Аналитики точно просчитали сценарий: итогом Съезда станет замороженная ситуация, в результате которой Горбачев окажется в полной неопределенности. Ведь чтобы стать президентом он должен освободить кресло генсека, и сделать это за пару месяцев до дня голосования. Это время Горбачев будет лишен всех атрибутов власти, чем по утвержденному замыслу и воспользуются здоровые силы в партии и государстве.

Все это Сурков хорошо знал, о проводимой работе регулярно докладывал, но теперь, видно, что-то круто изменилось, и он терпеливо ждал, когда Крючков перейдет к сути. Между тем, Председатель не торопился.

– Недавно наши сионские мудрецы во главе с Шаталиным засели в Архангельском[72]. Неделю проспорили, но в конце концов согласились: мол, допущенные просчеты поставили Союз на грань катастрофы, - неторопливо продолжал Крючков. - Доценты, видишь ли, с кандидатами! Мы с тобой не академики, но давно это знаем. И работаем, чтобы исправить. А эти ни черта не смыслят, только программы с концепциями пишут. Название придумали: "Переход к рынку". За два месяца страниц восемьсот накатали. Какое-то время этот труд на моем столе лежал, так помощник взмолился: "Товарищ председатель, мне из-за такой глыбы вас не видно!". Я отдал ребятам, они все сопли убрали и сделали толковую выжимку страницы на три. Главная цель этих, с позволения сказать, ученых меня поразила: "Все, что возможно, взять у государства и все, что нужно, отдать людям"! А что, нужно людям? Дурак знает - все! Будто государство - это не люди? А где можно у государства брать? Им ясно: у нас отнять. Предлагают уже в этом году сократить расходы Минобороны на 15 процентов, а наши - Комитета госбезопасности - на все 30. Американцы могут спокойно разоружаться - мы сами себя похороним!

"Зачем же он это говорит? Прямо, ликбез какой-то", - тревожно думал Сурков, хорошо зная, что после такого долгого, вроде ни о чем, разговора услышит что-то очень неприятное.

– И это, такое безобразие творится под крылом нашего ЦК, под личным, так сказать, руководством Генерального секретаря! - воскликнул Крючков и бумажной салфеткой вытер выступившие на лбу капельки пота.

– Владимир Александрович, я уверен, что Съезд пойдет в заданном направлении. Мелкие отклонения, конечно, возможны, но за свой участок я отвечаю. Необходимая работа проведена, я вчера, перед отъездом отчитался шифрограммой, вам, наверное, еще не успели доложить, - воспользовавшись паузой, сказал Сурков.

– Почему не успели? Успели! - тут же откликнулся Крючков. - Но вчера было вчера, а сегодня - это сегодня. Обстановка изменилась! А уж если напрямки, то не столько обстановка, сколько мое видение этой обстановки. Я понял, что не время пока убирать Горбачева - буза начнется такая, что можем не справиться. Народ еще не прозрел окончательно, еще на что-то надеется, а мы эту надежду можем разрушить. Сам знаешь: все в нашей стране можно допустить, кроме одного, самого страшного: когда одна вера поломана, а другой - нет.

Но главное, - и тут я с шаталинской шантрапой полностью согласен, - разрушено управление страной! Не мытьем, так катаньем, но враги своего добились: жесткого хребта власти, сверху донизу, больше нет. А без этой, так сказать, вертикали убирай Горбачева или не убирай, лучше не станет. Времени до Съезда осталось с гулькин хвост. Поэтому приказываю: голосование по кандидатуре Горбачева провести с положительным результатом.

– Понял, товарищ Председатель: приказано выждать! - слегка улыбнулся Сурков, ничем не показывая растерянности. - Задача поставлена, разрешите выполнять?

Это был шанс, которого так долго ждал Рубашкин. Каким-то хитрым способом Таланов достал ему гостевой пропуск на Съезд народных депутатов. Маленький красный прямоугольник с его именем, отчеством и фамилией - Рубашкин вертел его в руках, представляя, как напишет огромную статью на первую полосу, а под ней будет подпись: "Петр Рубашкин, наш собственный корреспондент".

