– Там история очень сложная…

Я едва ли не засмеялся от его наивности и собственного возмущения.

– Ради всего Святого, Ген, серьезно? Решил меня жалостью пронять? Я благотворительностью не занимаюсь.

– Портрет отец умершей девушки заказал, – продолжил менеджер, не обращая внимания на мои высокомерные речи. – Она с моста спрыгнула. Скоро похороны, хотят на поминках поставить картину. Ну, и на память, конечно.

Удержаться, чтобы не закатить глаза, не получилось. Стоять надоело, потому я разместился на кресле. Под моим весом мягкое сидение вытолкнуло в воздух плотные клубы пыли, пришлось долго чихать и махать рукой перед лицом, чтобы избавиться от зуда в носу. Надо бы вызвать клининг… Нет, здесь лучше убраться самому.

– И что? Надо теперь бросать все остальное? Сам ведь говорил, что мне следует больше работать.

– Говорил. Но это хорошее дело. Займись ради разнообразия.

Я театрально засмеялся, нарочито медленно выталкивая из себя звуки.

– Неужели, кто-то рассказал тебе, что такое «сарказм»? Удивительно.

– Серьезно, Егор. Возьмись, может, на душе легче станет.

Опять. На этом последние крупицы хорошего настроения ушли, оставив за собой типичное для меня состояние дисфории. В такие моменты хочется закричать кого-то до смерти или разорвать голыми руками. Почему все считают, что должны лезть в мою жизнь? Я кого-то просил? Или, может, справляюсь недостаточно хорошо для человека, который потерял очень важную часть своей жизни? Не думаю. Я держусь и еще фору дам всем этим сопливым нытикам, воющим из-за своих жен, умерших от рака. Я никому не жаловался. Никому. Никого не просил проявлять свое сочувствие или давать советы. Надо уже начинать рубить длинные носы, слишком уж много их обладатели на себя берут.

И ставить Еву в один ряд с самоубийцей… Как только язык повернулся.

– Нет, – рявкнул я и сбросил звонок.

Все, что я прошу – чтобы меня оставили в покое. Это так сложно? Неужели нельзя просто заткнуться?

Никогда не выходило спокойно договариваться с людьми. Ева пыталась научить, но по итогу просто сдалась.

– Ты не можешь послать человека на три буквы, если он тебя достает, – она округлила глаза, глядя на меня через зеркало. Наблюдать, за ней, собирающейся на работу, было моим любимым делом. В то утро моя девушка уже занялась йогой, сходила в душ, высушила волосы, и после всего этого стояла перед трельяжем в одном белье.

– Почему? – весело спросил я, пожимая плечами. – По-моему, это отличный вариант.

– Сказать моему начальнику, что ему пора копить на пересадку волос, тоже казалось тебе отличным вариантом.

Я громко, заливисто засмеялся, хлопнув в ладоши. Ева пыталась держать серьезное лицо, но все равно улыбнулась. Это каждый раз воспринималось, как маленькая победа, ведь она не могла долго злиться на меня по таким мелочам, не смотря на свою педантичность.

– Это было гениально. В следующий раз он пятьсот раз подумает, прежде чем попытаться приударить за тобой или другой особью женского пола, младше него больше, чем на двадцать лет.

Ева обернулась, глядя на меня ошарашенно. Каре-зеленые радужки, оттененные косметикой, казались еще красивее. Я засмотрелся на них, не обращая внимания, что в целом вид моей второй половины перетек в возмущенный.

– Особью женского пола? Ты сейчас серьезно?

– Что не так? По-моему, все ок'ей. От «особи мужского пола» ты бы не удивилась, – я поднялся с постели, медленно подходя к ней со спины. Достигнув цели, оперся одной рукой о стол и принялся нагло разглядывать отражение, собирающее волосы в высокий хвост.

– Ты какой-то циничный. Надо повысить твой уровень сострадания и толерантности. В питомник сводить.

– Лучше в приют, – я обнял ее за талию одной рукой, а второй перекинул хвост на другую сторону, обнажая шею и ухо. Продолжил уже шепотом. – Дети не настолько надоедливые.

Ева обернулась, шлепнув меня ладонью по голому плечу.

– Ты ужасен.

– Видимо, не так уж и ужасен, раз ты все еще здесь, – ее слегка растерянный вид заставил меня вновь засмеяться.

