Врачи сели на длинную скамью и сняли куртки. Женщина на носилках отодвинула желтое одеяло и села, мужчина с девочкой устроились рядом с ней на носилках. Она обняла их и прижала к себе.

За всю дорогу никто не произнес ни слова. Все уже было сказано.

Прежние «врачи скорой помощи» сидели теперь в кожаных куртках, заметно уплотненных на груди. Один из них держал планшет, показывающий дорогу позади машины. Камера, очевидно, расположенная над задними дверцами, считывала и сохраняла номера всех немногочисленных машин, следующих за ними. Не похоже было, чтобы их кто-то преследовал.

Карета скорой помощи была тщательно проверена на предмет маячков, и семья Русенквист основательно покопалась в своем гардеробе, чтобы убедиться в том, что маячков нет и на одежде. Связь осуществлялась исключительно из самого пустого уголка чердака, со старого проводного телефона, откопанного в ящике комода и сразу же после переговоров уничтоженного. Если люди Блока не дежурили у дома круглосуточно и не ехали теперь за ними, то вероятность преследования сводилась к нулю. Вряд ли за ними велось спутниковое наблюдение.

Машина скорой помощи ехала очень долго, время от времени сворачивая на проселочные дороги. Никакой слежки за ней не было. Она находилась уже далеко за городом, на севере, когда дороги сделались совсем узкими и наконец уперлись в сельский дом на окраине деревни.

Сначала из машины вышли «медработники» и проверили окрестности. Ведущая к дому гравиевая дорожка вдруг осветилась, и на крыльцо вышли два человека. Семье подали знак, что можно покинуть машину. Йонни протянул руку под носилки, под свисающее одеяло, выудил оттуда пару новеньких, проверенных на предмет подслушивающих устройств костылей, протянул их Ди, а потом достал из машины два чемодана и пластиковый пакет.

Семья сделала несколько шагов по направлению к дому. Вокруг них кружили телохранители в расстегнутых кожаных куртках, с отчетливо виднеющимися полицейскими значками на поясе. Ди обняла Йонни, их губы слились в долгом поцелуе – настолько долгом, что Люкке занервничала. Но Ди тут же заключила ее в объятия и крепко прижала к себе.

По дороге к дому – дом принадлежал бывшему коллеге Йонни, ныне фермеру, и найти его было практически невозможно – Ди заметила, как Йонни протянул пакет с DVD-фильмами Люкке.

– Все матчи «Ливерпуля» после завоевания кубка в девяносто втором, – сказал он.

– Они ведь есть в Интернете, – удивилась Люкке.

– Только Интернета тут нет.

Люкке резко остановилась. Ди обернулась, вытерла слезы в уголках глаз и услышала голос Йонни:

– Попалась!

Засмеявшись, Ди поблагодарила коллег, провожающих ее семью к дому. Самый темненький из них задержался. Ди погладила его по руке и искренне произнесла:

– Спасибо.

Смуглый полицейский улыбнулся и направился вслед за Йонни и Люкке, которых пока охранял его коллега.

Ди запрыгнула в машину и устроилась рядом с коллегой Йонни, сидящей за рулем. Они кивнули друг другу.

– Ты ведь знаешь, куда ехать, София?

– Не совсем, – ответила София, заводя двигатель.

– Не совсем? – удивилась Ди.

– У Главного полицейского управления столько входов, – сказала София, протягивая Ди мобильный телефон. Ди взяла мобильник. Набирая номер, она видела в зеркало заднего вида, что смуглый полицейский остановился на дорожке. Он смотрел ей вслед.

И звали его Самир.

Молли Блум пыталась вытеснить тоску по дочери, Мирине – слегка замерзшая, в четвертый раз просматривала видеозапись беседы в Стэкете. Облака рассеялись, обнажив темно-оранжевое заходящее солнце, слабо освещающее мерзнущего рядом с Молли Бергера. К сожалению, освещение это было лишь наружным. Сэм никак не мог сдвинуться с мертвой точки. Он пытался понять, как так вышло, что семья Дальбергов не имела шведской регистрации. Их имена попадались в различных документах, но если они граждане Швеции, они должны быть официально зарегистрированы. Такое ощущение, что с переездом в США они исчезли. Но как? И почему?

