Мы с Кара-оолом следуем за Комбу — пожилым чабаном, опытным охотником, который обещал показать нам редкое, во многих местах уже исчезнувшее животное — архара, горного барана. Комбу сказал, что подстрелить архара вряд ли удастся, но увидеть наверняка придется, так как чабану известны места, где обитает небольшое стадо горных баранов. Мы взбираемся в гору, иногда карабкаемся на четвереньках, цепляясь за камни, скалы, огибая обрывы. Время от времени из-под ног срывается камень и с ужасным шумом катится вниз. В такие минуты Комбу оборачивается и смотрит на нас с упреком. Он сам не уронил ни одного камня, взбирается быстро и ловко, не хуже архара.
Никогда я не был альпинистом. Не привык к горам. Мне здесь не хватает воздуха, немного кружится голова, и все время клонит ко сну. Подъем в горах напоминает жизненный путь человека. Вот взбираешься, пыхтишь, не спуская глаз со своей цели — острого, точно костельная башня, пика, мечтаешь как можно скорей достичь его, перевести дух. А когда достигнешь — видишь, что впереди высятся другие вершины, которые еще предстоит одолеть, и твоя гора — лишь малая часть всего пути. Как в жизни, так и здесь: хочешь не хочешь — приходится иной раз спускаться вниз, к подножью нового подъема, если не желаешь вечно торчать на своей горе, а стремишься к новым вершинам. И так же, как в жизни, здесь необходима последовательность. Не начнешь ведь взбираться с середины. От самого подножья до вершины надо проделать весь путь своими ногами, своими силами. И разумеется, здесь также многое решает подготовленность. Один возвращается с полдороги, а у другого хватает и сил, и воли, и он взбирается с одной вершины на другую, хотя порой бывает чертовски трудно. И мне кажется, что всегда, во все времена, жизненный путь человека будет похож на подъем в горах, и не нужно ни у себя, ни у будущих поколений создавать иллюзию, что, мол, наступит такое время, когда больше никому не понадобится преодолевать свои горы, потому что их не будет, а на пути человека останутся лишь цветущие долины, ни подъемов, ни падений… Нет. Всегда будет существовать большой горный хребет, который предстоит преодолеть каждому поколению. Называется этот хребет — Человеческое Совершенство.
Альпийские луга давно уже кончились, остались где-то внизу. Мы карабкаемся по голым скалам, выискивая надежную опору для ноги. Изредка останавливаемся передохнуть, и тогда я не могу оторвать глаз от Молочного озера, которое ярко синеет далеко внизу, как одинокий, глядящий в небо глаз какого-то великана.
От сигарет у меня в кармане одна труха — пачка лопнула, и теперь мы пользуемся длинной трубкой Комбу. Я достаю из кармана щепотку табаку, набиваю отделанную серебром трубку, затягиваюсь и слушаю, как ветер шепчется о чем-то с горами, жду пушистое облако, медленно приближающееся к нам. Когда летишь самолетом над облаками, всматриваешься в бескрайнюю белоснежную ширь, хочется надеть лыжи и бежать, бежать по этим просторам — такими они кажутся прочными и надежными. Вот и сейчас приближающееся облако похоже на плотную глыбу льда и снега, которая раздавит нас, прижмет к скале или столкнет в пропасть, если не успеешь уцепиться, взобраться на нее и, оседлав, отправиться в небесное кочевье. Но облако редеет, расступается, превращаясь в туман, оно не толкает нас в бездну, не давит, а только обдает лицо прохладным дыханием и плывет своей дорогой.
