Бармин перевёл дух.

— Прости, Николаич, во мне вдруг проснулся врач. Пойми, не успели мы акклиматизироваться, в этом всё дело. Сорвёмся!

— Ты прав, не успели, — согласился Семёнов. — И что же ты предлагаешь, Саша?

— Прошу, требую как врач: отмени свой приказ!

— Что же ты всё-таки предлагаешь, Саша? — настойчиво повторил Семёнов.

— Не приступать к работе. Нагреть, скажем, медпункт, переждать до утра в спальных мешках. А утром, как прилетит Белов, возвратиться в Мирный, привезти оттуда всех людей, новые дизели и монтировать их общими силами. Не одной, а тремя пятёрками!

— Предложение дельное, — Гаранин подошёл к двери и прикрыл её. — В нём есть лишь один недостаток.

— Какой же?

— Оно неосуществимо.

— Почему?

— В Мирном пурга.

В наступившей тишине Бармин тихонько присвистнул.

— Точно?

— Я тебя когда нибудь обманывал, Саша? — мягко спросил Гаранин.

— Простите, забыл о приёмнике…

— Белов летит в пургу, — сказал Семёнов. — Если боковой ветер и видимость позволят, то сядет в Мирном. Закроется Мирный — примут австралийцы на Моусоне.

— А на Восток его завернуть нельзя? — подал голос Филатов.

— У нас есть уши, но нет голоса. Для передатчика нужна энергия.

— Выходит, будем загибаться?

— Лично я не собираюсь, Веня, и тебе не советую, — проговорил Гаранин.

— Тогда другой вопрос, — упрямо рубил Филатов. — Ну, дизеля нам подложили свинью, это понятно. Как пишут в газетах, нелепая и досадная случайность, стихийное бедствие и прочее. А какого лешего мы отпустили самолёт? Что он, подождать не мог, пока мы дизеля отогревали, развалился бы на полосе?

— Нет, Веня, он бы не развалился. — Семёнов посмотрел на Филатова. — Он бы просто не смог взлететь из-за переохлаждения двигателей. Разогреть-то их нам было бы нечем. Так что лётчики, к сожалению, ждать не могли. Только поэтому, Веня, ты и остался на Востоке.

— Я? — Глаза Филатова потемнели. — Почему один я?

— Мне почему-то кажется, что все остальные не улетели бы в любом случае.

— А ведь это уже вроде оскорбление, отец-командир. Выходит, я трус?

— Выходит, так. Ещё пуля не просвистела, а ты готов загибаться.

— Я?

— Ты.

— Но ведь это же я так, ребята, — Филатов растерянно оглянулся, — в переносном смысле…

— Посмотрим.

— Знаешь, Николаич, я не улавливаю логики, — сказал Бармин. — Ну, Веня просто брякнул чушь, у него слово частенько опережает мысли. А я — трус?

— Что ты, дружок.

— Может, паникёр?

— И такого за тобой не припомню.

— Но ведь я тоже считаю, — медленно и раздельно произнёс Бармин, — что все мы должны были бы отсюда улететь!

— Если бы да кабы… — отмахнулся Дугин. — Чего время на душеспасительные разговоры терять, приказано — давайте работать.

— Из тебя бы трактор хороший вышел, — буркнул Филатов. — Послушный воле и руке человека.

— А ты…

— Помолчите! — остановил их Бармин. — Где же логика, Николаич?

— Хорошо, Саша, будем разбираться. — Семёнов зябко повёл плечами, прошёлся по дизельной. — Представь себе, что мы возвратились в Мирный. А там пурга, и сколько она продлится — один антарктический бог знает. Ну, допустим, неделю. Учти, это уже будет середина февраля! И вот пурга закончилась, стали мы перевозить на Восток дизеля — за три рейса один, и шестнадцать человек, да ещё продукты для них, спальные мешки. Ещё неделя — это если погода лётная. А на Востоке уже не сорок пять, как сегодня, а много за пятьдесят! Где эти люди будут жить? И не два-три дня, а полтора месяца, пока не смонтируют на новых фундаментах новые дизеля. Где, Саша? Мы-то их собирались монтировать в тепле и потихоньку, пока вот эти, — Семёнов похлопал рукой по корпусу дизеля, — наш тыл будут обеспечивать!

Семёнов отдышался.

— Без этого тыла новых дизелей нам не поставить, Саша, спроси механиков, подтвердят. Вот и выходит, что улететь отсюда с Беловым — значит поставить на Востоке крест.

