Каждая жизнь – это временной отрезок с раскиданными по нему точками-событиями. Между некоторыми из них, связанными общим повествованием, стоят десятки лет. В девять научился кататься на велосипеде, а в девятнадцать оказался сбит пьяным автомобилистом, вильнувшим на край проезжей части. Твое время в этом мире закончилось, сделанного вспять не обратить.

Иногда события связаны совсем незаметно. Не сделал что-то во время, а потом, как в домино, каждый случай задевает последующий, давая направление для падения, и вот линия ведется в другую сторону – из-за одной глупой ошибки пострадал близкий человек. Это событие связано с тобой, даже не смотря на то, что произошло в чужой временной шкале.

Случается такое, что жизни двух людей невольно связываются из-за принятого ими решения. Переплетаются, перекликаются, даже спустя те же десятки лет. Для времени нет понятия времени, как глупо.

Десять лет.

Двери больницы распахнулись. Спокойное помещение наполнилось кучей скомканных голосов, скрипящих шагов и грохотом носилок скорой помощи. Несколько медработников везли тело, окутанное проводами, шлангами и трубками. Они что-то кричали стоящим на пути людям, а те прижимались к светлым стенам, провожая взглядами всю процессию. Понимали, что еще одному человеку не повезло.

За носилками и командой врачей бежал… а девушка. Совсем молодая, даже юная, лет шестнадцати. Темные спутанные волосы развивались от быстрых шагов, в огромных голубых глазах стояли слезы. Капля за каплей они стекали вниз, смывая засохший на нем слой грязи. Все ее платье, до этого светло-зеленое, было покрыто пятнами. Руки содраны в кровь, одна сторона лица чуть опухла. Девушка бездумно спешила вслед уезжающим носилкам, волоча трясущиеся ноги. Она ведь сделала все, что могла. Все, что… мог. Он сделал все, что было в его силах.

Врачи скрылись за очередными дверьми. Одна из медсестер остановила парня, встав между ним и операционной.

– Туда нельзя! Молодой человек, ждите здесь!

Он метался из стороны в сторону, точно зверь в клетке, и отчаянно пытался заглянуть в приоткрытые створки.

Женщина исчезла в той же комнате, плотно ее заперев. Ему оставалось только сесть и терпеть.

Вина может душить. В прямом смысле. Чьи-то невидимые руки обхватывают твою шею и сжимают ее, мучают, заставляя сожалеть. Через тонкую кожу проникают внутрь, давят сердце. Кровь бежит по венам быстрее, потакая его предсмертной агонии. Дышать невозможно. Это чувство знакомо многим, как и тому, кто ждал исхода идущей битвы за жизнь – в физическом смысле на его коже все еще багровели следы человеческих пальцев, а теперь такие же следы появились глубже, под оболочкой из плоти.

Он сел на соседний от двери стул и сложил руки на лице, пытаясь прикрыть его, отгородить себя от произошедшего. В это не верилось. Серебряное кольцо, надетое на средний палец, жгло скулу мертвым холодом. Молодой человек снова сделал вдох и выдох, пытаясь привести себя в чувство, но покалывание в груди все равно заставляло раз за разом прокручивать одно и то же. Одинаковые кадры. Разъедающее сожаление. Столько слов, которые он хотел бы сказать ей.

Он скажет. Обязательно скажет.

В коридоре было устрашающе тихо…

Устрашающе громко. Девушка сидела на одном из стульев, подпирающих стену в ряд. Вокруг бегали толпы чьих-то сочувствующих родственников и медработников, шурша документами, а за стеной пытались привести в чувство единственного, кто волновал ее. Рядом, так же переживая, ждали его родители: плачущая мать прятала лицо на груди отца. Пара нарочно не замечала ее, отвернулась в противоположную сторону. Хорошо знающие друг друга люди сидели в нескольких сантиметрах, словно незнакомцы.

