— Твердили: 'Шли же племена, Бедой России угрожая; Не вся ль Европа тут была? А чья звезда ее вела!.. — Процитировал я по памяти стихи Пушкина. В оригинале, из-за чего Катарина лишь вопросительно подняла брови. Я перевёл строки на немецкий, стараясь сохранить если не рифму, то хотя бы ритм строк.

— С чего это Вы так любезны со мной? — Без энтузиазма спросила она. — Я же вроде как язычница в плену у христиан.

— Скандинавские божества меня не пугают. — Вяло отмахнулся я.

— Значит, вы не боитесь кары Одина? — Прищурившись, спросила она. Я же слегка подался вперёд и, заглянув в её глаза, холодно произнёс:

— А Вы? — Катарина отвела взгляд. Её дыхание сбилось, она потерялась.

— Что Вы… О чём это Вы говорите? — Наконец придя в себя и гордо подняв подбородок, спросила она.

— Ваша актёрская игра впечатляет, миледи. — Наигранно похлопал я. — Однако письма, найденные в Ваших покоях, дошли до меня много раньше. — Катарина окончательно поникла. — Что интересно, в посланиях к отцу Вы, как и следует, восхваляете Одина и других скандинавских богов. — Я перебрал несколько желтоватых конвертов, доставленных за несколько дней до этого. — Но вот в некоторых переписках со Шведскими графами и даже германскими князьями Вы, почему-то, пишите как добропорядочная христианка. Упоминаете Иисуса, но ни слова о языческих богах. — Катарина совсем покраснела, а я же лишь вытащил из кармана небольшой католический крестик на серебряной цепочке, найденный в её покоях во время штурма. — А это, как я понимаю, принадлежит Вам? — Она, забыв о своём положении, подалась вперёд, стремясь выхватить у меня свою вещь, однако быстро одумалась и лишь продолжала сверлить меня своим взглядом.

— Отдайте его мне. — Холодно произнесла она. Карета остановилась. Мы приехали. Я вложил крестик в её руку.

— Чувствуйте, себя почти как дома, госпожа Ульссон. — Улыбнувшись ей, я открыл дверцу и вышел из кареты.

Мы остановились недалеко от стен детинца, возле новенького двухэтажного трактира с множеством съёмных комнат. Я не решился размещать принцессу в очень уж неподобающих условиях, но и в пределах княжеского двора ей быть не положено — всё же для всех она язычница. Рота солдат вместе с Максимом отделилась от нас на въезде в город и сейчас карету сопровождал лишь Мурат со своим взводом.  К н и г о е д . н е т

— Лейтенант, — Обратился я к нему. — Сними лучшую комнату здесь для нашей гостьи и организуй круглосуточное охранение. Никого к ней не впускать, выпускать только под присмотром десятка бойцов и не дальше сотни метров от трактира. С ней говорить на германском, можешь послать за толмачом в случае чего. Всё ясно?

— Так точно! — Коротко рявкнул он.

— Выполняйте, лейтенант. — Гвардеец отдал честь и стал отдавать распоряжения своим сержантам.

Вернувшись в детинец, я поспешил домой, к Анне. В свете последних событий я стал проводить рядом с ней значительно больше времени и сейчас тоже хотел поскорее оказаться рядом.

Словно на крыльях вспорхнув на третий этаж, я осторожно приоткрыл дверь, заглядывая внутрь. Анна, заметив меня, устало улыбнулась. Я тихонько подошёл к ней и присел рядом, на край кровати.

— Ну как ты? — Спросил её я.

— Всё немного сложнее, чем я думала. — Она вновь улыбнулась одними уголками губ. Я положил свою руку на её.

— Как он? — В который раз задал я волнующий меня каждую минуту вопрос.

— Снова спит. — Пожала плечами Анна. — Это ведь хорошо?

— Конечно, — Произнёс я, осторожно, вставая. Тихонько пройдя в противоположный угол комнаты, я заглянул в кроватку с высокими бортами. Там, раскинув руки в стороны, спал, немного приоткрыв рот и сопя совсем крошечным носом, младенец. Владимир. Мой сын и наследник. Анна незаметно подошла сзади и обняла меня, так же заглядывая в кроватку.

— Ну, как там шведская принцесса? — С усмешкой спросила она.

