Гена скинул мне номер заказчика, потому, оказавшись у двери, я позвонил. Следом набрал номер квартиры в домофон, меня впустили. На нужный этаж поднимался в состоянии нахлынувшего похмелья, ведь в суматохе совсем этого не почувствовал. Успел трижды сказать, что ненавижу себя. Первый – за то, что согласился на эту авантюру, второй – за треклятый алкоголизм, третий – за неорганизованность и биологическую не совершенность. Я знаю, что алкоголь – это яд, но можно ведь как-то менее тошнотворно на него реагировать?

Створки лифта открылись напротив нужной двери. Я нажал на звонок и, пока открывали, успел привести себя во внешний порядок.

Внутрь меня впустил полнотелый взрослый мужчина. Помятый и грустный, выглядел так, будто был наркоманом в глубокой завязке: бледный, с огромными синяками под глазами и воспаленными венами. Что странно, при этом он старался улыбаться. Увидев его напряженные губы, растянутые к ушам, мне стало не по себе.

– Здравствуйте, – прошел в квартиру, вытягивая шею, чтобы разглядеть еще хоть кого-то. Делал это незаметно, сохраняя интеллигентный вид. – Извините за задержку, слишком много работы, я совсем потерял счет времени.

Отец покойной, не составило труда узнать его по голосу, отрицательно качнул головой. Мое опоздание явно беспокоило любого из присутствующих родственников в последнюю очередь.

– Не переживайте. Спасибо вам, что привезли ее.

– Не стоит.

– Проходите в гостиную, там есть место на тумбе.

– Нет, не… – едва я начал отмахиваться, что получилось жалко и неуверенно, хозяин квартиры напряженными руками подтолкнул меня вперед.

– Проходите, пожалуйста.

– Но…

– Проходите, проходите.

Он скрылся на кухне. Уходя, я слышал, как мужчина болезненно выдыхал, стараясь подавить слезы. Какое-то время у меня не было сил пойти дальше, ведь отголоски ненавистных эмоций забились где-то на подкорке. До этого все казалось другим, чужим. Незнакомая семья, умершая девушка, горюющие люди и обычный дом. Она здесь жила, росла, а я просто пришел нажиться на сентиментальности ее родителей. Мне этот печальный факт боли не приносил, потому я смотрел на происходящее, как на плохую постановку, не испытывал жалости к ним, только к себе. Такая обстановка ковыряла раны, пробуждала то, что мне не хотелось вспоминать или озвучивать. Даже думать об этом не хотелось, но я все равно думал, потому что не мог ничего поделать со своей внутренней слабостью.

Все похороны одинаковые. Я обещал себе, что никогда больше не попаду на такие мероприятия, не пойду, даже если умрет кто-то близкий, но все равно оказался здесь. Избегал, а по итогу сам же пришел. Словно на секунду вернулся в прошлое.

Целый год прошел с того момента, как ты ушла.

До сих пор помню день похорон.

Твоя мама рыдала на моем плече, моя – стояла поодаль, безутешная. Смотрела на фото с черной лентой на уголке, без конца поправляла букет твоих любимых цветов, который сама же и принесла, пока он не превратился в увядший веник. Я не подходил. На то было много причин, но главная, и, честно говоря, самая позорная: страх разреветься на глазах у всех, ведь тогда последний праздник в твою честь обернулся бы полной катастрофой. Многие держались лишь потому, что я молчал. Успокаивал всех, бегал, помогая с организацией, раздавал платочки скорбящим пожилым родственницам, причитающим, что ты была слишком красива, умна и молода, чтобы умирать.

Некоторые смотрели на меня с пренебрежением и ненавистью. Знали, что я наделал. Может, так только казалось. В тот день многое шло наперекосяк, а отвечать за подобные дни будет только сумасшедший.

Раньше я смеялся над теми, кто был готов лечь в гроб рядом с любимыми, а в тот день сам хотел поступить так же. Отвратительное чувство. Понимаешь, что не хочешь умирать, но и жить так тоже не получится. Сил не хватит. Потому и пил – счет времени теряется, жизнь становится туннелем, по которому ты летишь, прерываясь на короткие периоды похмелья и зарабатывания денег. Иногда память вообще отключается. Хотел бы я все забыть, отрезать от себя прошлую жизнь, чтобы всего этого не знать.

