Вдоль северных берегов нашей родины с запада на восток и с востока на запад ледовыми морями каждый год идут караваны кораблей с грузами. Смелые люди ведут эти корабли.

Но как ни отважны эти люди, одним им не справиться со своим трудным делом. Полярным морякам помогают полярные летчики — отыскивают между льдами дороги для кораблей. Помогают им и зимовщики на полярных станциях. Днем и ночью следят они за погодой, предупреждают капитанов кораблей, откуда ждать бури, когда ударят морозы, когда падет туман…

Если в борьбе со льдами истратит корабль топливо, повредит винт или руль, нужно помочь такому кораблю. И всегда нужно знать: где какой караван идет, все ли там благополучно, все ли здоровы, не нужна ли помощь?

Вот для этого и живут наши люди на полярных станциях. Таких станций немало на Северном Морском пути. Но самая большая станция устроена в порту Диксон.

Там, на Диксоне, есть радиостанции, которые в любое время могут говорить с любым кораблем, с любым городом мира. Там есть маяки, которые показывают верный путь кораблям и самолетам. Есть там и больницы, и склады, и мастерские… Есть там и школы, и ясли, и детские садики… Все полярники знают Диксон и недаром зовут его «столицей Арктики».

В былые годы нелегко было жить в этой «столице», нелегко было и добраться туда. А сейчас обычные пассажирские теплоходы ходят из Красноярска на Диксон. Бери билет и поезжай, если хочешь.

Пришлось и мне побывать в тех местах. Много интересного повидал я в этом рейсе, а вернувшись, написал о том, что пришлось увидеть.

Нас, пассажиров на Диксон, набралось на теплоходе «Чкалов» больше двухсот человек. Кто возвращался из отпуска, кто впервые ехал туда на работу, кто в гости к родным, а кто, вроде меня, просто так: отдохнуть, съездить на Север, посмотреть, как там люди живут.

В Красноярске, откуда начинался наш рейс, мы запаслись путеводителями и, пока наш теплоход стоял у причала, все отмечали, где что снять, где побывать, что посмотреть.

Я тоже сидел у себя в каюте и помечал в книжечке, где сойти на берег, где что повидать, а что можно и пропустить. Вдруг через щелочку в деревянной шторке заглянул в каюту солнечный лучик и выманил меня на палубу. Я вышел, зажмурился от нестерпимого блеска реки, и почему-то мне стало не по себе. Столько удивительного кругом! Куда ни посмотришь — чудеса, а я забрался в каюту и ставлю галочки в книжке: это интересно, это неинтересно… А вдруг самого-то интересного в книжке нет? Тогда как быть?

Вот написано в путеводителе, что непременно нужно посмотреть «Столбы». Это около Красноярска, скалы такие, очень красивые. Там есть скала «Дед». Говорят, она похожа на старика. И будто бы этого «Деда» просто нельзя не повидать.

Собрался и я ехать на «Столбы». А тут передумал. Ну, увижу я каменного деда, рукой до него дотронусь и в книжечке помечу: «Видел». А дальше что? Каменный дед не одну тысячу лет здесь стоит и молчит. И еще столько же простоит и слова не скажет.

А вон живой старик вышел на палубу, сел на солнышко, смотрит на Енисей. С этим и поговорить можно.

Старик, видимо, здешний, речник. Капитанская форма на нем. А сам длинный, стройный не по летам. Глаза у него зоркие, а кожа на лице выдублена ветрами и солнцем. Уж он-то все здесь, наверное, видел не раз и знает, на что обратить внимание.

Он смотрел влево, в сторону порта. Там, на рейде, на самой середине реки, возле низкого песчаного островка стояли на якорях груженые баржи. На них какие-то бочки лежали, ящики, паровые котлы… А на одной — чуть ли не целый поезд — вагонов десять. Только не в затылок, как на железной дороге, а бок к боку, во фронт. И тут же на правом фланге, как командир, стоял новенький, блестящий локомотив.

Я извинился и спросил:

— Куда же это поезд везут, не знаете? Или привезли?