Комбу оставляет нас и спускается к подножью следующей вершины. Оттуда он снова будет карабкаться вверх, может быть, спугнет горных баранов, погонит их в нашу сторону, и, быть может, нам удастся убить одного архара. Все это лишь — может быть. Но и одно это «может быть» будоражит нас, заставляет быстрее течь кровь по жилам, стесняет дыхание, заставляя прислушиваться к малейшему шороху. Я глубоко убежден: чтобы познать живую природу, надо стать охотником, хоть немножко похожим на наших предков. Есть, разумеется, и другой путь для достижения этой цели — можно изучать естественные науки, годами рыться в книгах, слушать лекции и в конце концов узнать все тайны природы, которые успело разгадать человечество. Однако между двумя этими способами есть одна существенная разница. Наши предки-охотники кормились самой природой, а во втором случае человека кормит наука о природе. Так что это — два разных способа познания, и цена им тоже разная. Много есть тяжелых, неблагодарных профессий. Но профессия охотника, на мой взгляд, резко отличается от всех, ибо за тысячи лет почти не изменилась. В других профессиях люди ввели много новшеств, облегчающих труд, зачастую вместо собственных мускулов впрягают в работу машины. У охотников же за это время почти все осталось по-старому, только вместо копий, дротиков и стрел появились ружья, что несколько удлинило и укрепило руку охотника. Однако суть, главное осталось таким же, каким было и в глубине веков: либо ты обманешь зверя, либо зверь обманет тебя. Более того. За последние десятилетия охота стала, так сказать, профессией отшельников. Если в древности на охоту выходили всей семьей или родом, то современный охотник-профессионал — это одинокий человек, целыми месяцами живущий в глухой тайге, вдали от семьи, отрезанный от мира, от элементарнейших достижений цивилизации. Профессия охотника трудна, требует бесконечной выдержки, а также физических и духовных сил. А главное, никогда нет гарантии в успехе, потому что далеко не все зависит от самого охотника. Не удивительно поэтому, что все меньше и меньше остается людей, избравших это тяжкое ремесло. Я знаю, что многие области Сибири жалуются на нехватку охотников-профессионалов, приглашают людей из других мест, предлагают им богатые зверем участки, но призывы эти чаще всего остаются тщетными. Такое положение создалось в тех краях, где охота считалась когда-то и теперь еще считается самым важным промыслом. Это весьма характерный признак, свидетельствующий об огромных изменениях даже в отдаленнейших уголках нашей страны. По нему можно судить, что у людей теперь есть более легкие способы добывать хлеб насущный, чем охота. На заводе, фабрике, в учреждении, отчасти даже в колхозе существует нормированный рабочий день, один или два выходных в неделю, множество других преимуществ, в том числе и то, что человек трудится среди людей. А у охотника нет ни досуга, ни твердо установленного рабочего времени. Это и заставляет многих расстаться с древней, едва ли не самой древней на земле, профессией в поисках более легкого хлеба. А найти его не так уж трудно. Рабочие руки везде нужны.
Мы лежим с Кара-оолом на горной площадке и следим за удаляющимся Комбу. Когда-то он тоже занимался только охотой, но уже пять лет работает чабаном в колхозе. И лучше, и надежнее, и есть время полюбоваться на своих детей… По всему видать, что Комбу — опытный охотник, не один год существовавший этим промыслом. Он идет спорым, легким шагом, весь будто напружиненный. Кажется, без всякой усталости, без усилий взлетает на преградивший дорогу камень, перемахивает через рытвины, бесплотной тенью скользит по оставленным лавиной обломкам скал. Он удаляется очень быстро, и я уже в бинокль наблюдаю за каждым его шагом.
Внезапно Комбу останавливается и, задрав голову, смотрит вверх. Что он там увидел? Я направляю бинокль в ту сторону, поднимаю выше, выше и вдруг на краю отвесной скалы замечаю горного барана. Он застыл, как каменное изваяние, огромные загнутые рога, сильные передние ноги уперлись в край бездны, тело напряжено, как в прыжке, а голова опущена, — очевидно, он смотрит вниз, на Комбу. Да, они видят друг друга, и оба стоят не шевелясь. Карабин по-прежнему висит на плече Комбу — стрелять на таком расстоянии бесполезно. Я отчетливо вижу в бинокле не только фигуру Комбу, но и прищуренные глаза, руку, крепко сжимающую ремень карабина, вижу, как он облизывает запекшиеся губы. Затем начинается что-то совершенно непонятное. Комбу сбрасывает карабин с плеча и кладет на землю, стягивает свою охотничью куртку и надевает ее на обломок скалы, как бы желая согреть этот камень. Я вижу, как он, присев, тянет руку к большому камню, долго и упорно пытается раскачать его, выдрать из горы, а когда наконец это удается — с трудом поднимает его и ставит на скалу, покрытую курткой. Придерживая камень одной рукой, он в то же время другой нащупывает мелкие обломки и подпирает ими это странное сооружение, затем снимает шапку и нахлобучивает ее сверху. Теперь кажется, что там не один, а два человека. Комбу снова берет в руки карабин и, прячась за скалами и камнями, начинает ползти в сторону.
