— Шори… — в шёпоте бойца, еле уловимом — настоящее потрясение.

— Там, где я стара — она юна. Там, где у меня всё в прошлом — у неё всё впереди. Я скована общиной, в которой у меня едва ли есть хотя бы союзники — у неё есть близкие люди, готовые ради неё идти на риск, платить, договариваться… есть чему завидовать. Ох, есть! Когда мне было двадцать лет, я бы смотрела на неё свысока, искренне презирая. Когда мне было сорок, я бы всё равно смотрела на неё свысока, но уже скорее с равнодушием. А сейчас… как ты думаешь, уважаемый мальчик, я пала на самое дно или ещё не совсем?

Молчание. Недолгое.

— Я думаю, что так и не услышал ответа на свой вопрос. Хотя передо мной рассыпали куда больше красивых слов, что мне в них проку? Если ты хотела вызвать у меня жалость, то знай: я не стану тебя жалеть. Я тоже юн, у меня тоже всё впереди — а пожалеть можно лишь того, с кем чувствуешь хоть малое сходство. Мы с тобой равно используем низкую речь, сидим на одной крыше в одном городе, смотрим в одном направлении — куда-то в сторону башни Аттальнеро — но на том наша общность завершается. Я не в силах тебя понять. Потому и посочувствовать не в силах. Но…

— Но?

— Раз твоя жизнь была долгой, почтенная — ты, вероятно, слышала об учении ларенских философов. Это человеческая философская школа, конечно, не ваша; но сдаётся мне, что мудрость едина для всех разумных, как и, скажем, математика. Вполне может быть, что там, где внутри замкнутого мира общины не сыщется решения для твоей беды — оно придёт извне, со стороны людей, из уст мальчишки. Тебе интересно?

— Уж выслушать говорящего до конца я могу. Много достоинств растеряла я, но хотя бы скромность пока ещё со мной.

— Что ж. Я не стану вдаваться в детали и повторять чужие аргументы — если они заинтересуют всерьёз, лучше лично прочесть труды Эсхария, Тарзия, Лохротта и прочих ларенцев. Однако, если посмотреть в суть, то все связи ларенцы делили на три вида: телесные, чувственные и духовные. Итак, ты горюешь о том, что прерван твой род, почтенная. Мне же странно, что ты придаёшь основополагающее значение наименее важной составляющей жизни. Вернее, как раз в жизни это весьма важно… но мы же разумные существа! Передача генов для нас ничтожна в сравнении с передачей идей.

— Неужели?

— А разве нет? Я зову своим отцом человека, который не родич мне по крови — но много лет подряд, почти всю мою жизнь, он кормил, поил, учил и наставлял меня. Мой второй учитель также не родня мне, даже в меньшей мере, чем мой приёмный отец — но я горд и счастлив нести в будущее наследие Хитолору Ахтрешт Науса. Его магическую школу я называю своей. Моя ученица — вообще алурина, но это совершенно не заботило меня, когда я учил её читать и наставлял в символах мистического языка. А когда она овладела магией четвёртого уровня, да так, что в дуэли уверенно одержала верх над другим алхимиком — я гордился ею, как дочерью, хотя старше неё всего-то на пару лет. И сейчас горжусь. А ещё я надеюсь, что она не остановится на достигнутом, что станет, самое малое, подмастерьем. Но лучше — мастером магии. Предпосылки для этого у Ишаакрефи, дочери Сашширти, имеются.

— Всё-таки ты гуманист, как любой человек. Предлагать мне отринуть мудрость родни ради мудрости чужаков — но, конечно, правильной мудрости, человеческой…

— Почтенная, извини меня, но что ты несёшь? Где были уши твои, когда я говорил: мудрость едина для всех разумных, как математика! Не бывает отдельной человеческой мудрости или отдельной алуринской. Есть лишь мудрость — и глупость. Вот и всё. Впрочем, ты вполне можешь упиваться своим несчастьем, если именно таков твой выбор.

Золотые в прозелень, отлично знакомые и потому скорее завораживающие, чем пугающие своим звероподобием, — глаза Шак расширяются удивлённо. И зрачки в них расширяются тоже, отчего они разом зеленеют и темнеют.

— Неужели именно так и сказал? Прямо в уши?