Девушка посмотрела на них с нескрываемым, искренним сожалением. Она уже перестала плакать, только через силу пыталась сглотнуть колючий комок, вставший поперек горла. Ее мучили усталость и физическая, настоящая боль, перед глазами стояли ужасающие кадры. Мысли были не здесь, не в стерильных стенах больницы, а в месте, которое не так уж далеко отсюда. Мокрое и грязное. Полное отчаянных криков. Все, что продолжало держать их в настоящем – он.

Она ненавидела его. И в то же время любила.

Он ненавидел ее. И в то же время любил.

Свадьба через пару месяцев, они бы со всем справились. Ей просто нужно было выжить.

Ему просто нужно было выжить.

Двери бесшумно приоткрылись. Одна из белых фигур покинула операционную, стягивая медицинскую маску с лица в нарочито замедленном жесте. Окровавленные перчатки заставили парня совершенно неосознанно поежиться. Поднявшись, он почувствовал, как мышцы на лице сводит от ужасного предчувствия – врач был расстроен.

– Мы… Не смогли. Нам очень жаль, она…

– Он жив.

Мать вновь громко зарыдала, падая от переизбытка эмоций в руках мужа. Тот насильно зажмурился, пытаясь не потерять контроль над собой, и усваивал почему-то не успокаивающую мысль – он жив. Девушка, стоящая в стороне, зажала рот ладонью, но сквозь пальцы все равно предательски пробивался израненный голосок. Она подняла глаза к потолку и оперлась о стену, не в силах держаться ровно.

Слишком больно. Как же больно.

– «Помогите мне».

– Можете зайти…

– …попрощаться.

Парень через силу кивнул. Получилось резко и прерывисто, будто шея была слишком напряжена. Металлическая пружина, а не мышцы и кости.

Врач ушел, за ним скрылась команда, оперирующая умершую. Секунды тумана до момента, когда коридор остался чист. Он схватился за ручку двери и вошел в комнату, хмурясь странным словам. Делал то, что просили, хотя совсем не понимал реальность произошедшего. Что сказал врач? Что она мертва?

Не может быть.

Ему послышалось.

Правда одна, но специально медленно входя в операционную, он отчаянно надеялся, что все домино снова встанут на ребра и развернутся иначе, упадут в другую сторону, изменят конец этой истории. Она ведь сейчас смотрит, улыбаясь. Ждет, когда гость поднимет глаза, чтобы подозвать его к себе и обнять, забыв прошлые обиды. Как всегда. Как раньше. Они простят друг друга и уедут домой вместе, чтобы там получить свои заслуженные часы тепла.

Тишина и приглушенный свет. Дверь захлопнулась, оставив малочисленный шум жизни позади. Он стоял, вслушиваясь в звуки, которых не было.

Ничего.

Нижняя губа предательски задрожала, изображение поплыло не известно, от чего. Сколько смелости и самообладания в простом движении – всего-то поднять голову, но как же сложно.

Она прошла вслед за его родителями, словно тень, будто ее и не было здесь. Они радовались, припали к постели сына, хоть и знали, что тот не мог их увидеть или услышать. О плачевом состоянии говорили видимые признаки: множественные трубки, катетеры в венах, кислородная маска на лице. На нем не было живого места, голова покрыта бинтом, но рядом, укрепляя надежды на хороший исход, прерывисто пищал аппарат. Девушка встала поодаль, смотря на паренька с замиранием сердца. Опасаясь, что он может в любой момент очнуться, стала наспех смахивать слезы, растирая ими грязь по щекам. Трясущимися ладонями пригладила спутанные волосы, часто дышала и вытягивала непослушные уголки губ, пытаясь сделать вид, что все хорошо.

Он был важнее.

Важнее боли и желания убить себя.

– Мой мальчик, – мать ласково перебрала темную прядь, торчащую из-под белых полос, повторяя одни и те же привычные обращения.– Мой ангел. Мое солнце.

Отец стоял рядом, глядя на сына с высоты своего недрогнувшего тела. Серьезное лицо не выражало и капли всех переживаний, возложенная ответственность заставляла быть сильным и держаться ради жены. Лишь влажные линии от уголков глаз до крыльев носа поблескивали в мутном свете ламп.