В гостиную вошел медленно, не спеша, чтобы не напороться на лишних людей. Не хватало только завести беседы с кем-нибудь из убитого горем семейства. Кто знает, сколько их тут на самом деле? Может, у погибшей куча старших сестер, а они любят в моменты слабости и эмоциональных потрясений вешаться на мало знакомого мужика, чтобы рассказать ему о наболевшем. Я на разговоры не был настроен, так что решил высмотреть этот стол, на который надо поставить портрет, оставить его и потихоньку уйти, а оставшуюся сумму за услугу вытрясти через Гену.

Должен отметить, квартира у пострадавшей семьи не самая маленькая из тех, что мне приходилось видеть. Хороший ремонт, погодите…

Одну из стен гостиной занимали дипломы в рамках, куча разных наград, фотографий с какими-то людьми и, кажется, снимки из путешествий. По неизвестной причине меня потянуло к этой стене, а отказывать себе в таких маленьких радостях я не привык. Пусть секундой ранее мне хотелось остаться незамеченным, эта секунда прошла, и теперь хочется посмотреть, что же там такое.

Как ненормальный, я поплелся с картиной, укутанной в белую ткань, через довольно большую комнату, чтобы замереть у стены, увешанной маленькими «окошками». На них был изображен отец погибшей девушки в разные периоды своей жизни. Кажется, он археолог или историк, по содержанию наград сложно точно определить, но в любом случае, человек довольно успешный.

– «Николай Степанович Хромов», – подсказывали таблички. Интересно.

Видимо, мое появление спровоцировало новую волну разговоров, потому что в следующую же минуту, одна из женщин отделилась от сидящих на диване и подошла. Она часто поглядывала на картину, что помогло определить ее статус на этом мероприятии.

– Здравствуйте. Вы Егор? – робко поинтересовалась хозяйка дома, сложив редкие светлые брови домиком.

– Здравствуйте. А вы?…

– Ольга. Я – мама Дианочки. Пойдемте, покажу, куда поставить.

– Конечно.

Мы отошли к дальней стене, где находилась пустая тумба с кучей свечей, несколькими живыми букетами и венком. Портрет мы поставили, аккуратно подправив все, что стояло вокруг.

– Вы очень талантливы. Спасибо за работу. Мы переживали, что поздно спохватились.

– Я признателен за похвалу. И не думайте об этом, все в порядке, вам ведь было не до таких мелочей, понимаю.

Женщина ласково поправила лепесток лилии, загнувшийся о раму.

– Вы правы. Очень тяжело… Хоронить детей.

Воспоминая родителей Евы, я понимал, что мне нужно держаться ради своих. Странно это все. В какой-то момент я стал так поглощен своими переживаниями, что забыл о семье. Мама, папа, младший братишка – все померкли.

Что ответить на ее слова?

Этого не потребовалось, ведь вскоре пришел Хромов старший.

– Прекрасная работа, – кивнул он, все так же натянуто улыбаясь. Жена повторила его жест, и когда они посмотрели на меня, выражая благодарность, я покрылся мурашками – жуткие, неживые губы, похожие на резиновые маски. Глаза красные, сверкающие. Казалось, еще чуть-чуть, и эти улыбки превратятся с болевые оскалы.

– Благодарю, – я все же нашел в себе смелости ответить. Неужели, мое лицо тоже так когда-то выглядело?

– По поводу оплаты, – заговорила женщина. Муж заботливо перехватил слово.

– У нас сейчас небольшие проблемы с финансами, вы сможете немного подождать? Буквально час, нам привезут нужную сумму.

Я невольно отвернулся, пробегая глазами по доступному пространству квартиры. Похоронить человека в наше время далеко не самое дешевое занятие, удивительно, что они хотя бы задаток внесли. Стоило ожидать.

– Да, конечно.

Спрашивать о переводе на карту и мыслей не было. Раз привезут, то, значит, наличные, а закидывать разбитых родителей своими капризами – это уже свинство. Я, может, и редкое дерьмо, но не свинья.

– Спасибо огромное, вы такой хороший человек, – говоря это, женщина не выдержала и сошла на плач. Супруг приобнял ее за плечи, пытаясь успокоить.