Смех, мягкая улыбка:

— Нет, конечно. На самом деле мы говорили с почтенной совсем не так.

— А как?

— Намного скучнее. Даже на одну седьмую не столь пафосно… и без всякого следа такой вот обоюдоопасной откровенности. Но… — вздох. — Может, в ином мире, где профессиональные преступники дорожат своим словом и своей честью, где человеку не зазорно и не странно говорить с алуринами открыто, где матерь многих может позволить себе потерять лицо — или, как у вас говорят, втянуть когти — в присутствии не только клиента, но и собственного внука… не боясь, что этот внук потом побежит к другой, более влиятельной матери многих с рассказом о её слабости… да. В таком мире мы, возможно, смогли поговорить примерно так, как я сейчас рассказал.

— Значит, ты всё выдумал…

— Ну, не всё. И даже не половину, если так подумать. Некоторые вещи о собеседнице я восстановил логически, некоторые ощутил напрямую, через сигил и аурным чутьём… боец-охранник действительно называл переговорщицу «шори» — то есть бабулей, про ларенцев и разные типы связей меж разумными речь тоже заходила…

— Мийол.

— Да?

— Скажи, почему ты не… захотел… взять меня?

— Ты опять? Мы ведь уже обсуждали это!

— Я вполне готова…

— Ты — да. А я — нет! Я хочу оставить тебе максимум свободы, не ограниченной этим вот проклятым импринтингом! Обречь тебя на участь «презренных» из подпольных борделей? Ха!

На мгновение перед мысленным взором встали, как наяву, сухие строки:

«…переводит в экстремальный режим работы гиппокамп, гипоталамус, обонятельную сенсорную систему и ряд связанных с ними…

…тип активации — нейро-гуморальный, комбинированный; инициация при помощи массированного выброса гормонов частично поддерживается резонансными, волнообразными приступами нервного возбуждения в подкорковых зонах и непосредственно коре больших полушарий, а также затрагиваются…

…при условии одновременности всех трёх типов сигналов включается механизм…

…в дальнейшем формируется устойчивый комплекс ассоциативных связей. В зависимости от хода эструса и половых контактов во время него могут сформироваться следующие паттерны:

1. Ирринис, благоверная: дева, имевшая соитие с одним партнёром, получает полное запечатление, едва ли проявит неверность своему избраннику;

2. Шаастри, ненасытная: дева, имевшая соитие с двумя-четырьмя партнёрами, получает запечатление ослабленное, может получать удовольствие с разными алуринами;

3. Уфит-иарин, неразборчивая: дева, имевшая соитие с пятью и более партнёрами, получает запечатление частичное, способна возлечь с любым алурином, включая даже самок;

4. Хурра-иарин, презренная: дева, обращённая женщиной через связь с человеком, усохнет бесплодной;

5. Афари, свободная: дева, не нашедшая партнёра в свой первый эструс, запечатления не проходит, способна выбирать любых партнёров без учёта феромонных или…»

Воспоминания спугнула волна тёмных эмоций, накатившая со стороны Шак:

— А по-моему, ты просто мной…

— Замолчи. Лучше замолчи, ученица. Не… доводи. Или думаешь, мне приятно нас обоих мучить?! Я уже жалею, что после истории с гуманистами добыл те книги и документы…

— Я тоже жалею. Мне всё равно нет места среди алуринов…

— Чухня.

— Что? Это почему ещё?!

— Потому что оттенок меха — это мелочь. Повод. А причиной твоего отвержения была и остаётся слабость. Сперва твоей матери, потом твоя. Но стоит тебе прорваться на пятый уровень, как про «несчастливый» синий все забудут. Или станут старательно делать вид, что забыли — ради полезного сотрудничества и его выгод. А уж если ты прорвёшься на шестой — все эти матери многих начнут тебе «неправильный» мех языками полировать! Ещё и соревноваться станут, кто отлижет лучше, быстрее, ловчей!

Шипящий рык.

— В скаиш пусть засунут свои языки ядовитые, раздвоенные — и сами туда же втянутся! — неистовая, хищная ярость. Воистину нечеловеческая. Лютая. — В скаиш я видала этих маххаси, которые лебезят перед сильными и плюют на слабых! Знать их не желаю, вонь их вдыхать не стану, видеть их не хочу, слова их лживые впускать в уши, как яд в душу — не буду!!!