…Киевляне, удобно устроившись на своих коленях, бунтовали. Челядь князя гурьбой и криками дружно приволокла от городских бревенчатых стен помост и устлала его льняными полотнами. Перед ним, угрожающе постукивая мечами о щиты, встали в ряд дружинники. Владимир спешился с коня и по приставленной лестнице взобрался на помост. В центре его уже возвышался трон на высоких подставках. Князь запрыгнул на него с помощью Добрыни и Путяты и уселся, озирая через головы толпу дружинников, стоящую на коленях.

– Шо, опять бунтуем? – раздался громкий голос Владимира над притихшей площадью.

В ответ киевляне загудели, зароптали, в общем, повели себя, как есть, настоящими смутьянами. Владимир хмыкнул и дал отмашку рукой – по головам и спинам недовольных засвистели плети. Наведя порядок, князь обратил свой сумрачный взгляд на толпу иноземцев, выделявшихся своими нарядами и стоявших позади киевлян. Ими как бы предводил Прокопий, что вызвало удивление у князя. Прокопий делал какие-то знаки, чтобы привлечь внимание князя, но Владимир с недовольным видом в ответ покачал головой.

– Так, – грозно продолжил Владимир, – по очереди и не галдеть! Говорить по одному. Вот с тебя и начнём! – ткнул он пальцем в невысокого, но очень пузатого, взъерошенного киевлянина, которого держала за шиворот его жена:

– Княже, родненький, этот гад обзывает меня незнамо как! – затараторила жена. – У меня под полатями с этими, – она махнула свободной рукой в сторону иноземцев во главе с Прокопием, – меня, честную! Весь подпол перевернули, полати… А што там искать? Кричит, шо дети все не его… – не переставая тараторить, она трясла, как грушу, мужа, не очень виноватого с виду и порывавшегося стукнуть её кулаком или ногой.

Владимир сморщился и стал думу думать под всхлипы мужика с бабой. Дружинники с любопытством, не поворачивая голов, косились на супружескую чету. Владимир с мрачным видом оглядел толпу:

– У ково ещо такая ж беда случилась?

Толпа поднялась с колен и попыталась было рвануть к помосту, но дружинники были начеку и щитами и ударами мечей плашмя успокоили её. К ним на помощь подоспели десятка два конников, которые помогли оттеснить людей и навести порядок.

– У всех, што ли? – громко, со вздохом произнёс князь, стряхивая с себя какого-то жука.

– У всех… – гулко вздохнув, согласилась площадь.

– Так… – принял решение Владимир. – Тогда вот шо: с баб по пять кун, с мужиков по три куны! И расходитесь по делам…

– Батюшка, батюшка, разор, разор полный! – взвыла площадь.

– А че ж вы хотите?! – с трудом перекричал толпу Владимир. – Таким постыдным делом меня, князя, от дел великих совращаете! Я шо, в ваших портках прибираться буду и в порядок срам ваш приводить?

– Так по миру ж пойдём! – заплакали, крепко обнявшись, мужик со своей бабой, вмиг забывшие взаимные обиды.

– Вот гляньте, люди! – показал рукой Владимир на примирившихся супругов. – Жили – не тужили и не ценили покой в семье! А счас… по миру, по миру побредут!

Люди зарыдали, оплакивая свою долю и поддерживая возгласами пару. А князь, хитро улыбнувшись, по-доброму, по-отечески продолжил:

– Ладно вам, добрый я сего дня! Плату за работы в стольном граде знаете? Знаете… Не буду я брать с вас серебром, отработаете так за наказание, – толпа, ошалев от радости, забурлила. – Тихо всем! – заорал князь. – Построите в граде стольном капище. Перуново капище! Отработаете! Игоша, – обернулся Владимир к своей челяди, ища глазами своего казначея, – не пускать никого с площади, пока всех не отметишь, чтоб не было соблазна бесплатно улизнуть!

Второй полк дружинников бегом пустился оцеплять площадь. Постепенно люди с площади под их натиском переместились к городским воротам, где Игоша, приговаривая «и не вздумай смывать – соседи подскажут!», стал метить обреченных горожан кисточкой, макая её в небольшое ведерко с красно-бурой краской. Владимир привстал с трона и знаком подозвал Прокопия с его иноземцами.

– А у вас што? – выждав, пока не приблизятся к помосту все гости Киева, задал свой вопрос Владимир.

