Во всю ширь княжеского замысла со всех земель русских были быстро собраны плотники, печники и каменщики – работа закипела. Князь тоже не дремал. О-о, не зря его Долгоруким прозвали! Но тут он случайно выяснил, что пировал-то на чужой земле, и потому тут же сразу кинулся к попам всяким и к своим воеводам. Да-да, земля была в родовой собственности боярина, и князю там делать было нечего. Но это был князь, да ещё в те времена, когда под рукой не было даже самого плюгавого, самого примитивного уголовного кодекса. Кто, кто остановит князя? Юристов тогда ещё не было (они временно вымерли со времён Римской империи), потому попы и совершили то, за что теперь Уголовный кодекс материт «чёрных риелторов» – рейдеров. И за что срамят нынешних законопослушных убийц и бандитов? В старину за такое не только не наказывали, но ещё и достойное место в летописях находили, а то и в святцах – если князь какой сумеет отблагодарить достойно православие – откаты, то есть, учудит.
Боярин Кучка – владелец земли? Не-а, был боярин, был, да весь вышел. По обыкновению того времени что у славян, что у всех соседей и западных, и восточных, дочку боярина князь просто изнасиловал, оценил и велел сыну Андрею взять её в жены. А сам забрал жену боярина простой наложницей. Был бы боярин равен князю, ну, тогда, может, был бы династический брак. Ну, а так чего там церемониться? Семью Долгорукий уважил. Уважил так уважил. Малолетних детей взял себе на службу и пригляд за ними учредил, чтобы не… мстили. Но жизнь так устроена, что аукнулось не ему, а его сыну. Именно они, сыновья убитого им боярина, положили конец безобразной жизни его сына Андрея. Так и хочется сказать, что есть справедливость на земле, но, увы… И сыновья боярина Кучки растворились в преданиях, как призраки, порожденные жестокостью варварских времён. До сих пор никаких следов этой семьи найти не могут. И правильно, а то, не дай бог, нашлись бы наследники, что потом скулили бы да требовали земельку обратно.
На свадьбе, правда, не всё гладко было. Но на то она и свадьба. Жених, высоко задрав голову, не стыдился подбитого глаза, разбитого носа и вспухшей верхней губы. Он заметно прихрамывал на левую ногу. А неча было отцу перечить и суженую ему родителем невесту обзывать паскудно. (Вот настоящее значение слова «суженая»). Отец ведь всё лично проверил, как Улита (так звали дочь покойного боярина) ни сопротивлялась ему, и чтобы всегда была под рукой и на виду, доверил её сыну. Всё честь по чести. Невеста дрожала то ли от страха, то ли от стыда. Благо одежда скрывала синяки, полученные от насильника-свекра.
Долгое время на Руси Святой до князя Владимира не было известных остальному миру запретных прелюбодеяний, воров и попов с их варварством истинной веры в безнаказанность, да ещё то ли римской, то ли византийской – а зачем?! Славяне неплохо обходились свободной и бесплатной любовью и тайными своими заповедями совести задолго до крушений всяких там римов. Но принесла нелёгкая на нашу землю эту глупость – жить на земле в любви поневоле. Но по вере Божьей. Своего, что ли, вранья не хватало? Ведь этого добра – брехни по княжеским сказам и указам – славянам напоследок с лихвой хватило же, чтобы столицей, столицей самой Руси свою деревню объявить!
Как беззаботные девушки незаметно для себя превращались… превращаются – правильно – в милых, но очень чем-то озабоченных баб, так Москва постепенно и незаметно превращалась в царственную мачеху России. Именно тогда появились частушки, некоторые из которых стали настолько чуждыми человеческому уху и духу, что прижились только благодаря извращениям москвичей в блатном фольклоре. Извращения были столь необычными даже для тех непритязательных веков, но столь живучи, что пришлось этим музыкальной похабщинам уже в наше время придумывать иноземные названия, например, шансон. Только москвичи, чтобы опошлить иноземное, могут свое, посконно-сермяжное, обозвать по-иностранному. Хотя, какая разница, как похабщину величать?
