– И я тебя люблю! - воскликнула она. - Не могу понять, почему так произошло, но это и неважно.

Горлов почувствовал, что самое важное в ее словах ускользает от него. Но прошел миг и все вытеснило нетерпение, от которого высохло в горле и часто забилось сердце.

– Иди сюда, - внезапно охрипшим голосом сказал он и отодвинул в сторону стоявший между ними столик. Горлов хотел что-то сказать, но будто спазмом сдавило горло. Он обнял ее за шею и притянул к себе, а она, похоже, ждала оказаться рядом с ним. Ее губы и руки сами нашли то, что искали, и все случилось так быстро, будто иного не могло быть. Она двигалась гибко и сильно, будто за глотком воздуха рвался выплывающий из глубины ныряльщик.

– Я - твоя, твоя, вся твоя, - повторяла она все чаще и громче, но вдруг заметалась будто хотела освободиться от его тяжести, вскрикнула и тут же обмякла, безвольно уронив руки с его плеч.

Они уснули в тесном переплетенье и, одновременно проснувшись, счастливо улыбались друг другу, не в силах и не желая пошевелиться. Наступало утро. Под потолком меркла голая, в желтых потеках лампочка, но она была почти незаметна - толстую наледь на окне между рамами пронизывало ровное, голубое свечение, и только вверху, где стекло отпотело от их дыхания, окрасилось низким солнцем.

– Господи, мне же через полчаса надо быть в самолете, - вдруг спохватилась Лариса, но только теснее прижалась к нему. Ее губы были влажными и теплыми.

– Теперь я понял, что значит "сладкий поцелуй" - не отрываясь, шептал Горлов. - Что значит, слаще меда…

Но прошло больше получаса, прежде чем они начали торопливо одеваться, и Лариса, не глядя, скидывала в наплечную сумку все, что попадалось под руку.

Горлов закашлялся от резкого морозного воздуха, едва они выбежали на улицу. Край багрового солнца чуть выглядывал над низкими, белыми сопками, небо вокруг было темно-синим и только с одного края чернело глубиной. Дул сильный сухой ветер, понизу завивалась поземка, и Лариса на ходу кутала лицо в меховой воротник.

– Мы забыла твои сапоги, - Горлов остановился, заметив на ней узкие туфельки лодочкой.

– Пойдем, нет времени, - Лариса настойчиво тянула его за руку.

– Подожди, я точно помню, вечером на тебе были сапоги, - возразил он.

– Я их отдала…

– Кому?

– Дежурной. За отдельный номер. Она давно просила такие. Пойдем же скорее.

– Как только прилетим, я куплю тебе такие, нет - вдвое лучше. В "Березке", в "Альбатросе"[40], из-под земли достану, - торопливо говорил Горлов, на бегу доставая из кармана паспорт и деньги.

Лариса села рядом, едва самолет оторвался от земли. Положив ладонь в его руку, она прижалась лицом к его плечу, и сквозь ткань пиджака он чувствовал теплоту.

– Не боишься, что твои девчонки об тебя языки перетрут? - сам себе улыбаясь, спросил Горлов.

– Уже! Даже командир изумился. Что, говорит, с тобой приключилось? Я помолчала, помолчала, а потом брякнула: "Влюблена!"

– Он не спросил, в кого?

– И так ясно! Вчера на твои деньги в ресторане так поужинали, что едва медконтроль проскочили. Валька - тихоня-тихоней, а вчера тебя на четыреста рублей обманула. Я заметила, когда ведомость подписывала.

– Ну и на здоровье! - махнул рукой Горлов.

– Она так и сказала: "Ему все равно, а нам для здоровья полезно". Но все-таки они справедливые, мою работу между собой разделили и нас устроили, что вокруг - никого.

Она вдруг подняла голову и посмотрела ему в глаза:

– Скажи, как ты ко мне относишься?

– Я тебя люблю! - не раздумывая, ответил Горлов, снова поразившись глубокой синеве ее глаз.

– Я очень поглупела, хочу, чтобы ты все время говорил это. Через каждые два слова.

В Ленинграде светило яркое солнце, и на бетоне аэродрома Горлов не разглядел ни одной снежинки. Но воздух был сух и морозен, дышалось легко и приятно. Он ждал напротив служебного входа больше часа, но она все не выходила. Наконец он подошел к турникету и, перегнувшись через поручень, спросил у пожилой вахтерши про Ларису.

