— Ландыши, — произнёс я вслух, когда увидел наконец-то картинку с тем, что искал.

— Что, простите? — снова отвлекли меня.

— Я говорю — нормально — работаем, — и соединил вместе указательный и большой палец, показывая, что всем доволен, лишь бы только от меня отстали.

А затем снова принялся шерстить сайт, пока не нашёл идеальный вариант — огромная корзина ландышей с незабудками и ещё с какими-то невыговариваемыми цветами.

Заказал.

После от руки, торопясь, что передумаю, написал короткое послание, которое передал приехавшему спустя время курьеру, дабы он вложил его в мой подарок.

Ничего особенного, просто слова, которые я должен был сказать Лере лично, но, увы, не смог. Потому что — мудак — моё второе имя.

И нет, это не оправдание. Просто констатация факта.

Что я делал после?

Нервничал. Сдолбил полпачки сигарет, намотал по кабинету пару километров кругов, выпил литр кофе и чуть было не принялся грызть свои ногти. И всё это только для того, чтобы спустя час услышать от компании, в которой я заказал ландыши, следующее:

— Нам очень жаль, Даниил Александрович, но Валерия Дмитриевна не приняла ваши цветы у курьера.

— Что значит…? — осёкся, про себя выматерился трёхэтажным матом, а потом выдохнул и уточнил: — Но вы же оставили ей корзину?

— Простите, но, увы. Девушка не пожелала этого.

— Вот же, — стукнул я ладонью по столу, — гадство!

— Не могу с вами не согласиться, Даниил Александрович, — получил я неутешительное утешение, но мне оно было всё равно, что мёртвому припарка.

— Так, значит, пойдём другим путём, — тут же собрался я и хрустнул позвонками, наклоняя голову из стороны в сторону и озвучивая свой новый заказ.

А затем вызвонил старую добрую знакомую Пелагею Топтыгину. И женщина, выслушав мою вежливую, но безапелляционную просьбу, конечно же, согласилась, а потом и пожелала удачи.

Удача — это полная хрень в моей ситуации, и я это прекрасно понимал. Мне нужно было грёбаное чудо. И я неожиданно решил, что переквалифицируюсь в долбанного волшебника, раз мне так приспичило. Но своего добьюсь.

Вот только уже на следующее утро я получил обратную связь от Пелагеи, которая говорила со мной с изрядной долей сожаления:

— Какая жалость, Данил. Такие роскошные цветы и так обидно, что все эти корзины не были оценены по достоинству Лерой. Но она, по всей видимости, действительно была недовольна увидеть их в начале рабочего дня. Глянула мельком и тут же уехала на объект, перед этим попросив клининг убрать все букеты с её рабочего стола и вокруг него тоже.

— Я понял, — только и выдавил из себя, а затем дал указание своему секретарю раздобыть мне ещё одну сим-карту.

Спустя всего двадцать минут я уже строчил с нового номера смс-сообщение для Райской.

«Я просто пытаюсь извиниться. Зачем ты так? Цветы же ни в чём не виноваты, Лера?».

Отправлено. Прочитано.

Тишина.

Второе сообщение уже не отправилось, а повисло непрочитанным следом за первым. Всего одно слово, которое так осталось в забвении:

«Пожалуйста».

Дозвон. И опять короткие и частые гудки.

Что ж. Добро пожаловать в бан, Данила! Снова!

Но я не спасовал и до конца недели продолжал слать Лере цветы. Тонны цветов. С бесконечным количеством записок, которые она так и не прочитала. Не только в офис, но и по адресу бабульки, что её приютила.

И ничего. Хотя я особо не ждал уже какого-либо прогресса. Просто хотел, чтобы она поняла — мне стыдно за то, что я сказал ей тогда про эту грёбаную квартиру. За то, что врал ей насчёт развода я не извинялся. Почему? Потому что я не жалел, что обманом заполучил её.

Главное — заполучил. И теперь у меня хотя бы есть наше совместное прошлое. Воспоминания. И тоска.

Да, блядь, я тосковал по ней. И по нам. Каждый чёртов день!

А в субботу меня добили. Администратор салона цветов форменно сорвала мне башню всего несколькими словами:

— Адрес доставки букета не актуален, так как получатель по нему более не проживает.

Вот так, мать вашу! Лера съехала, только чтобы больше не соприкасаться со мной. А потом оказалось, что она и Пелагее пригрозила, что уволится, если ещё раз увидит цветы на своём столе.

Шах. И мат. Блядь!

Почти сразу же сорвался к бабусям. Пускать не хотели, но я снова словил шизу и просто снял входную железную дверь с магнитов, а затем поднялся на этаж. На удивление, открыли сразу и любезным, таким, знаете ли, учтивым и радушным голосом поинтересовались:

— Вам, молодой человек в рожу плюнуть сразу или немного погодя? — и пока одна это всё говорила, её сестра стояла за спиной, похлопывая по ладони скалкой, которую держала во правой руке.

Ну прям ОПГ без страха и упрёка.

— И вам не хворать, милые дамы, — не моргнув и глазом, улыбнулся я, хотя хотелось скалиться и рычать.

— Сам уйдёшь или полицию вызвать? — тон всё тот же, и я понимаю, что мой план узнать новое место жительство Леры уже заочно потерпел крах.

— С ней хоть всё хорошо? — не удержался я от вопроса.

И вот тут, видимо, бабулек и бомбануло.

— Хорошо? Да как у тебя совести хватило спросить такое, поле всего того, что ты с нашей девочкой сделал, подлец?

— Поганец! — подключилась и вторая.

— Мерзавец!

— Прохвост!

— Понял, — поднял я руки, — всего вам доброго.

Развернулся и начал спускаться вниз по лестнице, а спустя секунду вздрогнул, когда дверь за моей спиной захлопнулась с оглушительным стуком.

Вышел на улицу. Опустил руки. Откинул голову назад и прикрыл глаза, ловя первые капли сентябрьского дождя. А затем выхватил мощный, болезненный, почти нестерпимый удар туда, где, неистово трепыхаясь, билось моё сердце.

Это было оно — беспросветное отчаяние.

Потому что я отчётливо понял, что всё — ничего больше не будет. Ни Леры в моей жизни. Ни нас. И эти жалкие попытки обелить себя в её глазах просто смехотворны. И ведут в никуда.

И я не знаю, как добрался домой. Как-то, блядь.

Разделся. Что-то сожрал, не ощущая вкуса. А потом достал бутылку из бара и накидался.

Я пил всю субботу. И всё воскресенье тоже пил. В понедельник, вторник и так до самого четверга, забил на работу и да, тоже безбожно и самоотверженно бухал. Как чёрт.

И плевал я с высокой горы на незатыкающийся телефон. В какой-то из дней он просто разрядился и наконец-то заткнулся. А я блаженно выдохнул и продолжил свой расчудесный алкомарафон.

В пятницу в состоянии нестояния вышел и снял в банкомате максимум наличности по возможному лимиту. Поднялся к себе, раскидал эти сраные бумажки по кровати, а потом сделал то, что советовала мне Лера. Упал на них и заржал, как конченый имбецил.

К вечеру упоролся настолько, что непослушными пальцами написал на листке бумаги «ёбаная жизнь», а затем поплёлся с ним в, оборудованный в отдельной комнате, спортзал. Там, придурочно прихихикивая и, матерясь как сапожник, я приклеил этот листок к боксерской груше и начал планомерно её избивать, не забывая периодически прикладываться к горлышку бутылки с сорокоградусным пойлом.

Вот, где-то здесь меня и настигло разочарование века. Потому что неожиданно на пороге спортивного зала появились Ветров, да так и замер, облокотившись плечом на дверной проём.

— Как… ты… тут? — это всё на что меня хватило.

— Дал твоему консьержу на лапу. А дверь у тебя была открыта, если что.

— А да, я ходил же… денюжки снимать, — и эпически икнул, а потом заливисто рассмеялся, поражаясь комизму ситуации.

Отвлекаюсь, бью корявую двоечку по груше, а затем прямым ударом с ноги туда же, но сила притяжения на этот раз побеждает меня, и я всё-таки заваливаюсь на маты. И начинаю ржать.

Хотя совсем не чувствую веселья. Даже близко.

Напротив! Меня что-то душит изнутри. Мешает дышать полными лёгкими. А потом и вовсе будто бы перемалывает все внутренности миксером в однородную кровавую кашу.

Пиздец!

— Ром… Машка, — бормочу я, — будь другом, сгоняй до бара и принеси мне ещё выпить, а?