Я много думал… бедность, она вообще способствует мыслительной активности. Когда дома нет телевизора, когда нет денег, чтобы куда-нибудь пойти, чтобы купить фильм на DVD или какую-нибудь книгу. Когда нет ничего, что заглушает мысли, иногда полезно их послушать. Главное — не сойти с ума. А я не сошел, нет, ни фига. Я в порядке, Аня. Так вот, я думал. О них, о шахидах. Почему у них получается, а у нас нет? Почему они нас побеждают? Может, в религии дело? Но ведь их религия мало отличается от нашей. Более того, нашу религию явно придумывали более умные люди. Более образованные и более опытные. И придумывали они ее веками, тысячелетиями. Проверяли ее друг на друге, делали ошибки. За каждую ошибку — платили тысячами жизней. И что? Теперь, когда наша религия закончена, как величественное полотно, как произведение искусства — оказалось, что она не работает. Как Царь-Пушка, которая не стреляет. А у них? Религия простенькая, сляпана на скорую руку. Главная книга полна нелепостей. Пророк какой-то невнятный, к тому же с сомнительной репутацией. И что? А то. Попробуй-ка залупнуться на этого пророка. Карикатурку на него нарисуй. ИМ даже делать ничего не нужно. Тебя свои же сожрут. Потому что боятся. И хотят быть хорошими, добрыми, справедливыми. А ИМ — не надо быть ни хорошими, ни добрыми, ни справедливыми. ОНИ — злы и злопамятны. И ИМ гораздо проще иметь дело с добрыми и справедливыми. Вчера ИХ оскорбляли карикатуры на пророка, сегодня — христианки в стюардессах, завтра — женщины без чадры на улицах. Нет, ребята, эту войну вы уже проиграли.
(Достает сигарету, закуривает.) Это последняя. Черт, я не об этом совсем хотел говорить. Не о политике. Мне насрать на политику. Мне все равно, кто будет делить этот мир после моей смерти— мусульмане или американцы. Мне в этом мире не жить, а умирать. А это, Аня, гораздо сложнее. Я не собираюсь ни доказывать ничего никому, ни призывать всех последовать моему примеру. Это было бы глупо. И к тому же ничего не изменило бы. Вы свою войну проиграли, а я свою — пока нет. Да, это моя маленькая война. Я — маленький солдат, убиваю своих маленьких врагов. Но поскольку и мир у меня маленький, мне они кажутся большими. И победить их так же трудно, как большому солдату победить своих больших врагов.
Я так ничего и не объяснил тебе. Наверное, тут и нельзя ничего объяснить. Я же о себе, о себе хотел рассказать. (Курит, ходит по кабинету.) Меня всю жизнь как будто несло по течению. Закончил школу. Чтобы не идти в армию, поступил в институт. Потом женился. Родился сын. Потом стал изменять жене. Потом понял, что больше не хочу с ней жить. Это как-то внезапно случилось. Я тебе расскажу. Уши Каренина, тюбик зубной пасты, выжатый не с той стороны — это все фигня. У меня все было совсем по-другому. Мы жили рядом. Читали одни и те же книги, смотрели одни и те же фильмы. Вместе завтракали, обедали и ужинали. Но при этом у нее была своя жизнь, которая меня совершенно не интересовала, а у меня — моя. И я чувствовал, что моя жизнь сгорает бессмысленно, как свечка. Я был никому не нужен и никому ничего не должен. Иногда я отправлял жену с сыном к родителям. Приводил в квартиру друзей, девчонок. Выпивали, пели песни, трахались. Вроде бы было весело, а вроде бы и не очень. Потому что смысла в этом не было никакого. Как будто случайные попутчики в поезде. Выпивают и веселятся, чтобы убить время. Но на самом деле главное — не то, что здесь и сейчас, а то, что было раньше и что будет потом. А что у меня будет потом? Ничего.
