Писец Нерсес начертал на своем пергаменте:
Всходи, свет мой, всходи,
Глазам твоим солнце из родника.
Душа моя, сердце мое…
И Большой Хачипап заработал сохой на земле-пергаменте, на склоне горы.
Жажду — дайте воды.
Сгораю без дыма.
А пламенная Астг вновь носила пахарям хлеб, воду и инжир.
Это — легенда — правдивая и достоверная.
Монгольский нойон Чар-Катай навеки умолк. А сын его, Чар-Баслан, жив. Разыскал он в далеких скалах тропинку и пополз по ней вором все к той же молельне писца Нерсеса. Пал писец Нерсес на политый кровью пергамент. А кровь обернулась маками. Вон они и сейчас пылают в расщелинах скал.
Хлеб, воду и инжир несла Астг. Не думала, не гадала, что ждет ее беда. Монгольский нойон Чар-Баслан кинул петлю, хотел похитить ее. Схватила Астг посох Нерсеса. Разъяренная, она готова была принять смерть, лишь бы не стать поруганной.
Бросив соху, поспешили ей на помощь семь кровных братьев. Сражались и пали поодиночке от руки Чар-Баслана семь братьев. Только, падая, каждый из них превращался в исполинский дуб, закрывая собой сестру. И когда обернулся дубом последний брат, и Астг обернулась ладанным деревом.
И поныне живут семь исполинских дубов: один рассеченный молнией пополам, другие же грозно-величавые. Поднимитесь чуть повыше входа в туннель и выше Цицернаванка, увидите на краю поля, засеянного пшеницей, эти дубы. Под их защитой схоронилась Астг — ладанное дерево…
Моя Астг каждой осенью срывала веточку с ладанного дерева, приносила в свой дом, и всю зиму очаг Хачипапа благоухал ладаном…
Благоухает на склоне горы ладан. В глубоком ущелье шумит Воротан. «Насыпай, насыпай».
С ветки гнет шею красноклювая птица: «Запрягай, запрягай…»
Я стою там, где некогда пас своих овец и орудовал плугом дядюшка Мамбре.
«Оровел, о…»
В глубину веков уходят благоухание ладана и «Оровел», из глубины веков пришли они к нам.
«Оровел, о…»
Со спины быка тянет шею красноклювая птица. Из теснины взывает Воротан: «Насыпай, насыпай!»
Насыпают. Но что?
Внук дядюшки Мамбре Мелик рассекает отвердевшую за века грудь скалы, прорубает подземное русло для вод Воротана к целинным склонам, к Ладанным полям. А в ущелье рычит уверенная в своей силе и мощи река: «Насыпай, насыпай».
Легенда в горах
Село взгромоздилось на хребет скалы, на тот самый клочок, где лес как бы расступился. Диву даешься, как только люди туда забрались. Не иначе, чудом их занесло, дорог-то ведь никаких не было.
Отец мой рассказывал:
«Не было в этом лесном селе ни души, кто бы смог письмо прочитать. Золотом здесь называли просо…»
Лорагет у села бурлит крутой пеной. От водопадов взвиваются ввысь водяные облака. Они дают жизнь черешне, что лепится на плече скалы, обнаженным корням инжира, свисающим, как старушечьи космы, дают жизнь садам. Чудо-река протекает в ущелье, а водяной шлейф свой стелет на скалах.
А разве дерево ладана не чудо? Вон то, что чуть выше, над входом в туннель. В его дупле молельня-часовенка Цицернаванка. В ней уединялся писец Нерсес. Кто считал, сколько сотен лет прошло с тех пор.
Это легенда — правдивая и достоверная.
Мифами и легендами овеяны наши горы. У Ладанных полей тоже своя легенда — правдивая и достоверная.
…Вокруг дерева ладана кружились в хороводе семь дубов-исполинов. Один из них рассечен пополам молнией, сорвавшейся с горы Татан, но все еще держится.
Дерево ладана — особое дерево: две пары сросшихся стволов, четыре корня в груди скалы. Эти четыре ствола и часовня писца, созданная кто может сосчитать сколько сотен лет назад, разве не чудо?
