— Вы что, дней пять уже здесь?

Похвалив солдат, он мне один на один сказал:

— Готовьтесь к длительному ведению оборонительных боев — не меньше недели. Пока полк не получит подкрепления живой силой и боеприпасами.

Рассвет. Мороз к утру усилился, и бой тоже. От позиций противника отделились три танка и, поднимая снежную пыль, прикрыли от нас свою пехоту и двинули в атаку. На минуту воцарилось молчание. Танки были видны очень отчетливо. Но мои ребята смотрели на них уже не так, как раньше, на Волховском фронте.

— Один из них «тигр», — сказал Сахнов.

Танки приближались быстро. Словно не по земле шли, а летели в облаках снежной пыли.

Впереди, метрах в семидесяти от нас, замаскирована в снегу батарея наших противотанковых пушек. Это орудия прямой наводки. Мы не сразу заметили, когда они вступили в бой. Следом и я открыл огонь из своих минометов. Если наши мины накроют танки даже навесным огнем, они ничего с ними не сделают. Но вот для пехоты, что идет за танками, эти мины смерти подобны.

Рота моя действует спокойно и уверенно.

Танки до нас не дошли. Два из них подбили наши артиллеристы, а третий повернул назад и умчался с той же скоростью, с какой лез на нас.

Когда за ним улеглась снежная пыль, мы увидели на снегу множество убитых солдат противника.

Вскоре над нами нависли три вражеских бомбардировщика. Они нас не испугали: траншеи мы вырыли достаточно глубокие.

Завязался воздушный бой. Наши истребители насели на тяжелых бомбардировщиков и открыли огонь из крупнокалиберных пулеметов и авиапушек. На помощь своим подоспели три немецких истребителя. Звено наших истребителей повернуло против них.

Я с земли наблюдаю за этим воздушным боем. Страшен он, но какое мужество и величие! Рядом со мной спит Сахнов. А как ему не спать? Трое суток ведь глаз не смыкал.

На нашем участке попали в плен восемь солдат противника. Замерзшие, голодные, небритые. Они попросили поесть. Мы накормили их. Через Элкснитеса спрашиваю, на что они надеются, почему не сдаются всей армией.

— Мы сдались случайно, так уж вышло, — сказал один из пленных, унтер-офицер. — Что касается надежды, она еще сильна в нашей армии. Всего через несколько дней у наших солдат будет такое оружие, что все сразу изменится, и судьба опять повернется к нам лицом.

Его слова не произвели никакого впечатления на моих солдат.

Пленных отправили в тыл. Для них война окончилась.

Сегодня седьмое января. Уже десять дней, как мне исполнился двадцать один год. В записях моих новогодние надежды.

Чем дальше мы продвигаемся, тем холоднее делается. Зима в Европе. И мы держим путь к северу.

Все ближе и ближе подходим с боями к Мазурским озерам. На пути нам встречаются покинутые жителями деревни и одиночные хутора. Я строго-настрого велел своим солдатам ничего в домах не трогать. Здесь все цело, словно нет и не было войны. Разрушены, и то только отчасти, те деревни, где немцы оказывали нам сопротивление, и мы вынужденно обрушивали на них свой огонь. Местами они и сами, отступая, поджигают дома, и тогда нам приходится тушить пожары, чтоб пламя не распространилось дальше.

Из сожженных домов выскакивают кошки, собаки, петухи, куры. В закрытых хлевах мычат, коровы, в конюшнях ржут обезумевшие кони. Сколько нам удается — спасаем несчастных животных.

Населения почти не встречаем.

Густые леса. Здесь относительно спокойно. Дорог нет. Только ровные просеки прорублены — волоком лес поваленный вывозить.

Леса эти, судя по топографической карте, занимают значительное пространство. Называются они Аугустовы леса. Карта у меня немецкая, на хорошей плотной бумаге.

Здесь мы почти совсем не встречаем сопротивления. Можно малость «дух перевести», как говорит Сахнов.

Командир полка показал мне на карте проселочную дорогу.

— Поведешь свою роту этим путем. Через пять километров вам встретится деревня. Возьмите ее и будете там нас ждать.