– А они действительно граждане Швеции? – задала Блум риторический вопрос.

– По крайней мере, в качестве граждан США они не находятся. Сплошная бюрократия.

– Это должно было произойти еще при переезде. В девяносто седьмом. Уолтер как будто пытался стереть отовсюду свое шведское прошлое.

– Но цистерны с его замороженными жертвами остались в стране, – констатировала Блум. – Только вот где? И кто за ними следил?

– Посмотри еще раз эту сцену, – сказал Бергер, придвинувшись ближе.

Блум сразу поняла, о каком эпизоде он говорит. Ей удалось довольно точно найти нужный фрагмент. И вот на экране она сидит в гостиной в Стэкете и спрашивает: «А какие-нибудь филиалы у „ATСG“ были? Дополнительные помещения?» И ответ: «Насколько я знаю, нет. Мне кажется, за границы своего участка они не выходили».

Блум поставила запись на паузу и тряхнула головой.

– Тебе не кажется, что она ответила слишком поспешно?

– Включи снова, – попросил Бергер.

Они посмотрели фрагмент еще раз. Определить точно все равно было трудно.

– Не знаю, – сказал Бергер. – Довольно быстрый ответ. Как будто эта реплика, в отличие от остальных, была у нее уже наготове.

– Это же очевидно, у них есть филиал, возможно, не один, – воскликнула Блум. – Помещения, где они занимались менее официальной деятельностью. И где предположительно остались такие вещи, как криокапсулы с замороженными людьми.

– Может быть, – вздохнул Бергер.

– Вообще, весь этот разговор – образец двусмысленности, – продолжала Блум. – Что же они за люди?

– Да, похоже на театр абсурда, – согласился Бергер. – Мне это напомнило пьесу Гарольда Пинтера.

– Взглянем на них поближе? Я тут уже попыталась выяснить, кто они такие. На первый взгляд, компания снобов из высшего общества с помешанной на омоложении мамашей во главе. Но что они за типы? Начнем с самой Матильды. Вот, посмотри на ее лицо. Это я поймала ее, когда говорил один из сыновей. Трудно сказать, что читается в ее взгляде. Восхищение? Презрение? Страх? Кто она такая?

– Женщина, которой наплевать на то, что пропал ее супруг, – ответил Бергер. – Она разделяла его слабость к омолаживающим процедурам, но не сильно расстроилась, когда он исчез. Пока деньги никуда не делись.

– Но ведь странно, что они не заявили в полицию?

– Может, они стали такими американцами, которые не доверяют официальным органам власти, – сказал Бергер. – Трамп. Вторая поправка к Конституции. Надо брать закон в свои руки. Никогда ни о чем не заявлять. С властями контактировать по минимуму. Особенно со шведскими. Здесь все сплошные коммунисты. Постоянное недоверие. Поэтому они и согласились с нами побеседовать. Независимые предприниматели. Настоящие частные сыщики. В лучших американских традициях.

– Но мы ведь сказали, что выступаем представителями властей, хоть и американских, – сказала Блум. – Думаешь, они нам поверили?

– Либо после нашего ухода у них состоялись небольшие дебаты, – сказал Бергер, – либо…

– Мне кажется, мы с тобой думаем в одном направлении, – произнесла Блум. – Давай, договаривай.

– Либо они просто хотели выведать, какой информацией мы владеем.

– Для чего?

– Потому что кто-то из них убийца.

Повисла пауза. Полная тишина. Даже залива не слышно.

Наконец, Блум заговорила:

– В таком случае, каков мотив? Все четверо должны быть скорее благодарны Уолтеру за свою привилегированную жизнь?

– Возможно, он их тоже как-то использовал, – предположил Бергер. – И они работали в его фирме. Мы же так и говорили об убийце раньше: он и жертва, и исполнитель. Он просит за что-то прощения – расчесывает бороду – и в то же время его тоже чему-то подвергали.

– И что, все они замешаны в заговоре?

– Вряд ли. А вот покрывать убийцу они могут. Возможно, они поняли, что произошло, и не хотят его выдавать.