Это я говорю на тему литературы и кино. Теперь собственно о драмсериале. В чём суть его структуры? Чем драмсериал отличается от простого сериала? Чем, например, «Игра престолов» отличается от «Тюдоров» или «Борджиа»? Или чем «Оттепель» отличается от «Орлова и Александров»? Дело в том, что драмсериал гораздо сложнее по художественной конструкции.
Драмсериал — это всегда сочетание нескольких парадигм, которые раньше не принято было сочетать, причем одна из этих парадигм должна быть иноприродной. Объяснить можно только уже на конкретном примере. Возьмем «Игру престолов» как самый яркий и характерный пример. Из чего она сложена? Говорят: «Фэнтези, фэнтези…» Фэнтези — это «Властелин колец», причём фэнтези в чистом виде, эталон. А «Игра престолов» состоит из трех парадигм. Первая парадигма — разумеется, фэнтези. Вторая парадигма — уже исторический натурализм, а фэнтези традиционно является антиподом историзма и натурализма. Третья парадигма, уже иноприродная, — так сказать, путеводитель. Путеводитель не является жанром художественного кино. Ведь этот сериал снимался на лучшей в мире натуре: здесь шотландские замки, дворец Диоклетиана в Сплите, Мальта, Дубровник, ландшафты Исландии и Марокко и так далее. Создатели этого сериала прокатили нас по самым интересным, ярким и зрелищным местам Старого Света. И вот из этих трех парадигм, сложенных вместе, рождается феномен «Игры престолов». Из сложения парадигм рождается формат драмсериала.
И роман нового типа, соответственно, надо писать так, чтобы он был сконструирован подобным же образом. Есть уже немало примеров таких романов — от попсы вроде «Кода да Винчи» или «Гарри Поттера» до «Имени розы» и «Светил» Элеанор Каттон.
— Мне кажется, ещё немаловажно, что появилась возможность делать такие фильмы. Попытки делать большое, длинное, драматическое кино были уже в 10—20-ые годы XX века, когда Гриффит и Шрогейм снимали свои огромные фильмы. Первая версия «Алчности» была девять часов, по сути, это был сериал. Тогда просто не было способа посмотреть девятичасовой фильм, у людей не было умения смотреть кино таким образом. Потом кино ушло в домашние кинотеатры, потом произошло сегментирование аудитории за счёт кабельных каналов, т.е. появилась возможность выделять премиум-аудиторию, которая грубо говоря, не убегала от экранов, если там матерились или занимались сексом. И последние изменения, которые произошли несколько лет назад, связанные с Netflix, HBO т.е. с интернет порталами, когда сезон выкладывается целиком. Ты уже не сидишь и не ждёшь серию, которую показывают раз в неделю. А автор, который рассказывает историю, обязан напомнить зрителю, что было до этого, нужно удержать внимание зрителя на этот час и дать крючок, чтобы через неделю зритель опять пришёл. Сейчас и «Карточный домик», и та же «Игра Престолов» строятся таким образом, чтобы человек садился, включал кино и вставал только десять часов спустя. Здесь может быть совершенно разный темпоритм: можно замедлять, можно ускоряться, можно ответвляться куда-то в сторону. И в плане истории это даёт совершенно новые возможности, которых не было до этого за всё время существования сторителлинга со времён Гомера.
— Согласен с Вами. Мне кажется, настоящее серьезное кино сейчас уходит в сериал. Я имею в виду именно драматический сериал, а не скетчком и не «мыло». Большие фильмы, блокбастеры, уже ювенильны по адресату, они становятся просто носителями для спецэффектов и производятся для подростков. Если режиссер хочет вести со зрителем обстоятельный разговор на сложную тему во всеоружии средств художественной выразительности, он предпочтет делать сериал, а не обычный фильм. Поэтому главное художественное достижение — доведение постмодерна до логического конца — было сделано именно в формате драматического сериала.