Вскоре действительно деревушка к деревеньке, слобода к слободе, да ещё с посадами для приезжих – и образовалась-таки Москва… Но основным её фасадом стала спесивость её жителей. Как только и чем только ни пыталась эту спесивость выдавить из неё её же судьба. Ничего не помогло. Даже какое-нибудь внезапное нападение завистников. Бесполезно. Не зря князь Долгорукий со своими девками тогда в бане зачинал её историю. Детей он тогда не родил – породил Москву. Что плохого сделала ему Русь? За что он её так?
…Огромное стадо свиней, как обычно, собралось у ворот, чтобы с утра пораньше отправиться нагуливать жир в окрестных за деревянными стенами болотцах и в лужах ближайшей дубравы. Желудей там было видимо-невидимо. Большая часть жителей, занятая на общественных стройках, просто не успевала строить хлева для своей живности. Просто выгоняли свиней вечером на московские улицы, а сами занимались своими делами. Свиньи за эту дарованную им свободу чрезвычайно полюбили переполненные грязью улочки и переулочки города – они стали для них малой родиной!
Но однажды появилась было возможность Москве изменить свою судьбу к лучшему благодаря зависти соседей и превратиться обратно пусть в деревню, но приличную, с добрыми людьми. В кромешной тьме два незнакомца перелезли через высокий тын и, крадучись, прошли по настилу к воротам. Была чудная тишина, нарушаемая иногда храпом стражников. Незнакомцы спрыгнули с настила. Одинокий невероятный визг был подхвачен остальными собратьями несчастной свиньи, на которую спрыгнули ногами сразу два человека.
Внезапности нападения у тверичей (а это были они) не получилось. Москвичи сбежались к стенам и воротам вовремя. Первыми полегли эти самые два лазутчика, пытавшиеся под покровом ночи открыть ворота. Досталось и остальным. Досталось не на шутку. Оставшихся в живых тверичей определили в «приезжих» и заставили работать на москвичей за гроши. Срамоту охраны определили в святость, а для свиней назначили пастухом Георгия Победоносца. И упросили тогда же москвичи кого из татар прислать им на место управляющего над ними и над князем. Расчёт москвичей был прост: татары свиней не едят, не то что остальные соседи – тверичи, владимирцы, суздальцы и так далее. А свиньи по духу и обаянию столь родственны москвичам, что требуют строгого учета и защиты от паскудства немосквичей. С тех пор появилась триада на русской земле: москвичи, баскаки (под разными именами, разных национальностей, но решительно ненавидящие русских, а потому правящие ими) и прочий люд на остальных землях – люд, учёный всяким премудростям строительного, торгового, транспортного и какого ещё иного ремесла. Люд подневольный, потому что русский.
А Москва после того, как спаслась от того набега, так и строилась потом – не сразу, но по особой стати, как бог на душу положит! Как говорится, Бог не выдаст – свинья не съест. Вынужденно строилась, под неусыпным надзором хищных соседей. От набега к набегу и опять: деревня к деревне, слобода к слободе, усадьба к усадьбе, сортир к сортиру, забор к забору, собор к собору… От одной беды до другой радости, от пожара к пожару укреплялась она на русской земле, меняя чёрное на белое, а белое на чёрное. Так и до сих пор, по правде сказать, Москва – это большая деревня… Да и мыслится она только по частям, со всех сторон душевного зрения. Лезет в область тех земель, из которых потом выдавливается под этим московским натиском истинно русский дух.
Попытались большевики переделать московскую деревню в столицу, но даже им этого сделать не удалось. Крепок и силен деревенский дух спесивости в москвичах. И ходят, мыкаются бедные москвичи по своим слободкам и деревушкам, как в лабиринте гранитно-деревянных, бетонно-стеклянных пещер в поисках вечно вчерашнего дня. Даже из камня у них всё равно получаются избы. Избы-высотки, избы панельные, избы-павильоны, избы-музеи… Но как им хочется учудить покрасивше… Гламур, одним словом. Но вот как избавить саму столицу от деревенского духа?
