— Вот видите, какая история, — сказала старушка, когда я дочитал письмо. — Тогда дочка все это от меня скрыла, и я уже много позже узнала подробности. А шрам у Вити так и остался, хотя под волосами не видно. Вот посмотрите. — И старушка, сняв со стола большую фотографию в рамке, с гордостью протянула мне.

С фотографии глядел на меня мужчина в морском кителе с орденом Ленина на груди. Широкое лицо избороздили морщинки, темные волосы на висках посеребрила ранняя седина. Видно было, что этот человек много пережил, много трудился и много сделал в жизни. И если бы не глаза, веселые, чуть-чуть с хитрецой, с юношеским задором, трудно было бы поверить, что это и есть тот самый Витя, механик с баркаса «Комсомолец».

Странное дело, неделю назад я не знал, что есть на свете баркас «Комсомолец», а вот теперь, чтобы я ни делал, о чем бы ни думал, мысль об этом суденышке, как гвоздь в башмаке, не давала мне покоя. И чем больше узнавал я о старом баркасе, тем больше хотелось мне узнать о его судьбе.

Но Петр Петрович ушел в рейс. Старушка Бабаева все, что знала, уже рассказала мне, а в порту, куда я пришел в надежде навести справки, долго рылись в каких-то папках, гоняли меня от стола к столу и свели, наконец, с человеком, который, по отзывам сослуживцев, знал на Каспии каждую щепку.

Он выслушал меня, помолчал, подумал.

— Есть такой баркас, — сказал он наконец, — это точно, но только он не нашей приписки, и здесь вы вряд ли что толком узнаете. А впрочем, стойте, — вернул он меня, когда я, распрощавшись, шел к двери. — В ту пору, помнится, часть флота передали колхозам. Так вот, разыскать бы вам Хаметова из «Маяка революции». Не к ним ли попал тогда «Комсомолец». И вроде даже какая-то история вышла там у Хаметова с этим судном. Точно, было что-то…

Так я снова напал на след «Комсомольца». А вот с Хаметовым встретиться оказалось труднее.

В колхозе «Маяк революции», куда я добрался с попутным катером, сказали, что Хаметов с утра выехал на рыбозавод. На рыбозаводе объяснили, что он час назад собрался в город в управление МРС. В управлении главный инженер, замещавший начальника, от души посочувствовал мне:

— Ну как же, только что был у меня Хаметов. В дверях разошлись вы с ним. А теперь, пожалуй, не скоро его поймаете. Новую тонь им дали, так он с ночи хотел побывать там. А утром зайдет туда за ним рыбница, и Хаметов на всю путину выходит в море.

— А где же эта тонь? — спросил я.

— Тонь? Да вот она. — Инженер показал мне безымянную протоку на карте. — Вот тут. Добираться туда нелегко… А впрочем, — он взглянул на часы, — скоро пойдет в Чертомбай наш катер, и, если хотите, я дам команду и вас забросят туда по дороге. Тут крюк небольшой. Только имейте в виду, что там ничего еще нет. Трактор нынче забросили туда, а так ни палаток, ни балагана. Голый берег. И людей никого — один тракторист. Бригада утром прибудет… Ну как, решаетесь, не боитесь, что комары заедят?

Я решился. А час спустя маленький катерок, пыхтя движком, уже пробирался по узким протокам и ерикам, а я стоял в тесной рубке и тщетно пытался представить, каков он собой, что он за человек, этот Хаметов, для встречи с которым предпринял я это плавание, и что там случилось у него с «Комсомольцем».

А катер шел, петляя по бесчисленным рукавам волжской дельты. И время шло. Тени высоких камышей, стоявших, как стража, по берегам, с каждой минутой становились длиннее, и когда, наконец, круто повернув к берегу, катер уткнулся носом в песок, было уже совсем поздно.

Я вышел на берег, отпихнул нос катера, проводил глазами разноцветные огоньки, скрывшиеся за поворотом протоки, и огляделся.

Звезды, большие и яркие, гляделись в зеркало неподвижной воды. В скупом их свете темные камыши казались таинственным, первозданным лесом, полным чудес. Трактор «СТЗ», уставший за день, стоял на берегу, словно допотопное чудовище, заснувшее у водопоя.