– Никакую твою не знаю, но не выйдет она, и не жди! Велели никого не выпускать. Видишь, автобусы выезжают? Всех в авиагородок увозят. Кого в штаб, кого в профилакторий, - указывая на открытые вдалеке ворота, ответила та.

К стоянке такси было не подойти, и на автобусной остановке возбужденно бурлила толпа. Кооперативные автобусы брали штурмом, возле них то и дело вскипали потасовки, а несколько милиционеров с резиновыми дубинками равнодушно курили и не вмешивались. Горлов трижды пожалел, что не догадался позвонить из Мурманска и вызвать оставленную Цветковым машину.

– Второй час стою, никак не уехать. Почему же автобусы не ходят, вы случайно не знаете? - спросила женщина с двумя сумками, явно приезжая.

– Сам только прилетел, - пожав плечами, ответил Горлов. Посмотрев, как у подъехавшей машины кто-то кого-то бьет, он пошел к шоссе, решив поймать такси на подъезде к аэропорту, а если не получится, пройти два километра до Пулковской обсерватории и там сесть на автобус.

Прождав на ветру четверть часа, он уговорил остановившегося шофера, и они поехали высаживать пассажиров.

– Если диспетчер придерется, скажи, что едешь из центра по заказу, - предупредил таксист.

– А что с автобусами? - спросил Горлов.

– В городе даже троллейбусы не ходят, Московский проспект с утра перекрыли, пришлось в объезд ехать. Чертовщина какая-то! - сердито ответил водитель.

Высадив пассажиров, шофер газанул так, что Горлова прижало к спинке, и, резко повернув, выехал на шоссе. Дорога была пустой, чуть припорошенный сухим снегом асфальт шуршал под шинами, и слепило глаза. Начало Московского и вправду перегородили барьерами, гаишники с обожженными морозом лицами в тулупах, валенках и в завязанных у подбородков ушанками разворачивали всех направо, в сторону Купчино.

– По Лиговке не проедем, придется опять в объезд: через проспект Славы, Володарский мост и по Октябрьской набережной. Раз такое дело, четвертной надо добавить, иначе не поедем, - выругавшись, сказал таксист.

– Плачу полтинник, а счетчик можно выключить, - согласился Горлов.

– Пускай себе щелкает для уюта, кто на него теперь смотрит? Ребята в гараже открутят и накрутят, сколько надо для плана.

– Разве счетчики не пломбируют? - удивился Горлов.

– Народ не обдуришь! На задницу-заумницу болт с винтом всегда найдем, - махнул рукой водитель.

Перед Володарским мостом застряли в пробке. Воздух был черным и синим от выхлопов, казалось, все вокруг дрожит от гула тяжелых грузовиков. Улица то и дело взрывалась гудками - водители ожесточенно жали на сигнал, требуя уступить дорогу. Таксист занервничал, что перегреет мотор, но деваться было некуда, и метров восемьсот до въезда на мост тянулись почти полчаса. Дальше стало легче, но на Октябрьской набережной пришлось снизить скорость - дорога была забита машинами, и колонны грузовиков мешали разогнаться.

К трем часам, наконец переехали Гренадерский мост, но к Объединению подъехать не удалось - улица была сплошь забита автобусами. Расплатившись, Горлов пошел пешком, отворачиваясь от едкого дыма работающих моторов. Благополучно миновав проходную, он поднялся к себе. В лаборатории никого не было, кроме сидевшей у телефонов Светы Петровой.

– Хорошо, что вы приехали, а то устала придумывать, куда вы делись, - обрадовалась она, увидев Горлова.

– И кому я был нужен? - снимая пальто, спросил он.

– Из парткома каждый час требуют отчета, Лахарев все время звонит, трижды приходил искать…

– Так куда же я по-твоему от них всех делся? - ничего не понимая, удивился Горлов.

– Утром вы пошли на склад за транспарантами, потом инструктировали сотрудников, перед обедом уехали за краской, а сейчас вернулись из магазина, кисточки купили. Вот, видите две штуки, я их специально спрятала, когда раздавала!