А позади уже снова одна за другой загораются лампы, и новые клубочки кильки собираются и разрастаются вокруг них.

Всю ночь работал движок. Всю ночь темным силуэтом сновала шлюпка в море. Рыбаки гасили и снова зажигали лампы, и снова гасили и опять зажигали… без конца.

А потом наступило утро, волшебное, как все морские утра.

Чуть заметно позеленел далекий горизонт на востоке. Потом так же незаметно появилась там розовая полоска… Темнота стала растворяться, уступая место прохладному полумраку. Потом обозначились волны, сначала близкие, потом далекие, и вдруг высоко в небе вспыхнули розовые шапки дагестанских гор. И мне вдруг вспомнился перевозчик…

«Вот и догнали завтрашний день», — подумал я.

— Шабаш! — крикнул Гриша в машину, и мотор замолчал.

Тамара, с руками, перепачканными маслом, вышла на палубу. У нее было лицо человека, хорошо сделавшего свое дело, — немножко усталое, с искоркой гордости в глазах.

Потом я один остался на палубе. Весь экипаж «Комсомольца» поехал брать рыбу. С судна был хорошо виден длинный ряд черных кольев электрической «стенки» и частый забор «двора».

Я видел, как тянут там тяжелые тали, как поднимается над водой серое полотнище сети и рыба сверкающим водопадом льется в просторные лодки… Потом лодки приняли на буксир, смотали провод на вьюшку, и Тамарина сменщица Оля стала заводить двигатель. Он долго не слушался, не хотел заводиться, наконец пошел все-таки, и «Комсомолец», подняв якорь, полным ходом двинулся к берегу. Умывшись тут же на палубе, рыбаки, проработавшие всю ночь, один за другим пошли спать.

— Как улов? — спросил я у Гриши, вставшего за руль.

— Нормально, — ответил он. — Если так дальше будем ловить, скоро придем в следующий год.

Я не понял, и Грише пришлось объяснить.

— Мы с тех пор, как придумали это дело, здорово перевыполняем план, — сказал он. — За позапрошлый год все поймали, за прошлый поймали, а теперь кончаем свою пятилетку. Так что, если хотите, наш «Комсомолец» — это, в некотором роде, наша «машина времени».

Два часа спустя лодки с уловом сдали на рыбозавод, а меня доставили прямо к пристани. Двигатель молчал; слышно было, как Оля в машине ручным насосом качает горючее.

— Готово! — крикнула она наконец, и я распрощался.

Но уходить не хотелось, и я, стоя на стенке, еще говорил с Гришей.

— И это не все еще, — сказал он напоследок. — Мы еще кое-что придумали. Вот закончим свою пятилетку, начнем новые опыты.

— Где? — спросил я.

Гриша хотел ответить, но в это время двигатель, который до того только сопел да хрипел с заливом, выстрелил в небо тугим кольцом белого густого дыма и торопливо, все чаще и чаще забормотал: там, там, там, там…

Гриша скатал штурвал на борт, дернул сигнальный шнурок.

Баркас грузно двинулся с места, бортом досуха выжал толстый веревочный кранец, взмылил соленую воду за кормой и солидно, переваливаясь с борта на борт, пошел в открытое море.

Скоро его мачта с выцветшим флагом скрылась за молом.

Недавно судьба снова забросила меня в Астрахань.

Много лет не был я в этом городе, и, конечно, многое тут изменилось.

Люди, которых я знал, — одни выросли, другие возмужали, третьи постарели. Десять лет — срок большой.

А сам город помолодел за эти годы. Принарядились дома, разгладились морщины на мостовых, новый стройный мост перекинулся через Волгу, вдоль берегов встали новые заводы…

Дело было ранней весной. Лютые морозы еще держались в те дни, а солнце уже по-летнему ярко сверкало над заснеженной Волгой, и по всему было видно, что вот еще немного — и зазвенят веселые ручейки, посинеет набухший лед и ветер, налетевший с моря, разбудит заснувшую Волгу.

И жил город по-весеннему, по-молодому.

Люди спешили куда-то, на ходу потирая окоченевшие руки. В рыбном порту с урчавших моторами машин сгружали сети и клепку, консервную жесть и морские канаты. Корабли рыбного флота, большие и маленькие, стояли вдоль берегов, готовые с первой водой пуститься в новую путину.

