"Члены ЦК, где ваша большевикская позиция?"

Последний лозунг Волконицкому не понравился. Обдумав несколько вариантов, он решил убрать слово "большевикская", тем более, что возникло сомнение, правильно ли оно написано. Получилось намного лучше, с большим идейным наполнением, кратко и выразительно:

"Члены ЦК, где ваша позиция?"

"Если спросят, будет, что сказать, а остальное пусть другие решают", - подумал Волконицкий и отложил лозунги в тяжелую малиновую папку с золотым тиснением "Поручение Бюро Ленинградского ОК КПСС".

Следующим был список выступавших и толстая стопка согласованных и готовых к утверждению речей.

"Иван Никодимов, заместитель секретаря парткома объединения "Красное знамя", инструктор Кировского райкома Чайковский, слесарь Николай Саргин с "Электросилы", заведующий кафедрой научного коммунизма и диалектического материализма Лесотехнической академии Сухов…" - Волконицкий не раз слышал их выступления на различных мероприятиях. Это были проверенные, не раз испытанные ораторы, "золотые уста" партии и никаких сомнений в правильности их речей не было. Но последняя фамилия, вписанная от руки в самый конец списка, заставила задуматься.

"…Степашин Сергей Вадимович[32], майор, старший преподаватель Высшего политического училища МВД СССР". Текста его выступления в общей пачке не оказалось.

"Откуда он вдруг взялся?" - удивился Волконицкий и хотел было позвонить Кузину, но посмотрев на часы раздумал: времени уже не было.

"Ладно - офицер, политработник, такие не подводят", - решил Волконицкий и неожиданно вспомнил из песни Окуджавы: "… и комиссары в пыльных шлемах склонились молча надо мной!"

"Почему "молча"? И почему "надо мной"?" - подумал Волкницкий. Почувствовав, как начинает болеть голова, не вставая, открыл сейф. Выпив полную рюмку коньяка и закусив лимоном, он ощутил разлившееся по всему телу тепло и уверенность в своих силах.

"Пусть над другими склоняются, а надо мной - еще рано. Не дождетесь!" - решил он.

Проект выступления Гидаспова он перечитывать не стал: оно было слишком длинным - на двадцати с лишним страницах, проглядел только отдельно напечатанные тезисы, где заранее отчеркнул места, по которым собирался высказаться, если спросят его мнение.

Самая острая тема - это, конечно, отношение к неформалам. Руководители Обкома отстаивали полярные позиции. Одни, - среди них выделялись недавно назначенные секретари райкомов Белов[33] из Смольнинского и Котов из Петроградского, - настаивали на решительном и бескомпромиссном осуждении демократов и открытой поддержке Объединенного фронта трудящихся. Другие, - их заводилой был секретарь горкома Ефимов[34], - осторожничали. Гидаспов пока не высказывался, видно, выжидал, чем кончатся споры.

Как и ожидал Волконицкий с этого вопроса и началось совещание.

– Кого стыдимся, от кого прячемся? - закричал Котов, едва дошли до обсуждения этого тезиса. - Почему не хотим признавать ОФТ? В ней наши люди - коммунисты и беспартийные, настоящие патриоты. Пора заявить об этом открыто, и ряды наших сторонников вырастут в тысячу раз.

Ему тут же возразил Воронцов[35]: "ОФТ и так называемые демократы - идеологические антиподы. Первые близки, можно сказать - родственны, нам не только мировозренчески, но и по своей социальной базе. Лидеры демократов - наши враги, и объективно - враги всего советского народа. Но, если подвергнуть научному анализу их программы, - например, программу Ленинградского народного фронта, то окажется, что в них немало общего с линией КПСС на перестройку и гласность. Резко отмежевавшись и осудив демократов, тем более начав их подавлять с помощью правоохранительных органов, мы тем самым восстановим против себя тех, кто еще не понял, не разобрался в том, что официальные декларации ЛНФ и им подобных являются только ширмой, за которой враги нашего общества скрывают свое подлинное лицо и свои истинные преступные цели - шельмования социалистических идеалов и реставрация капитализма путем демонтажа Советской власти.