Наш полк развернутым строем продвигается к городку Аугустов.

Пять километров прошли проселочной дорогой без всяких происшествий и вообще не встретили на души. Вымерла, что ли, эта страна? В зимнем лесу так спокойно, так хочется лечь и уснуть на этом мягком снежном ложе!

Вышли на опушку леса, к неглубокому оврагу. Он тоже отмечен на карте. Вот и тропинка, что ведет в деревню. Только где же деревня-то? За небольшой поляной в низине высятся огромные деревья, большей частью лиственные.

Я вдруг испугался. Может, дорогу перепутал? Но нет, на карте указаны ориентиры, которые есть здесь. Шел я точно по маршрутам, намеченным командиром нашего полка Сафоновым Павлом Антоновичем. Но где же тогда деревня?

Я послал троих в лес, что напротив, на разведку.

— Идите осторожно.

Они отправились. Вернулись минут через двадцать. Старший группы дозорных доложил:

— Там город в лесу!..

Мне не поверилось. Я вооружился биноклем. Долго вглядывался и вот наконец рассмотрел за высокими деревьями заводские трубы. Снова сверился с картой. Явная ошибка. А дело, видно, в том, что напечатана-то она, как оказалось, еще в тысяча девятьсот двадцать пятом году.

— Что вы увидали? — спросил я дозорных.

— Там все словно вымерло. Ни души вокруг.

Двинули вперед, держась друг от друга на расстоянии десяти метров. Автоматы и винтовки у всех наготове, минометы следуют за нами на повозках.

На улицах под снегом асфальт. На свежевыпавшем снежном покрове ни следа. Снег недавний, еще не слежавшийся. Дня два, видно, как эвакуировалось население.

Шли от улицы к улице. Дома двухэтажные, укрытые широкими кронами высоченных деревьев. Небось если сверху смотреть, серых крыш и не увидишь. Я вошел в первое попавшееся здание. Внутри оно похоже на общежитие. Мебели почти никакой, только железные кровати и грязное, замызганное подобие постельного белья на них. Женщин и детей тут явно не было.

Это конечно же засекреченный заводской поселок, потому-то его и на карте не оказалось. Десятки труб, для маскировки выкрашенных в зеленый цвет, высятся параллельно стволам деревьев. В центре поселка маленькая площадь. Отсюда лучами расходятся подземные ходы. Все цеха и заводы, надо полагать, расположены под землей. Электричество и телефоны отключены. Два входа в подземелье взорваны.

Поселок оказался не такой уж большой, и мы скоро полностью его обследовали. Я тут же написал докладную и с двумя вестовыми послал ее командиру полка.

Мы расселись на обочине широкого шоссе и стали ждать дальнейших приказаний.

Каменное безмолвие. Меня пугают дыбящиеся между деревьями кирпичные трубы, но еще страшнее кладбищенская тишина.

Сахнов вдруг сказал:

— Пить хочется, пивка бы по кружке. Слыхал я, будто у немцев оно особенное…

Никто ему не ответил. Безмолвие. Как это, оказывается, страшно — безмолвие! Только далеко-далеко гулко грохочет канонада.

Безмолвие. Не молчи, лес! Я отвык от тишины.

На дороге показалась машина. Она шла медленно, потом вдруг остановилась. Наверное, нас заметили. Я приказал солдатам залечь. Кто знает, что за машина. Глянул в бинокль, вижу, это одна из наших дивизионных машин. Мы поднялись.

Машина тихо тронулась с места, видно, узнали нас и помчали навстречу.

Из машины вышел майор, начальник разведгруппы:

— Что вы тут обнаружили?

Я доложил обстановку. Он осмотрел поселок, заглянул во входы, ведущие в подземелье, и, подняв руку, сказал:

— Сюда не заходить. Тут все заминировано.

Мы заготовили предупредительные таблички: «Внимание! Заминировано!» — и развесили их там, где следовало.

— А вы знаете, товарищи? — сказал майор. — Вами обнаружен важный военный объект…

Сегодня десятое января. Уже тринадцать дней, как мне двадцать один год. В записях моих удивление.