавшиеся на прошлой неделе от кратера. Эти отпечатки — теперь единственный наш указатель, так как, чем выше мы поднимаемся, тем скуднее растительность, и отыскивать зарубки на деревьях безнадежно.

Согласно начерченной на вулканологической станции карте, средний лагерь должен быть где-то за старым кратером, который мы назвали подковой. Собственно, любой кратер напоминает подкову. Вернее, вершина кратера имеет подковообразную форму: в почти правильной окружности есть промежуток — разрыв, через который когда-то извергалась лава. Мы идем уже несколько часов, а подковы все не видно. До чего же наивны были наши планы еще вчера вечером достигнуть среднего лагеря! И какое счастье, что не разыгрался страшный камчатский буран!

Почти в полдень мы наконец увидели заснеженную палатку.

Олег шел позади, еле таща свою амуницию. Я влез в палатку и поспешил разжечь железную печку. Сухая растопка тут же вспыхнула. Тогда я бросился к ведру с водой, но кружка звякнула о лед. Вода промерзла до самого дна, и я поставил на печку все ведро.

Осмотрелся. На дощатых нарах лежала книжка Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой». На титульном листе крупными буквами кто-то вывел карандашом:

Что же, требования абсолютно разумные. В противном случае я, наверно, еще долго бы мучился с печкой, а сейчас в ней весело трещат дрова, и скоро я смогу не только напиться воды от растаявшего льда, но и горячего, согревающего нутро чая. При одной мысли об этом кружится голова.

Палатка разбита безупречно. Нижняя ее часть сбита из досок, крыша натянута на прочный деревянный остов, за железной печуркой сложены сухие дрова, на полках — посуда, под нарами — груда мясных и рыбных консервов, стеклянные банки с консервированными овощами и фруктами, мешок набит буханками хлеба, в коробках — сахар, чай, кофе, множество мешочков с крупой, макаронами, сухарями. В такой крепости можно целую зиму отсиживаться.

Запыхавшись и пошатываясь под тяжестью своей ноши, в палатку вваливается Олег. Напившись горячего чаю, мы долго лежим на нарах. Спешить некуда. О дальнейшем подъеме сегодня не может быть и речи, так как полдня уже прошло, а мы не скоро соберемся с силами. В общем, я не успел акклиматизироваться там, внизу, а здесь и подавно ощущаю расстройство организма: все время болит голова, как будто ее сжимает железный обруч, нет аппетита и, главное, по ночам одолевает бессонница, а днем слоняюсь как сонная муха.

Лежа на нарах, мы услышали голос человека. Выскочили из палатки, но не увидели ни живой души. Стали кричать, свистеть, но никто не откликался.

— Неужели галлюцинация? — пожал плечами Олег.

— Не может быть. У одного — еще куда ни шло, но у обоих сразу — так не бывает.

— Дай бог, — сказал Олег. Помолчал и еще раз повторил: — Дай бог.

Прошло полчаса, и мы опять услышали голос. Странно, но за грохотом вулкана, который, казалось, заглушал все остальные звуки, мы явственно слышали человеческий голос. Мы с минуту смотрели друг на друга и конечно же думали об одном и том же — о звуковых галлюцинациях. Потом выскочили наружу.

Снегопад кончился. Небо прояснилось. Обнаружилось множество холмов и старых, потухших кратеров, которых мы раньше не замечали. От одного из этих кратеров прямо к нашей палатке по снегу шел человек. Он шел и пел. Мы отчетливо слышали песню, когда сам человек был еще очень далеко — черная точка на белом поле. В одних рубахах стояли мы на морозе, словно боясь, что человек вот-вот исчезнет, если мы упустим его из виду.

Это был юноша в очках. Из-под ушанки выбилась прядь черных и грубых, точно конская грива, волос. Близорукие глаза смотрели на нас удивленно, ноги в громадных валенках замедлили шаг, как бы сомневаясь, подойти ли ближе или в самый раз повернуть обратно.

— Юра Усельцев, — представился новоприбывший и уточнил: — Рядовой турист.

Так вот кого судьба привела к нам в гости! Об этом чудаке мы наслышались еще на вулканологической станции. Там его ругали, не стесняясь в выражениях. Мол, шляются по горам тут всякие, мешают работать, в палатках и без того тесно, а тут еще свалится на голову такой верблюд, хлещет драгоценную воду, под ногами путается. Рассказали нам и об удивительном, почти невероятном приключении Юры Усельцева. То ли по дурости, то ли просто по неведению, явившись бог весть откуда на вулкан, он прямым ходом двинулся к кратеру, который в это время не гремел, а только выдыхал в небо тучи дыма и пара. Вулканологи заметили парня слишком поздно, когда он был уже недалеко от кромки кратера. Они кричали, звали, но тот, ничего не слыша, карабкался вверх. И тогда вулканологи поставили на нем крест. Они видели, как этот, неизвестно откуда взявшийся человечек подполз на четвереньках к самому кратеру, лег на живот и заглянул в жерло вулкана. Потом они видели, как он вскочил и кубарем покатился вниз, а в ту же секунду произошел так называемый черный взрыв. Черный взрыв бывает особенно сильным. Гигантские камни вместе с пеплом, обломками скал и дымом взлетают километра на два и даже выше, а затем, широко рассеявшись, падают на землю смертоносным дождем. Вершину кратера окутали тучи дыма и пепла. Вулканологи мысленно еще раз похоронили незнакомца. Каково же было их удивление, когда дым рассеялся и они увидели его живым и невредимым, стремглав бегущим прочь от кратера. Впоследствии Юра Усельцев рассказывал, что только он лег на край кратера, как увидел вздымающуюся из бездны красную массу, и какое-то мгновение не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, словно загипнотизированный уставившись в глотку кратера. Вулканологи заявили, что он — Юрий Усельцев — едва ли не единственный человек в мире, который своими глазами видел жерло вулкана в момент извержения лавы. Если и был на свете другой такой человек, то он, безусловно, никому не успел рассказать о том, что видел и пережил при этом. А пережить Юре, кажется, пришлось достаточно, потому что после он так ни разу и не приблизился к кратеру, держась от него на расстоянии по меньшей мере полкилометра, хотя видел, как вулканологи оставались там часами, то и дело увертываясь от валящихся с неба камней.