"Нет, лучше - не "собственный"! Парламентский корреспондент - звучит гораздо весомее. А еще лучше - наш собственный парламентский корреспондент! Да, так и надо: наш собственный парламентский корреспондент Петр Рубашкин", - мечтательно улыбался он, пытаясь понять, что же хотят депутаты из Межрегиональной группы. Их заявление было принято всего несколько дней назад:

"Наша позиция состоит в следующем: считая в принципе институт президентства прогрессивной по сравнению с нынешней формой государственного управления, вопрос о Президенте СССР и о процедуре его избрания нельзя решать наспех, без участия новых Верховных Советов союзных республик, без развитой многопартийной системы, без свободной прессы, без укрепления подлинно демократических процедур и традиций в нынешнем Верховном Совете СССР.

Вопрос об избрании Президента СССР должен быть увязан с новыми конституциями Союзных республик, с новым Союзным договором. Без этих обязательных условий принятие решение о президентстве несомненно приведет к новому обострению отношений между Союзным Центром и республиками, к ограничению самостоятельности местных Советов и институтов самоуправления, а также к реальной угрозе восстановления в стране диктаторского режима личной власти…

Межрегиональная депутатская группа, в случае, если М. Горбачев будет избран Президентом СССР, выставит кандидатуру Анатолия Собчака на пост Председателя Верховного Совета СССР".

Рубашкин не слишком разбирался в хитросплетениях московской политики, в мелких дрязгах и больших интригах, которые сопровождали принятие решений в Кремле и на сессиях Верховного Совета. Зато он всегда знал, что хорошо, а что плохо, будучи неколебимо уверен: все, исходящее от всесильного, но насквозь прогнившего и коррумпированного партаппарата - плохо. Напротив, все, что расшатывает эту власть - хорошо и необходимо. По одну сторону - номенклатура и гэбисты, по другую - демократы.

Среди политиков Рубашкин безоговорочно верил только Сахарову. Ельцина он запомнил в самом начале перестройки. На первом Съезде КПСС, который проводил Горбачев, многие невнятно оправдывались, ругали Брежнева, что-то бубнили о застое, но никто не сказал ни слова о собственной вине. Никто, кроме безвестного тогда секретаря Свердловского Обкома. Прошло несколько лет, а Рубашкин до сих пор помнил слова Ельцина:

– Да, я видел и понимал происходящее. Но мне не хватило смелости и политической решительности, чтобы выступить против!

Вскоре Горбачев назначил Ельцина первым секретарем Московского горкома, и Рубашкин почувствовал, что перестройка действительно началась. Он даже выписал "Московскую правду", чтобы следить за войной, которую Ельцин вел с партийной мафией.

Вскоре Горбачев вернул Сахарова из ссылки, закончил афганскую войну и дал народу гласность. Однако позже пошел на попятный: Ельцина сняли со всех постов, на заводах и фабриках прошли митинги, будто списанные с худших образцов коммунистической пропаганды: дескать, что там считает Ельцин, мы не знаем и знать не хотим, но требуем его осуждения!

И с Сахаровым Горбачев вел себя не так, как надо бы. На Съездах не давал ему говорить, одобрял, когда депутаты агрессивно-послушного большинства захлопывали и освистывали Андрея Дмитриевича. А когда началось кровопролитие на Кавказе и в Средней Азии, Рубашкин окончательно разочаровался в Горбачеве.

И теперь ему по большому счету было безразлично, изберут Горбачева Президентом СССР или нет. Только Ельцин мог и должен был занять этот пост. В Ленинграде даже действовал комитет по поддержке Бориса Николаевича, бесхитростно названный "Ельцин - Президент".

Однако ничего подобного в статье, которую Рубашкин должен был надиктовать по телефону из Москвы, разумеется, быть не могло. Засилье обкомовцев в газетах и на телевидении было очень сильным, и статью с честным изложением его мыслей все равно не напечатают.