Воронцов говорил громко и размеренно, изредка поводя рукой вокруг себя.

"Завелся, будто на лекции перед студентами", - раздраженно подумал Волконицкий о своем начальнике.

– Не следует путать общественность, Алексей Васильевич. Хватит напускать туман. Люди ждут от Партии не наши абстрактные рассуждения, а конкретные указания: кто с кем и кто против кого, - вроде бы мягко прервал Воронцова Белов.

– Партия не может безоговорочно принимать…, - деликатно вступил в разговор Кузин[11].

– Хватит миндальничать! - закричал Котов, тут же сбился на тоненький фальцет но, откашлявшись, продолжил звенящим от злости голосом. - Комсомол угробили, в профсоюзах разброд, милиция из-под контроля выходит. Платформа областной организации КПСС, которую мы готовимся принять, - это платформа действия. Она и предполагает действия, а не сюсюкать с предателями и агентами иностранных разведок! Националисты и фашисты в Прибалтике совсем обнаглели. На Кавказе и в нашей Средней Азии кровь рекой! Дождемся, что и до нас докатится. Еще немного - армию потеряем! Скоро договоримся до того, что пора распускать КГБ? С кем вы тогда останетесь Алексей Васильевич?

– Кстати, как обстоят дела с контрмерами по линии Комитета? Ведь они нам кое-что обещали. Кто может сообщить? - ни к кому не обращаясь, спросил Ефимов.

– Николай Владимирович, вам слово, - дружелюбно улыбнулся Воронцов.

– По имеющимся у меня сведениям запланированные мероприятия временно приостановлены. Товарищи из Управления заверили, что ситуация остается под контролем, - осторожно ответил Волконицкий.

– Под чьим контролем? - вскочил со своего места Котов. - И что значит: "временно приостановлены"? До выборов всего месяц остался. Эти подонки давно должны сидеть в тюрьме, а они разгуливают на свободе и агитируют против Советской власти. Депутатскими мандатами прикрываются. Разве мы их не знаем? Собчаки, щелкановы и болдыревы туда же! А газеты с телевидением? Позор! Десять-двадцать мерзавцев под суд отдать - и все притихнут. А мы не хотим или не можем. Разве это по-ленински? Ленин умел затыкать горлопанам глотку.

Задохнувшись, Котов упал обратно на свой стул и гневно оглядел собравшихся.

– Полагаю, Виктор Михайлович правильно заостряет вопрос. Давайте, проинформируйте поподробнее, Николай Владимирович, - сказал Ефимов.

Волконицкому стало не по себе. Он, разумеется, знал, почему Сурков приказал заморозить операцию на самом разгоне, но говорить об этом было ни в коем случае нельзя. Все, что он скажет, будет через час известно в Большом Доме[36]. Любое лишнее слово могло плохо кончиться.

– Более подробной информации не имею. В конце концов, я не офицер КГБ, - Волконицкий выдержал паузу и, вытянувшись в струнку, с нарочито серьезным лицом отчеканил: "Я солдат партии! Служу на том уровне, который мне доверен!"

На несколько секунд в комнате зависла напряженная тишина, но по мере того, как сказанное доходило до сознания, лица разглаживались. Первым улыбнулся Ефимов, следом за ним - остальные.

– Узнаю Колю-баяниста, каким он парнем был. Нам бы сейчас на комсомол такого! - сказал кто-то.

– Почему такого? Его и надо. Тебе сколько лет нынче, Николай Владимирович? - обратился к стоявшему Волконицкому Белов.

– Тридцать восемь, Юрий Павлович, - ответил Волконицкий, успев сообразить, что перевод в первые секретари Обкома ВЛКСМ, - а о меньшем и речи быть не может, - это безусловное и значительное повышение.