Писцу Нерсесу воду, хлеб и инжир носила из сада дочь Большого Хачипапа Астг. Околдовал ее писец своими письменами, и постигла она с его помощью их таинство…
Это легенда — правдивая и достоверная.
Бабушка Шогер рассказывает: «Имя ей было Астг. И говорила она солнцу: «Ты не всходи, моего света хватит земле».
Как-то раз моя Астг напомнила мне молитвенную песнь легенды — правдивую и достоверную:
Всходи, свет мой, всходи,
Глазам твоим солнце из родника.
Душа моя, сердце мое…
Войско монгольского нойона Чар-Катая обрушилось-обвилось вокруг левого берега Воротана: черная туча, черная саранча. Помутнела Лорагет от бесчисленного множества копыт, потеряли свои краски кармрахайты[35]. На правом берегу реки жители лесного села встретили вражескую орду градом камней.
До слуха монгольского нойона дошла молва о красоте Астг, той, что сказала солнцу: «Ты не всходи, моего света хватит земле». Молва эта и привела Чар-Катая на берег Воротана.
Писец Нерсес вместе с сельчанами, вместе с Большим Хачипапом обрушил на монгольского нойона град камней.
«Насыпай, насыпай», — подбадривал сельчан писец Нерсес.
Запрягли они быков и навозили камней, чтобы завалить ими ущелье, преградить путь Чар-Катаю.
Каменный ливень затопил узкую тропинку на дне ущелья, завалил-засыпал озверевшего нойона. И осталось неприступным село.
Глыбы скатываются в реку. Из туннеля по узкоколейке с шумом выезжает караван вагончиков и сваливает вниз отрытую скальную породу.
«Насыпай, насыпай».
От самого входа в туннель тянется лента электрических лампочек. Она бежит вглубь, в темноту. Держась этой ленты, я уверенно вступаю в туннель.
Чтобы урвать здесь горсть скалы, надо пролить горсть пота. Параллельно узкоколейке течет ручеек, не потом ли он полнится?
Навстречу мне скользит караван вагончиков с грузом. Я прижимаюсь к стене. Что за чудо? Караваном управляет золотоволосая красавица. Да это же моя Астг! Но нет, только померещилось. Это другая звезда, звезда Мелика. Невестка бабушки Шогер, мать той девочки, что принесла мне «кусачую» воду.
А может, это Астг из молельни пустынника Нерсеса? Кто еще, как не женщина из легенды, может подчинить себе этот стальной караван?
Но вот звезда Мелика остановила свой поезд, и я очнулся.
— Пришли? — говорит она. — Видите, как у нас хорошо под землей, прохладно.
Говорит и улыбается, обнажив белые ровные зубы:
— Они далеко? — спрашиваю я.
— Кто?
— Мелик, Граче и все остальные, чьим потом полнится этот ручей?
— Далеко. Держитесь света этих лампочек и дойдете.
Она не спешит уезжать. Хочет что-то сказать. Я это чувствую.
— Вчера наша Астг показала мне одно письмо, — наконец проронила она, глядя куда-то в сторону.
— Какое письмо?
— Ваше письмо с фронта.
Словно жаром из лавы обдало мне лицо. Но я молчу, не знаю, что сказать.
— У нашей Астг очень нежное сердце… Она плакала. Почему вы после этого письма больше не писали ей? Почему?
Звезда Мелика, не дождавшись ответа, резко сорвала с места вагончики и уехала. В ущелье гремела река: «Насыпай, насыпай».
Еще насыпать? Как уместить в одном сердце столько боли? Как?
В туннеле душно. Я расстегиваю куртку. С потолка срываются холодные капли.
«Насыпай, насыпай».
Пусть эта порода обрушится мне на голову, пусть! Чтобы все наконец кончилось! Все…
Возвращался я вместе с Граче.
И на этот раз навстречу нам несется караван вагончиков. Звезда Мелика дает долгий сигнал, и мы прижимаемся к стене.
— Огонь, а не женщина! — озорно подмигивает Граче. — Эй, Астг!
— И она Астг? — удивляюсь я.
— Разве не похожа на звезду?
— Нет, почему же. Просто у вас есть еще одна Астг — сестра твоего отца.
— Да, — кивает Граче. — И еще одна, та, что стала легендой. Наш род никогда не был беден звездами. Что правда, то правда.