– Княже, – обведя рукой купцов, обратился к князю Прокопий, – человек у них пропал! Вот потому-то смута и произошла в городе. Я говорю им, что в городе искать надо, а они как с цепи сорвались, мол, со мной его в последний раз видели! Не верят они в чары славянок. Защити, княже, от навета.

Владимир во время этой речи Прокопия внимательно разглядывал на его груди цепочку с нанизанными на неё монетами:

– Дирхемы вроде? – поинтересовался князь, вглядываясь в монеты.

– Не верят мне эти, прости Господи! – перекрестился Прокопий и рукой во время крестного знамения как бы невзначай поправил монеты, чтобы князь не сомневался в его щедрой правдивости.

Купцы загалдели, затолкались, поочередно норовя протиснуться поближе к помосту, дабы князь выслушал именно его правду. К князю бочком пододвинулся Тарута-толмач и выжидательно поглядел на Владимира.

– Ну, а эти о чём? – не глядя на толмача, спросил князь.

– Да страхи жуткие рассказывают. Мол, недавно пропал гребец какой-то из Персии. На берегу нашли его пряжку от пояса, а сам он как в воду канул. Вот купец – то и подался в розыск. Хороший, мол, был раб – сильный, выносливый. А купца-то, Исрафила, вот этот самый проклятый грек увел. Все видели. И с гребцом его видели в последний раз. Разыскать требуют купца. Он у них в самом что ни на есть почёте. Уважаемый. Этот грек… – Тарута замялся на мгновение, но тут же продолжил: – Чародей и маг! Столько от него зла людям причинилось, один только какой-то Аллах знает.

– Надо же, дерзкие какие! – прищурился князь и хлопнул рукой себя по животу.

– Непуганые… – пожал плечами Прокопий и тяжко вздохнул.

– Но купцы всё-таки. Без них никуда. Так что слава дурная нам ни к чему. Что можешь в свое оправдание молвить? – приняв грозный вид, помахивая рукой и успокаивая крикливых персов, спросил Прокопия Владимир.

– Тайну великую знаю, княже, не при всех же её оглашать? – негромко произнёс Прокопий и смиренно поклонился князю.

– Какую ещё тайну? – нахмурился Владимир и дал знак Прокопию подойти поближе. – Ну-к сюда…

Прокопий подошел поближе и с самым серьёзным выражением лица так же негромко сообщил:

– Княже, придётся нам с тобой покинуть на время суд и посмотреть на всё своими глазами. Есть тайны, которые словами не объяснить.

– Но если мне это не по нраву будет? – с ухмылкой сказал князь и обратил свой взор на притихших купцов. – Да и они радость могут не испытать от праведности суда… – кивнул Владимир на купцов.

– Отвечу головой… – снова поклонился Прокопий. – В их присутствии.

– Смелый ты больно… – тихо промолвил князь, но так, чтобы его услышал только Прокопий. – Куда идтить?

– Здесь неподалёку… За тем перелеском утес. Вот туда и надо, – показал рукой Прокопий в сторону поросшего лесом берега Днепра.

– Ну, смотри… Сам себе меру выберешь… – согласился князь и с помощью Путяты слез с трона и прямо с помоста взгромоздился на своего коня. Купцы заволновались, засуетились, но князь грозно рыкнул в их сторону:

– А ну тихо вам! Ждать всем меня! – возвысил голос Владимир и добавил: – Дружина, постеречь этот сброд! Будет вам суд, будет!

Путь и вправду был недалёк. За перелеском, прямо у основания утеса, стояла странная шатровая башня – макушка её возвышалась над вековыми дубами, а по окружности в неё мог бы вместится двор киевлянина среднего достатка. Вокруг сооружения суетились люди, у входа лежал козел, изредка встряхивавший редкой бороденкой. Козел был больным, с проплешинами по бокам. Таких обычно волокли сразу на живодерню. Князь, кряхтя, спешился с коня, бросил поводья дружиннику и вошел в предупредительно отстёгнутый полог шатра. Внутри вначале было темно, но слуги Прокопия быстро сдернули конусную часть шатра, и князь внимательно огляделся. Перед ним по колено высотой был бортик бассейна, наполненный водой и прикрытый тяжёлой панцирной сеткой. Ничего странного Владимир не заметил и в недоумении обернулся к Прокопию: