Ладони почему-то вспотели.

– Диана оплатила поездку через мобильный банк?

– Да, я поэтому телефон и заметил.

– Спасибо, – кивнул Глушко, когда чашки оказались на столах. – А как она себя вела?

Сам встал на прежнее место, потрепав Рокки по голове. Он лизнул мою ладонь, отвечая на ласку, и улегся вдоль деревянных тумб.

Нагретая керамика обжигала пальцы. Сжимать кружку было неприятно, но это чувство отрезвляло – я никак не мог окончательно проснуться, либо же рассеянность была вызвана внезапной новостью. Я видел ее несколько часов назад, а теперь она мертва.

– Ничего странного, – в моей голове раз за разом прокручивался один и тот же отрезок. Девушка, пока еще живая и безымянная, сидит на заднем сидении моей машины и смотрит в окно. По бледному лицу проносится свет. Я сглотнул, пытаясь вернуть себя в настоящее. – Просто сидела. Мы и не говорили почти, пристально смотреть на нее тоже причин не было. Она только в пальто куталась, мерзла как будто.

– Она все время была застегнута?

– Да. Один раз только наверху ворот распахнулся… Я тогда подумал, что она не одета.

Мужчины снова переглянулись. Старший следователь отложил телефон.

– А говорите, что не смотрели.

Говорящие взгляды правоохранителей заставили меня перевести глаза к окну. Одна ладонь легла на край столешницы, пока вторая продолжала сжимать кружку. Как-то не хорошо это все. Они что, подозревают меня?

– То есть, под пальто вы ничего не увидели? – Морозов заговорил, пытаясь звучать более беззаботно. – Ничего такого, просто нам нужно знать, какая одежда на ней была. Ее нашли обнаженной, так что…

Я нахмурился, ощутив, как поднимается отторжение. Это все не правильно. Спрашивать, действительно ли она умерла сама, не хватило смелости. Те, кто накладывают на себя руки, обычно не раздеваются догола, по крайней мере, раньше ничего подобного мне не встречалось.

– Не знаю. Не видел, было ли на ней что-то еще.

Сказать наверняка в таких случаях всегда сложно. Я не соврал – не видел одежду, но… Что же это? Снова крутится на кончике языка, оставляя только след. Что же я тогда видел?

– Когда ворот приоткрылся, – свободная рука коснулась горла, поддерживая мои попытки описать неизвестную вещь. Пальцы до боли сжали кожу. – У нее тут висело что-то. То ли кулон, то ли, может, это деталь одежды. Темно было.

– Украшение, – протянул Глушко, записывая очередную строчку в заметках.

– Еще, может, есть какие-то моменты? – Морозов потянулся за конфетой, лежащей в вазочке. Он, наконец, вспомнил, что рядом стоит чай.

В этот раз вопрос меня озадачил. Я снова углубился в скудные воспоминания о той поездке, пытаясь выцепить из них еще хотя бы одну важную деталь. Ничего не лезло в голову.

– Вы довезли ее по адресу ******** **, – утвердительно проговорил Морозов, но вот выражение его глаз оборачивало это предложение в пелену вопроса. Он будто подталкивал меня в нужную сторону.

– Высадил рядом, у центрального входа, где лестница.

– Больше там никого не было?

– Нет, вообще никого. Я осмотрелся, прежде чем уехать. Ни одного человека не увидел.

– Осмотрелись? Зачем? – Глушко опустил брови, смотря на меня с неприкрытым подозрением.

– Я стоял какое-то время, решил немного в себя прийти, спать очень хотелось. Потом уехал. Да и странно, девушка ночью приехала в общественное место, которое закрыто, еще и одна.

– Странно, – задумчиво подтвердил мужчина, возвращаясь к экрану смартфона. – Куда она пошла, вы видели?

– Прямо, вроде. Не знаю.

– Поняли. На этом закончим тогда? – утвердительный кивок старшего напарника дал зеленый свет – Морозов одним махом влил в себя остатки напитка, и, хлопнув по коленкам, поднялся. – Давайте я номер оставлю, а вы мне свой напишите. Будут вопросы у нас, или вы что-то, может, вспомните – сможем связаться.

После обмена номерами следователи поблагодарили меня за гостеприимство и ушли. Мы с Рокки снова остались вдвоем, так что теперь некому было отвлекать меня от обдумывания произошедшего.

Едва я отвернулся от двери, в нее снова позвонили.

– Забыл совсем, – Морозов протянул мне обрывок тетрадного листа. – Это номер отца погибшей, он просил передать. Хочет связаться с вами, у него тоже есть вопросы какие-то. Только не говорите никому, что это я вас свел, а то по шапке получу.

– Ну чего ты там? – спросил второй следователь.

– Иду. Все, до свидания.

– До свидания.

Я встал спиной к проходу, изучая протянутую бумажку. Не отрывая от нее взгляда, добрел до кухни и приземлился на один из стульев. И что с ней делать? Звонить? Почему я чувствую себя таким виноватым? На мне нет ответственности за жизнь других людей, они сами выбирают, как поступать. Может, мне и удалось бы изменить что-то, заговори я с ней, но я ведь не знал. Никто не знал. Так же могли вмешаться и соседи, и ее друзья, родственники. Отец, номер которого я держал в руках. Почему же тогда кажется, будто на мне вся ответственность?

Я ведь был последним, кто ее видел. Этого вполне достаточно.

Шутка или нет, но, возможно, устань я больше, не прими заказ, она осталась бы в том дворе до утра, а потом вернулась домой.

Ладонь сама собой несколько раз прошлась по колючим волосам. От любых действий становится легче, это помогает не забивать голову. Потому я частенько отжимаюсь, навожу чистоту дома или выхожу покурить на балкон, когда не хочу загонять себя в очередной угол. В этот раз бездумно упираться в пол не хотелось, нужно было подумать, ситуация ведь не простая.

Рокки вилял у ног, пытаясь привлечь внимание, а затем закинул передние лапы мне на бедро и в наглую вылизал половину лица, не дождавшись отдачи.

– Эй, парень, не надо так делать, – я попытался отодвинуться, но массивное собачье тело подалось следом, не прекращая того же занятия. – Рокки. Рокки, остановись ты.

Результата мои уговоры не дали, да и силы у четвероногого друга оказалось едва ли не столько же в этом положении, потому я засмеялся и обнял его, зарываясь в шерсть. Пахло домом, теплом и собачьим кормом.

– Пора бы тебя искупать, – буркнул я, после чего звонко чмокнул мокрый нос. – Хочешь гулять?

Пес тут же спустился на пол, затем гавкнул, резво направляясь к выходу. При этом не забывал следить, чтобы хозяин тоже двигался в нужную сторону.

На улице было людно. На площадке бегали дети, лавки занимали мамочки, папы, бабушки и дедушки, наслаждаясь благоприятной погодой. Отпускать чрезмерно активную овчарку в такой обстановке – явно не самое хорошее решение, потому мы отправились на прогулку, соединенные поводком. Рокки такое не нравилось, но он являлся животным чрезвычайно умным, потому возмущаться не планировал: лучше свежий воздух на поводке, чем душная квартира в полной свободе.

Пока пес удовлетворял свои потребности, попутно выискивая на горизонте соседских собак, я достал из кармана клетчатый листок. Подумав, набрал номер и нажал на кнопку вызова.

Это малое, что можно сделать в моем случае, чтобы поддержать безутешного родителя.

– Не хочу, у меня и так много работы. Тем более, два дня. Сам подумай, в лепешку расшибиться что ли? – я выводил волнообразную линию посреди холста, деля его на две части. Трубка, зажатая меж ухом и плечом, снова взмолилась:

– Понимаю, что два дня для портрета – слишком мало, но ты ведь можешь постараться.

– Слушай, чего ты так зацепился? – кисть приземлилась в маленькую стеклянную банку, такие я частенько использовал вместо подставок. Телефон перекочевал в ладонь, измазанную засохшей красной краской. – Просто очередная работа, которая мне ничего не даст. Заплатят не больше, чем обычно, висеть картина будет, как я понял, в доме какого-то средненького семейства. И? В чем смысл?

– Ну, ты хотя бы создашь что-то свое…

– Это такая же перерисовка, только не с другой картины, а с фото. Еще аргументы?