– Я еще над этим подумаю.

– Тик-так, время уже вышло. Думать надо был раньше, теперь ты от меня уже никуда не денешься.

Я все сильнее прижимал ее к себе, пока не услышал короткий писк. Объятия быстро перестали быть хоть каплю эротичными, мы сплели тела просто, чтобы получить друг от друга немного любви и при этом не пораниться в очередной раз.

Не знаю, сколько сидел вот так, глядя в пустоту и прокручивая мобильный в руке, но через какое-то время он завибрировал, оповещая о новом сообщении. Догадаться о том, кто его прислал, труда не составляло. Весточка пришла от Гены.

Я, будучи заведомо недовольным, открыл его, желая записать парню пару ласковых, но наткнулся на присланное изображение. Молодая девушка лет двадцати, худая, с крашеными платиновыми волосами по ключицы. Узкий нос, узкие губы и вытянутые серые глаза. На фото она выглядела очень счастливой.

– Что же ты с моста кинулась, идиотка? – вздохнул я, уложив голову на левую руку. Указательный и средний – на висок, большой – под подбородок. Делаю так часто, сам не помню, почему начал.

Покойная смотрела в ответ, издеваясь. Не понимала, что уже не жива.

Телефон лег экраном на мою грудь, пока я бродил взглядом по студии, раздумывая. Оно мне нужно? Работа и так есть. Художников по городу – завались, замучаешься выбирать. И цена разная, и стили, многим вообще все равно, чем заниматься, главное, чтоб отметку потом под постом оставили. Как я, например, да. Но в этом и суть – тут даже отметки не будет. На кой черт мне тогда сдалось это все? Вот зачем она это сделала?

Я снова поднял фото к лицу. Из-за чего можно вот так поступить с собой и своей семьей? Пока ты жив – все реально. Соберись и исправь. Родные точно помогли бы. Раз портрет твой заказывают, значит, любят, о чем еще переживать? Может, если бы у меня никого не было, тоже бы давно в окно вышел. Иногда хочется, чтобы все по щелчку закончилось, но так не бывает. Пойдешь на такой шаг – будешь умирать мучительной смертью, потом тебя найдут в луже мочи и фекалий. Мучительных способов из общей суммы почти сто процентов, даже отсечение головы не дает мгновенного забвения. Это так, если что.

Незнакомка продолжала смеяться.

– Какие у тебя могут быть проблемы? Ты ведь красивая. На вид не глупая, хотя, кто знает.

Родители наверняка запасной вариант не искали. В теории, если постараться, можно и за два дня успеть. Уж не знаю, насколько качественно выйдет, но о качестве ведь и речи не было? Два дня дали – вот и получайте результат за это время.

Проклиная себя, негодуя и вспоминая все матерные слова, которые знал, я ответил Гене согласием, затем удалился на кухню, чтобы взять очередную бутылку вина. Под эту работу нужно пить постоянно.

Ненавижу рисовать мертвых.

Возможно, это было моей главной ошибкой. Или главным правильным решением, смотря, как расценивать итог.

Два дня прошли как в тумане. Вечером отец покойной должен был приехать за портретом, но так как я находился в алкогольной коме и не отвечал менеджеру – адрес он ему не прислал. Я, наверное, слишком беспокоился о своей личной жизни, но без моего согласия Гена не имел права разглашать место моего проживания, это прописано в договоре. Потому, проснувшись ранним утром и увидев кучу пропущенных от него, я был готов убиться о стену.

– Алло, Ген? – позвонил уже по пути в ванную, стягивая одежду на ходу.

– Ты где пропадал? Я тебе телефон со вчера обрываю!

– Знаю, знаю, прости. Скинь адрес заказчика, я сам ему портрет отвезу. Время же есть еще?

– Есть, вроде как. Но там похороны, помнишь об этом вообще? Тебя не ждут.

– Я не собираюсь в гости напрашиваться, просто работу оставлю и свалю. Будто мне самому хочется опять в это влезать. Кидай адрес, через двадцать минут выйду.

Приняв душ, я достал единственный черный костюм, который был готов к носке. Для чьих-то похорон довольно дорого, но выбирать не приходилось. Вышла задержка в десять минут: семь на подсушку волос, три на упаковку картины.