В принципе, новый формат, когда художественное произведение сложено из нескольких парадигм, может существовать и в виде обычного фильма. Взять, например, «Стиляг» Тодоровского. Здесь та же самая конструкция. Сложены два жанра — мелодрама и социально-критический, и перемножены, во-первых, на изысканную визуальность 21-го века, во-вторых, на советский рок. Это вовсе не традиционный историзм. Реальные стиляги не были такими пёстрыми и яркими, как попугаи, а реальная жизнь того времени не была такой тотально сизо-серой. И реальная музыка тех времен — вовсе не композиции «Наутилуса», «Чайфа» или «Ноля». Так что «Стиляги» — пример формата драмсериала, но в виде обычного фильма. Насколько я знаю, в прокате фильм прошёл не очень хорошо, потому что этот формат не «кинотеатровый». А вот «Оттепель», которая сделана примерно так же, была куда успешнее, потому что Тодоровский сделал долгое многосерийное кино — то есть полноценный драмсериал.
— Что касается Америки, там авторами сериалов всё-таки считаются сценаристы, а не режиссёры. Если говорить о «Breaking Bad» («Во все тяжкие»), то мы знаем, что это Vince Gilligan (Винс Гиллиган), а кто снимал, какие режиссёры мы не знаем, потому что каждую серию снимали разные. Мне интересно, как у Вас получалось переходить от книги к написанию сценария? Книга — это один язык, потом Вы переходите совершенно на иной язык, где нужно словом, текстом дать картинку, а это всё равно, что танцевать об архитектуре. То есть через один язык Вам нужно дать совершенно другой язык. Понимаете? Вот здесь Вы со своим сценарием, а где-то там текст и корреляция между этим и тем, она непрямая. А когда пишите книгу, Вы прямиком в голову читателю без всяких посредников всё вкладываете. Какие были сложности, и какие были открытия на освоении нового языка?
— В этом для меня не было сложностей, похоже, мне просто повезло. Видимо, я своей природой оказался под это заточен. Во-первых, у меня классическое образование, и я склонен к классической драматургии: завязка, действие, кульминация, развязка. Современная литература всё это отбросила, а вот я без этого не могу. Однако образцовая драматургия по-прежнему востребована на экране, поскольку она — самая наглядная и внятная.
Во-вторых, по образованию я искусствовед. Я поступил на журфак, потом понял, что это не моё, и бросил его и решил получать образование, которое больше означало бы широкую эрудицию, чем узкую специализацию, и поступил на искусствоведение. Конечно, я хотел разбираться в искусстве, но ещё меня заворожил язык искусствоведения. Как искусствоведы словами могут описывать картину, скульптуру, архитектуру — это же удивительно! Благодаря искусствоведению, мой язык стал, скажем так, зрелищным. Я всегда вижу картинку, которую описываю. Это очень помогает, когда работаю над сценарием. В итоге мои тексты очень кинематографичны сами по себе. Не потому, что я стараюсь склонить продюсеров к покупке прав на экранизацию, а потому что я реально так вижу, и мне так нравится.
А в-третьих, по способу создания произведения я пишу роман как сценарий. Мне органичнее и легче писать именно по эпизодам, а не по страницам. Я всегда ставлю себе цель на день: написать такой-то эпизод, а не такое-то количество страниц. Если я справлюсь за два часа, то прекрасно, если за десять часов — значит, пишу целый день. И такой способ работы скорее сценарный, чем романный.
— Я прочитал Ваше интервью на сайте, прочитал биографию, прочитал книги, и у меня сложилось ощущение, что у Вас есть чёткая стратегия, которой Вы всё время руководствуетесь и что всю свою карьеру Вы заранее спланировали, выстроили. Есть ли у Вас представление к чему Вы хотите прийти? Может быть, это сериал на канале HBO, Нобелевская премия, место Председателя союза писателей или кинематографистов: живот, машина, свитер, и что там ещё было у советских писателей? И, если Вы к этому придёте, то скажете: «Это ровно то, что я хотел и планировал».
— Нет, такой большой цели у меня нет. Я не ставлю перед собой задачу пробиться на какой-нибудь канал типа HBO или получить какую-то премию. У меня всегда одно желание: чтобы дело, которым я занимаюсь, было реализовано полностью. Не в половинчатом виде, не каким-то паллиативом, а именно так, на сто процентов, как оно задумано. Например, написал я сценарий фильма «Тобол» и хочу, чтобы был снят фильм, и снят он был так, как я написал в сценарии. Или, скажем, делаю фотокнигу и хочу, чтобы это была настоящая полноценная фотокнига с цветными иллюстрациями, которая продавалась бы в магазинах. Я всегда хорошо представляю, что я хочу на данном конкретном этапе, и имею несколько вариантов следующего этапа своей деятельности. Но на третий этап я уже не заглядываю.