— Ты знаешь, очень даже ничего. — Съязвил я, от чего едва не получил размашистый подзатыльник. — Ну тихо, тихо, разбудишь. — Я кивнул в сторону мирно спящего сына. Анна успокоилась. Мы вышли на балкон, чтобы продолжить разговор, не утруждая себя шёпотом.

— А если серьёзно, что можешь сказать? — Не унималась Анна.

— Да что тут говорить? — Не понял я. — Самая обычная принцесса, даже весьма продвинутая.

— А помнишь, — После небольшой паузы произнесла она. — Мы с тобой говорили, что когда-нибудь женщины и мужчины будут равны во всём.

— Ну вообще во всём вряд-ли — Улыбнулся я придуманной шутке. — Но во многом — когда-нибудь будут.

— Неужели нельзя что-нибудь сделать уже сейчас? — Совершенно серьёзно спросила она. Я всерьёз задумался. Дать женщинам сейчас политические права я не могу: обстановка уж очень нестабильная во всей этой политике. Права трудовые? Не думаю, что в кузнице девушки будут так же эффективны, как здоровые мужики, а на суконных фактурах женщины работают уже сейчас. А что если…

— Ты знаешь, у меня есть одна идея. — Наконец проговорил я.

— Правда? — Не веря моим словам встрепенулась Анна.

— Абсолютно. Скажи, у тебя на примете есть хотя бы несколько смелых девушек, готовых менять мир вокруг себя?

— Думаю, найдутся. — Почти сразу же ответила она.

— Хорошо. — Я улыбнулся, задумчиво смотря в даль. — Надеюсь, они не боятся высоты.

15 мая 1507 года. Новгород.

Громадных размеров пушечная мануфактура, расположившаяся на берегу Волхова за второй стеной софийской стороны города, пыхтела и плевалась клубами чëрного дыма непрерывно. Ни на минуту не стихали в её стенах удары молотов по железу. Самых разных: от маленьких ручных для мелкой работы до больших, в несколько десятков пудов, которые проводили в действие приводами водяных мельниц. По мимо этого мануфактуру наполняло и множество других звуков. Мерное дыхание кузнечных мехов, скрип механизмов, поднимающих и опускающих то тут, то там орудийные стволы и лафеты и, конечно, отборный рабочий говор, тесно контактирующий с лихой бранью. Почти три сотни человек в моменте работало на стратегически важной мануфактуре. Ещё примерно столько же трудились здесь в ночную смену. Невероятные цифры для этого времени.

Однако даже такой внушительный штат не мог покрыть требования растущей армии. Рабочим пока не хватало опыта, квалификация их оставляла желать лучшего, а отсутствие хоть каких-то станков вынуждало тормозить производство и делать большинство операций в ручную. Десяток доменных печей выплавляли сталь для стволов и чугун для ядер. Однако расплавленный металл нужно было ещё грамотно использовать. И если в случае с ядрами всё было максимально просто и они ежедневно поступали в распоряжение полков сотнями, то вот стволы пушек были куда более сложными в производстве.

— Объясни мне, Максим, почему полковники жалуются на новые пушки? — Раздражëнно спросил я, широким шагом проходя по одному из цехов мануфактуры.

— Процент брака очень высок. — Не стал спорить главный артиллерист в княжестве. — Но мануфактура и так работает на износ. Больше людей сейчас только на ружейной. Сам подумай, Саша: каждом полку девять рот, а каждой роте нужны две лëгкие пушки. Плюс каждому батальону по четыре тяжëлые гаубицы.

— И всего нужно сто пятьдесят стволов. — Закончил его мысль я. — Это всё мне известно. — Холодно ответил я. — Но почему, скажи мне, за последнюю неделю только в пятом полку уже три случая разрыва ствола? Два человека погибли, потому что твои пушки не могут сделать и пяти выстрелов к ряду!

— Я всё понимаю, Саш, — Остановил меня Макс и заглянул мне в глаза. Он говорил негромко, чтобы рабочие не слышали его панибратского отношения к государю. — Но ты же видишь, люди на износ работают, чтобы план выполнить. Сто пятьдесят пушек на пять полков — это очень много. А нам ведь ещё и крепостям надо отправлять пушки, и на новые галеры ставить, и в псковский полк. Так ещё никто не воевал и так много пушек никто никогда не отливал. Нам бы ещё годик-другой. Опыта набраться, рабочим общежития достроить. Не вовремя эта война.