В затоне день и ночь синими молниями вспыхивали огоньки электросварки, длинными трелями заливались пневматические молотки. Новые промысловые суда, как в сказке, «не по дням, а по часам» росли на глазах, готовясь встать в строй.

И здесь же в затоне, сгрудившись веселыми стайками вокруг кораблей, давно отслуживших свой век, молодые ребята-ремесленники, безжалостно орудуя топорами, кувалдами и пилами, разбирали на дрова их корпуса, насквозь просоленные морской водой.

Возле одной из таких стаек я заметил высокого моряка. Еще издали что-то знакомое показалось в его фигуре, а подойдя поближе, я сразу узнал Петра Петровича, штурмана с парохода «Терек».

Он был такой же, как десять лет назад. А я… я, должно быть, сильно изменился. Петр Петрович не узнал меня, и мне пришлось напомнить ему нашу прошлую встречу и наш разговор на мостике «Терека».

— Так, — сказал он, вспомнив меня наконец. — Опять, значит, к нам? Хорошее дело. Верно пословица-то говорит: «Гора с горой не сходится…» А где же остановились?

— В гостинице.

— Вот и напрасно. Ко мне бы, милости прошу. Каюта у меня просторная, а живу бобылем, по-стариковски. Я ведь год как не плаваю, на пенсию вышел.

— Вот как? А что же, здоровье? — спросил я.

— Здоровья-то еще хватает, — улыбнулся Петр Петрович. — Не жалуюсь. Да вот доктора не пускают. Им разве докажешь?

— А сюда по каким делам забрели?

— Да больше от скуки. Здесь как-никак морем пахнет. Да и по хозяйству — дровишек привезти. Холода, дров не напасешься. А у нас в этот год много корпусов пошло на списание. Ну, и на мою долю пришлось кое-что. По старой памяти не обижает начальство. Да вы, правда, хоть зашли бы. Тогда-то, помнится, было мне недосуг, а теперь чего-чего, а времени вдоволь. Вечерами я всегда дома. Посидим у огонька, чайку попьем, побеседуем. Так как, ждать?

— Ждите обязательно, Петр Петрович, сегодня же зайду, — сказал я и в тот же вечер навестил старого штурмана.

Жил он в старинном купеческом доме, в комнате с тремя окнами на Волгу. И хотя комната была просторная и высокая, она и в самом деле чем-то напоминала каюту.

Морская койка с бортиком ютилась в углу.

Большой пароходный стол на одной ноге стоял посередине. Вдоль стен висели длинные полки; на них рядком стояли отлично сделанные модели каспийских танкеров, пузатых рыбниц, стройных сейнеров и парусных реюшек.

А в углу, украшенный цветными изразцами и причудливыми лепными фигурами, до самого потолка возвышался широкий камин. В нем чуть теплились под слоем серого пепла угольки.

В комнате вкусно пахло свежим деревом, краской и чуть-чуть дымком.

Петр Петрович встретил меня, как радушный хозяин, усадил в глубокое кресло, подвинул его поближе к камину, а сам захлопотал по хозяйству. Мне даже неловко стало, что старый человек так суетится из-за меня. А он, не обращая внимания на мои протесты, быстро, по-хозяйски накрыл стол, достал бутылочку вина, включил электрический чайник. Потом надел старый бушлат, принес большую охапку дров и аккуратно сложил их в ящик возле камина.

Странные это были дрова — не ровные куски, не обломки даже, а скорее осколки потемневшего от времени дерева. Местами виднелись на них следы смолы и краски. Кое-где черные пятна гнили глубоко въелись в ветхую древесину, в иных торчали обломки ржавых гвоздей.

Петр Петрович старательно отобрал какие-то особенные дрова, уложил их грудкой над тлевшими угольками и, наконец успокоившись, пригласил меня к столу.

Он расспрашивал меня о Москве, о Ленинграде, где я был недавно. Я его — об общих знакомых, о море, о путине… Но сначала как-то не клеился разговор.

Потом я спросил о моделях.

— Да занимаюсь от скуки, — сказал Петр Петрович, — у нас ведь тут, на Каспии, флот особенный. Есть такие суда, что в целом мире нигде не найдешь. Ну вот я и решил от нечего делать построить модельки. Сдам в музей — пускай молодые поучатся, посмотрят, на чем деды в море ходили. Вот, к примеру… — Он показал на рабочий столик, где стоял неоконченный корпус модели. — Помните, мы «Комсомольца» встретили в море? Вот такой же точно он и был.