Рядом с трактором спал тракторист. Я разбудил его. Он зябко потянулся, расшевелил угасший костер, подбросил туда охапку сухой травы и сел на песок. Сел и я рядом. Мы обменялись десятком слов и замолчали. Стало совсем тихо. Чуть слышно шелестела вода, о чем-то невнятно шептал костер. Изредка всплескивала рыба. Теплый ветерок, едва тянувший с моря, заботливо обволакивал нас плотным пологом пряного дыма, и комары, налетавшие со всех сторон, отступали назад, в темноту.

Вдруг послышались чьи-то шаги. По тому, как хрустел песок, можно было догадаться, что идет человек большой, спокойный, уверенный в своей силе.

— Он, — сказал тракторист, прислушавшись, и обгоревшим обломком весла копнул в костре. — Точно, он!

Встревоженным роем взметнулись искры и пропали в языках жаркого пламени, сразу в нескольких местах пробившего толстую шапку тлеющей травы. Темнота расступилась, и мы увидели человека, широкими шагами идущего к берегу.

Это был плотный мужчина лет сорока, в высоких рыбацких бахилах, в стеганой ватной куртке, в кожаном картузе, сдвинутом на затылок. Его нерусское лицо, изрытое оспой, в неровном свете костра казалось коричневым.

Он взглянул на меня. Искорка удивления на секунду вспыхнула в его узких глазах и сейчас же погасла. Не сказав ни слова, он подошел и встал рядом с нами.

— Это к вам, Александр Командирович, — сказал тракторист и обернулся ко мне. — Вот и дождались. Это и есть наш председатель, товарищ Хаметов.

Мы познакомились.

Хаметов присел на корточки, достал из картуза треугольный листок бумаги, свернул козью ножку в палец толщиной и, затянувшись душистой махоркой, внимательно выслушал меня.

— Ну что же, — сказал он, — рассказать это можно, ночь длинная. С чего только начать? Чтобы понятно вам было… Ну вот так: вы, говорите, к нам в «Маяк» заезжали. Видели наше хозяйство, и клуб наш видели, и школу, и сад? Может, слышали — ловим мы неплохо, в прошлый год рыбы взяли по семьсот два пуда на человека. В этот год думаем больше взять. И возьмем. Почему не возьмем? Рыбы в море хватает, только лови, не зевай, а сила у нас растет. Вот, к примеру: прежде сорок человек урез на неводе тянули, а теперь, — Хаметов показал на тракториста, — один управляется на своем «СТЗ». Улов разгружать — рыбососы есть, рыбу в море искать — самолеты посылаем. Почему же не взять? Прежде руками ловили, теперь головой начинаем ловить.

Ну, а в то время ничего этого не было. Тогда и вовсе горбом ловили, горб-то ломали не для себя.

Ведь тут как: крупных-то хозяев, тех, что миллионами ворочали, их, конечно, сразу Советская власть спихнула.

А кулак, тот держался, долго еще держался. Построит кулак невод, заведет бударку и сосет рыбака, как паук. Знает рыбак, что его сосут, а стряхнуть паука тоже сил не было. Как стряхнешь? Рыбу-то голыми руками не возьмешь. Судно нужно, невод нужно, бочки, соль — все нужно. Бедному рыбаку это все поднять не под силу, а кулак Тит Титыч какой-нибудь тут как тут, да еще и с поклоном:

— Вот тебе, рыбачок, бабайка в руки, вот тебе лямка на шею — гребь да тягай… А улов пополам, по-божецки…

И впрягался рыбак, и греб, и тягал. А что сделаешь? Без снасти рыбак как без рук.

Вот, бывало, выйдет ватага душ в пятьдесят. Возьмут рыбы, допустим, сто пудов. Тит Титыч «по-божецки» свои пятьдесят сольет в байду — и в город, на продажу. А рыбак со своим паем посидит, посидит на тоне да бух весь пуд в котел.

Ну конечно, уха рыбацкая жирная получалась, да ведь одной-то ухой сыт не будешь. К ухе хлеб нужен. А Тит Титыч тут как тут, с поклоном: