– Почему не Эшлинг? – Я пытался увернуться от ее прикосновений и в то же время ущипнуть ее за задницу. Несколько мгновений мы вытанцовывали вокруг друг друга, как пара агрессивных павлинов.

– О, конечно, у тебя есть голос Эшлинг. Но тебе нужна поддержка неопределившихся штатов. Считай Киллиана Вирджинией.

Ставить его имя рядом с чем-то непорочным[62] было бы преступлением, но я оградил ее от своих остроумных комментариев.

Я хотел злиться на нее, но, хоть убейте, не мог. Эта сумасшедшая сучка (и я использовал это выражение ласково) позвонила самому чокнутому ублюдку из всех, кого я знал, и обсудила обстоятельства наших с ним отношений.

– У меня нет рубашки для верховой езды, – процедил я, растягивая время.

– Я так и думала. Киллиан сказал, что одолжит тебе пару, – пропела Сейлор.

Я повернулся к ней лицом, когда она распахнула дверь. Из моей комнаты, отряхивая руки, вышли грузчики.

– Ненавижу тебя. – Я дал им двойные чаевые и попрощался, потому что мог одновременно быть и сволочью, и замечательным человеком.

– Я придумаю, как это пережить. – Она одарила меня улыбкой, которую мне хотелось стереть поцелуем.

– Не будь так уверена. Будет непросто, когда я трахну тебя, вымещая эту ненависть, и оставлю в твоем матрасе дыру в форме твоего тела.

Сейлор снова меня подтолкнула.

– Тогда я искренне надеюсь, что твои друзья будут не прочь поспать на матрасе в форме Сейлор, потому что в таком случае я непременно заберу новую кровать. Удачи и пока! – Дверь захлопнулась перед моим лицом, и мне оставалось только смеяться.

Чтоб тебя, Сейлор!

Килл забрал меня внизу, чтобы отвезти в конный клуб. Всю дорогу я теребил лошадку Дала на шее, а Киллиан язвил по поводу всего, мимо чего мы проезжали: клумбы с увядшими цветами, сломанного дерева на обочине дороги, разбросанного мусора. Ублюдка бесило все. Он умрет в тридцать три от сердечного приступа. Он травил меня такой гнилой аурой, что мне придется на десять лет запереться в индусской святыне на горе в Индии, чтобы избавить от его негатива.

Когда мы приехали, я узнал, что у Киллиана было несколько собственных лошадей. Видимо, катался он не только на мне. Я знал, что в юности Килл тоже играл в поло и делал это лучше, чем я (вставить шокированный смайл), но, когда мы забрались на двух черных арабских коней и поскакали, стало вполне очевидно, что мы оба были опытными наездниками.

Киллиан дал мне шлем, седло и пару сапог. В своем снаряжении он был похож на аристократа восемнадцатого века, и я задумался, нравится ли ему быть идеальным круглые сутки семь дней в неделю. Со стороны это казалось очень утомительным.

Мы выдвинулись к опушке леса. Седло, сделанное из дорогой кожи, которое уже обкатал мой брат, источало землистый запах, наполнивший мои ноздри. Я скучал по верховой езде. По всему лесу были развешаны знаки, предупреждавшие наездников об охотниках (какая ирония). Когда Киллиан покосился на меня, чтобы отметить мою реакцию, я пожал плечами, пришпорил коня и поскакал вперед. Было крайне глупо заезжать далеко в незнакомый лес на новой лошади, но я знал, что мой брат достаточно ответственный, чтобы сохранить жизнь нам обоим.

Килл быстро меня нагнал.

– Ну что, ты все еще играешь роль Огюста Дюпена[63] и придумываешь, как свергнуть Сильвестра?

Ну конечно, он ссылался на персонажа Эдгара Алана По, а не на Шерлока Холмса. Килл всегда умел здорово отличаться от остальных. Наверное, он думал, что у меня сложилось впечатление, будто Огюст Дюпен – какой-то изысканный французский десерт. Я поскакал быстрее, заставляя его попотеть за этот разговор.

– Он что-то затевает, – отрезал я. – Годами будучи говнюком, я стал экспертом в распознавании мерзавцев.

– Я доверяю твоему чутью, – протянул Килл с привычной серьезностью и вежливостью, не обращая внимания на группу светловолосых молодых наездниц, которые выскочили из леса и захихикали, указывая на нас. Киллиан даже не удостоил поклонниц взглядом. А я с некоторым раздражением осознал, что и сам был не особо заинтересован в том, чтобы попробовать их богатства.

– Тогда почему не поддерживаешь меня в этом деле? – вскипел я.

Неужели ненависть Килла ко мне превзошла его любовь к «Королевским трубопроводам»? Я пытался сохранять спокойствие. Киллиан ненавидел эмоции. Я гадал, каким же образом он подарит отцу наследников, которых тот явно ждал, если мой брат питал отвращение ко всем эмоциям, включая страсть.

– Ты это начал. Теперь твоя задача довести все до конца, – пояснил Киллиан, пришпорил коня и ускорил темп, держа спину прямой, как стрела.

Мы все время гнались друг за другом. Я вспомнил его слова: «Все вокруг – бесконечное соперничество». Я рванул вперед, нагоняя брата.

Песня дня: «Wild Horses»[64] группы The Rolling Stones.

– Я не люблю проверки, – процедил я.

– А я не люблю налоги, – парировал он. – Но угадай, чем я занят каждый год пятнадцатого апреля? Дам подсказку: точно не пятью калифорнийскими черлидершами на ковре за четырнадцать тысяч в доме своего друга.

Я чуть не рассмеялся. При всей своей гадливости мой брат был круче кассира в супермаркете Trader Joe’s.

– Вот отстой, – простонал я, подразумевая ситуацию с Силли. Оргию я до сих пор не мог вспомнить.

– Добро пожаловать во взрослую жизнь. Оставь свою радость и творческий потенциал у порога.

– А если у меня не получится его прижать? – Я впился ногтями в шкуру его лошади. Заметил, как Килл разминал своего черного арабского скакуна, частенько его подгоняя, будто хотел рвануть через препятствия. Мне показалось закономерным, что он даже не дал клички двум своим любимым лошадям. Он был равнодушен даже к тому, что ему нравилось.

– Тогда обидно за «Королевские трубопроводы», но мы отлично поработали, – бесстрастно сказал он, глядя вперед.

Лошади сказочно устремлялись вперед и были хорошо приучены к седлу. Они были молоды, но спокойны и добродушны. Мы заехали в гущу леса, окруженные деревьями и мхом. Впереди была расчищенная тропа, ведущая черт знает куда. Солнце просачивалось среди сосновых иголок, а вокруг витал свежий запах земли.

Киллиан относился к Силли с таким же недоверием, как я. По этой причине Силли и ненавидел его. И по этой же причине Килл не высмеял меня, когда я озвучил ему свою теорию.

– Ты хочешь посмотреть, облажаюсь я или нет. – Я щелкнул пальцами, наконец-то это поняв.

Брат снял невидимую ворсинку со своего пальто для верховой езды.

– Тебе нужен хороший стимул. Только повесь бунтаря на городской площади, а не сношайся с его ногой, когда закончишь.

– Да пошел ты.

– Язык – это мощный инструмент, ceann beag. Лучше прекращай им злоупотреблять.

– То есть? – Я бросил на него презрительный взгляд.

Я ненавидел его самоконтроль. Он выводил меня из себя. Киллиан представлялся мне одним из тех социопатов, которые могут трахать кого-то часами, не кончая, просто ради наказания. Вот насколько он был дисциплинирован.

– Бесценное и никчемное – суть одно, только преподнесено по-разному. Слова и формируют тебя, и уничтожают. Ругаясь, ты превращаешься в человека, не способного в полной мере выразить свои чувства.

– Ладно, Джеффри Чосер-младший[65], вернемся к Сильвестру. Что он, по-твоему, задумал?

– Притом что пару месяцев назад он попросил увеличить долю его акций и значительную прибавку к зарплате, но в обоих случаях получил отказ, думаю, он понимает, что скоро вылетит, и хочет сунуть руку в горшочек с медом, пока не поздно. Он может увести миллионы со счетов компании. Миллиарды, если достаточно честолюбив и излишне мстителен.