Однажды ночью мы сидели и выпивали в одной компании. Они все были старые друзья. А я — единственный новый человек. И пили на мои деньги. И они переглядывались и перемигивались у меня за спиной — дескать, раскрутим этого лоха по полной. Но мне было все равно. Напротив меня сидела девушка. Лет двадцать пять — двадцать семь. То есть уже не совсем молодая, но все еще симпатичная. Она вскользь упомянула своего парня, который уехал в командировку на неделю. Она была алкоголичка. И именно поэтому она пила вместо коньяка и водки минеральную воду. Но она пьянела вместе с нами. Я смотрел на нее и понимал, что сегодня ночью мы с ней будем заниматься сексом. Она смотрела на меня и тоже это понимала. Обычно это бывает сразу понятно. Часа в три ночи я встал и сказал, что пора спать. Я предложил ей и ее подруге пойти ко мне. Что у меня две комнаты и во второй комнате есть диван. Подруга сказала, что подойдет позже. И мы вышли. Мы шли по городу и разговаривали о какой-то ерунде. Потом мы пришли, я включил настольную лампу и Баха в музыкальном центре. Девушки прутся, когда им включаешь классику. Это проверено тысячу раз. Потом мы начали целоваться. Я взял ее на руки, отнес ее в постель и раздел. Она сказала — давай не сегодня, давай в следующий раз. Все слишком быстро. И я сказал, что следующего раза не будет. И в этот момент в дверь постучала ее подруга. Я вышел, впустил ее, показал, где диван, а сам ушел в спальню. Она начала психовать — дескать, подруга расскажет ее парню. А я сказал — она никогда ничего никому не расскажет. После чего мы занимались сексом. Это был самый скучный и монотонный секс в моей жизни. В комнате было темно, и я вдруг подумал, что занимаюсь сексом со своей женой. Что между всеми женщинами мира нет никакой разницы. И что вообще ни в каких наших действиях нет никакого смысла. У меня вдруг появилось такое ощущение, что вокруг меня выкачали воздух. Я находился в вакууме. Дышать стало нечем. Я понял, что нужно что-то делать, причем очень быстро. Слава Богу, начало светать. Мы так и не уснули в эту ночь ни на минуту. Кажется, потом я напоил подружек кофе и выпроводил.
С тех пор я их никогда не видел, потому что через неделю уехал сюда, в Москву. Тогда все уезжали. Первое время… какое-то время было легче. Нужно было искать работу, снимать квартиру. Новый (Оглядывает кабинет.) коллектив, заботы, хлопоты. А потом это началось снова. Удушье. (Кашляет. Бросает сигарету в кружку. Хватает себя за горло. Хрипит.) Нечем дышать. Чертовы пожары. (Смотрит на часы.) Осталось двадцать минут. Оля и Сергеич всегда приходят вовремя. Кира всегда опаздывает минут на пять. Значит, мне нужно будет еще какое-то время провести с ними. Понятия не имею, о чем мне с ними говорить. (Берет со стола коробку, ставит ее на пол. Садится рядом.) Не могу далеко от нее отходить. (Гладит ее.) Привык, как к родной. (Смотрит на монитор.) Когда я с тобой познакомился, я понял, что со мной еще не все кончено. Сначала мы общались на каком-то форуме. Потом я специально для тебя завел интернет-дневник. Дневник Шахида. Недаром говорят — как вы лодку назовете, так она и поплывет. Наверное, я уже тогда знал… да нет, ничего я не знал. Просто хотелось произвести на тебя впечатление. Мы так мило общались. Я поначалу даже боялся, что в какой-то момент ты просто перестанешь отвечать на мои письма. Но ты тоже подсела на это наше общение. Прибегала на работу пораньше, зная, что там тебя уже ждет письмо от меня. Сердце бьется сильнее… это любовь, Аня. Только зря ты решила встретиться. Как ты выразилась — развиртуализироваться. Потому что это и означает конец нашим отношениям. Пока мы были далеко, наши отношения были честными. Ты обманывала меня — конечно обманывала, я знаю. А я обманывал тебя. Но я верил тебе, а ты верила мне. А когда мы познакомимся… мы, наверное, даже понравились бы друг другу. Или убедили бы себя в том, что понравились. Дальше мы обманывали бы себя сами. А я этого больше не хочу. Аня, я часто думал о том, с чем можно сравнить правду. С горным хрусталем. С чистотой родника. С голубым прозрачным небом. И наконец я понял, что правда — это кусок говна. Если ты хотя бы один раз к нему прикоснулся, ты уже никогда не отмоешься от этого запаха. Вот что такое правда. И я к этой правде прикоснулся. Тогда, в ту ночь, когда трахал эту девку на нашем семейном ложе.
И настоящая правда состоит не в том, что я ненавижу этих трех животных, которых я хочу сегодня убить. Мне нет до них никакого дела. Я ненавижу себя за свою слабость. Мой единственный враг, которого я должен уничтожить — это я. (Смотрит на часы.) Прости, Аня, у меня нет сил даже на то, чтобы довести до конца то, что я задумал. Мне нужно подождать всего несколько минут. Сказать всего несколько слов. А я уже не могу. Я хочу скорее покончить с этим. И мое письмо к тебе. Этот диктофон и эта кассета — это тоже слабость. Очередная попытка произвести впечатление. Все равно что выпить смертельную дозу снотворного и вызвать скорую — авось откачают. Это не нужно на самом деле. (Выключает диктофон. Достает кассету, вытягивает из нее пленку и сминает ее.) Нет. Теперь все будет по-взрослому. (Ставит коробку перед собой) И даже говорить больше ничего не надо. И даже думать не надо.