— Ты прав, Николаич, — тихо произнёс Бармин. — И я — тоже.

— Тогда и выбирай себе правду по вкусу, друг мой.

— Хотя я и трус, — Филатов с вызовом посмотрел на Семёнова, — а даром хлеб есть не привык. И залезать в спальный мешок, как Волосан, не собираюсь. За дело, что ли.

— Вот это разговор! — поддержал Дугин. — Гайки, Веня, бензинчиком полить надо, прикипели. Тащи инструменты!

— Погоди. — Бармин жестом остановил Филатова. — Для успокоения совести, Николаич, послушай Мирный!

— Хорошо, идёмте.

Через холл и кают-компанию люди прошли в радиорубку. Семёнов включил приёмник, откинул капюшон каэшки, надел наушники и повертел ручку настройки. В мёртвой тишине отчётливо послышалась морзянка.

— Это Белов. — Семёнов сжал руками наушники. — Над куполом ясно… Пролетели Комсомольскую… Мирный в эфире… Ветер усиливается… Боковой пятнадцать метров в секунду… Видимость сто метров… Белов… Пока держу курс на Мирный… Конец связи.

Никто не проронил ни слова.

Семёнов снял наушники, выключил приёмник, набросил на батареи спальный мешок.

— Женя, сколько времени займёт перемонтаж? Примерно.

Дугин задумался.

— Трудно загадывать, Николаич, — нерешительно сказал он. — Как считаешь, Вень?

— На материке часов бы за пять сработали.

— То на материке… Ну, сутки, не меньше. Да ещё ёмкость для охлаждения дизелей делать взамен лопнувшей.

— Понятно. — Семёнов поднялся со стула. — Если кто хочет сказать — говорите. Но покороче.

— Не о чем больше говорить. — Гаранин поёжился, потопал унтами. — От холода одна защита — работа. Пошли, друзья.

Один за другим люди покидали радиорубку. Семёнов задержал Бармина.

— Следи за нами, Саша. Увидишь, кто дошёл до ручки, — применяй власть. Но с пониманием, дружок.

— Боюсь, Николаич, сорвёмся…

— Знаю. А помощи ждать неоткуда, в таком холоде долго не продержимся. Запустим дизель — выживем. Ну, пошли.

Главными фигурами на Востоке стали Дугин и Филатов. Семёнов тоже понимал в дизелях, но не настолько, чтобы вмешиваться в демонтаж столь сложных агрегатов.

В крышку цилиндров, фасонную отливку из серого чугуна, были вмонтированы десятки деталей. Чтобы их снять, следовало произвести множество операций, каждая из которых требовала мастерства и особой точности: отсоединить от форсунок трубки, выпускной коллектор от трубы отвода газов и многое другое. И самое важное — равномерно отпустить все гайки, крепящие крышки цилиндров. Вот дойдёт дело до гаек, тогда и начнётся проверка на выносливость. Но пока что Дугин и Филатов справлялись сами. Они снимали детали и бережно укладывали их на покрытый брезентом верстак.

Семёнову, Гаранину и Бармину досталась работа, не требующая высокой квалификации, — подготовка временной ёмкости для охлаждения дизеля. Для этой цели вполне сгодилась бочка из-под масла, которая нашлась на свалке: пустые бочки и прочие отслужившие вещи с Востока вывозить — себе дороже, и этого добра на свалке хватало. Бочку выкопали, уложили на волокушу и потащили к дому, изредка останавливаясь для отдыха.

Бармин ударил ногой по бочке, сбивая с неё снег, и она загудела поюще и протяжно. Гаранин проводил исчезающие звуки и оглянулся. Он испытывал странное ощущение неправдоподобия окружающего его мира; наверное, подумал он, то же самое чувствуют космонавты, когда смотрят в иллюминаторы своего корабля. Восток был погружён в абсолютную, воистину космическую тишину. Беззвучно повис опущенный с безоблачного неба занавес из солнечных лучей, не скрипел под ногами плотно сбитый снег — отовсюду доносилась лишь тишина. Она была неестественна из-за своей абсолютности, такую тишину люди не любят и называют могильной. И вдруг Гаранину пришло на ум простое объяснение, почему он никогда не слышал такой тишины: ведь на Востоке всегда круглые сутки работали дизели. И улыбнулся: бывало, его раздражал их неумолчный рокот, мешал заснуть. Чудак!