— Нет, везут, — сказал старик. — В Дудинку повезут…

Я заглянул в книжку: далеко ли Дудинка и что там? А Дудинка, оказывается, на последней страничке. Это за Полярным кругом, за семидесятой параллелью. И там у меня отмечено: «Тундровая растительность… В музее хорошо сохранившаяся часть скелета мамонта, одежда шамана… собачьи и оленьи упряжки…»

И только я хотел расспросить у старика, зачем в тундру, к оленям да к шаманам, везти поезд, на мостик вышел наш капитан Степан Иванович — большой, молодой, румяный, веселый. Он поискал глазами и окликнул негромко:

— Василий Васильевич! Можно вас на минутку?

— Есть, — отозвался старик и по-молодому взбежал по трапу.

Я остался один на палубе. Посмотрел направо: там, точно великаны, брели на ту сторону Енисея «быки» нового, не построенного еще моста. На той стороне — дома, корпуса заводов, трубы… Между ними, как журавли на болоте, похаживали строительные краны, поднимали что-то и бережно опускали. С коромыслами на плечах, гуськом шагали вдаль опоры электропередачи…

— Смо́трите, как город наш растет? — сказал кто-то за моей спиной.

Я обернулся. Оказалось, это наш второй штурман, еще молодой паренек, комсомолец.

— Смотрю, — согласился я. — А вы, случаем, не знаете, что за старик сейчас на мостик пошел?

— Ну, как не знать, — сказал штурман. — Старик замечательный, один из старейших речников Енисея, можно сказать, ветеран здешних мест, капитан Ильинский, Василий Васильевич.

— А на «Чкалове» он что делает?

— И на «Чкалове» капитаном.

— А Степан Иванович?

— И Степан Иванович — капитан, — засмеялся штурман. — У нас, как в книжке, два капитана. Степан Иванович — просто капитан, а Василий Васильевич — капитан-наставник. Непонятно? Ну, я вам так объясню: вот вы с нами идете в рейс… Можно считать, весь наш край увидите. Встретитесь и со строителями, и с шахтерами, и с рыбаками, и с пастухами… И обратите внимание: почти сплошь у нас молодежь. Можно считать, молодежный край. Мы здесь и работаем, мы здесь и хозяева, мы здесь, можно считать, главная сила. А у стариков — у них знания, закалка… Вот и поправляют нас, когда нужно, наставляют на путь, если, бывает, собьемся.

— А не обидно молодым-то? Тому же Степану Ивановичу не обидно?

— Чего же обижаться? Я бы не обиделся, например. Рейс сложный… А у Ильинского опыт. Степан Иванович, можно считать, пешком под стол ходил, а Василий Васильевич уже Нижнюю Тунгуску обратал. Трудная река — пороги, камни, мели… Быстрина сумасшедшая, а он еще в двадцать седьмом году до самой Туры ходил, провел туда баржу «Дудинка»…

— Кстати, — перебил я, — вон те вагоны, говорят, в Дудинку везут?

— Везут. Ну и что?

— А зачем туда поезд?

— Приедете, — улыбнулся штурман, — увидите зачем… Много чего увидите… Простите, я на вахте. — И он, козырнув, заторопился на мостик.

На другой день, с утра, наш теплоход заревел веселым баском, потом еще раз прогудел и еще… Отгудев все гудки, сколько положено при отходе, «Чкалов» еще постоял у пристани, но где-то в глубине корабля — точно сердце билось — самым малым ходом уже работала машина. Степан Иванович, склонившись с высоты мостика, смотрел вниз, на пристань.

Убрали трап. Стальные канаты с петлями на концах упали в воду. Звякнул машинный телеграф на мостике. «Чкалов», набирая ход, отвалил от пристани и широкой дугой пошел на фарватер.

Как будто на огромной карусели понесло нас посредине реки. Закружились в хороводе речной вокзал, дома над рекой, мост, высокие сопки на правом берегу.

Проплыли справа краны грузового порта. В последний раз мелькнула за кормой белая часовенка, забравшаяся на вершину Караульной горы. Над ней, набирая высоту, пошел в дальний путь большой самолет…

Какие-то поселочки показались впереди, какие-то заводы. Они всё реже и реже пробегали вдоль бортов. Все чаще подступала к берегам тайга.

Я много рек прошел на своем веку, и от каждой реки осталось в памяти что-то свое, главное. Так остается в памяти лицо человека.