Его рот открыт, глаза быстро моргают, и я понимаю, что это он. Гарретт смотрит вниз на свою руку и кричит, отдергивая ее. Я падаю вперед, слабая, с отчаянным вдохом. Я слышу, как он дергает за цепи, несомненно, чтобы добраться до меня.

— Я в порядке, я в порядке, — кричу я и чувствую, как он замирает рядом со мной.

— Детка, Боже, прости меня. Черт, Боже, мне так жаль…

Я поднимаю голову, слыша боль в его голосе и видя слезы в его глазах.

— Я не мог видеть тебя, я не мог, клянусь, я думал, что это она, я думал, что это она, — всхлипывает он, большие рыдания, сотрясающие все его тело, и, несмотря на усталость и слабость, я тащу свою задницу к нему и ложусь на грудь Гарретта, прижимаясь лбом к его лбу и вытирая слезы.

— Я знаю, тише, я здесь. Мне жаль, что я не пришла быстрее, но она больше никогда не причинит тебе вреда, я обещаю. Боже, детка, прости меня, — шепчу я, и мои собственные слезы капают на его лицо.

Просто две разбитые души, встретившиеся в залитой кровью спальне, оба потерянные, пока мы не оказались в объятиях друг друга. Его боль ― моя, и сейчас я хотела бы забрать все это. Избавить его от нее. Я хочу вернуть моего жестокого, злобного мудака, который ничего не боится, но сейчас ему нужно быть слабым.

Ему нужно, чтобы я удерживала его, пока он уязвим, чтобы он мог снова стать тем мужчиной, чтобы он мог найти свой путь назад. Поэтому, несмотря на то, что я знаю, что нам нужно двигаться, я обнимаю его, целуя его лицо.

— Все хорошо, я здесь, ее больше нет.

Я просто повторяю это.

— Детка? — в конце концов, произносит он, и я снова смотрю в его глаза. — Я ненавижу тебя, — шепчет он, его дрожащие губы трогает еле заметная улыбка.

— Я тоже тебя ненавижу, — шепчу я, наклоняясь и нежно целуя его. — Нам лучше двигаться, здоровяк, ты не против?

Он кивает и втягивает воздух, кажется, немного восстанавливая контроль над собой.

— Да, а остальные здесь? — спрашивает он, прочищая горло.

— Внизу, — говорю я, сажусь и развязываю его вторую руку, прежде чем сползти вниз по кровати и развязать его ноги. Освободившись, Гарретт пытается сесть, но падает обратно, несомненно, от потери крови и шока. Я помогаю ему встать.

— Не торопись.

— Где она? — рычит он, и я показываю на край кровати.

— Мертва, прости, я не могла удержаться.

Я пожимаю плечами, понимая, что он, вероятно, хотел бы убить ее сам.

— Хорошо, — огрызается Гарретт и втягивает воздух, перебираясь на край кровати.

Я встаю на ноги, держа руки перед собой на случай, если он упадет, пока хватается за кровать и поднимает свое тело, морщась от боли.

— Нам просто нужно спуститься вниз, здоровяк, а потом мы пойдем домой, — заверяю я его, а он смотрит на меня и дарит мне чертовски душераздирающую улыбку.

— Мой дом там, где ты, — шепчет он.

— Да, ты потерял слишком много крови, ты возненавидишь себя за сказанное тобой позже, — дразню я. — Но не волнуйся, я напомню тебе, что ты это сказал, когда ты снова будешь называть меня соплячкой.

Гарретт фыркает, а затем стонет от боли, прикрывая грудь рукой. У него повсюду маленькие следы порезов и колотые раны, их слишком много, чтобы сосчитать, и, вероятно, поэтому так много крови. Он голый, поэтому я торопливо ухожу, пока не нахожу какие-то треники, а затем опускаюсь на колени у его ног.

— Держись за мою голову, позволь мне помочь тебе, — предлагаю я, прижимая их к себе.

Он хватает меня за волосы, поднимая одну ногу, затем другую, пока я натягиваю треники, прежде чем встать на колени и натянуть их до конца, прикрывая его наготу. Я не могу спросить, причинила ли она ему боль там, пока нет, но если он захочет поговорить об этом, я рядом. Я не буду давить на него. Я просто чертовски рада, что он жив.

Поднявшись на ноги, я обхватываю Гарретта рукой за плечи, и мы выходим из комнаты. Ему удается удерживать часть своего веса, но чем дальше мы идем, тем сильнее он прижимается ко мне. Мы идем медленно, и когда спускаемся по лестнице, я уже не слышу звуков борьбы. Каждый шаг для него ― агония, а мне приходится стискивать зубы от давления на мое тело.

К тому времени, как мы достигаем низа, мы оба задыхаемся и покрыты потом. Я маневрирую вокруг тел, проверяя, нет ли среди них моих парней. Я замечаю Сэма в углу и замираю на секунду. Его глаза пусты и ничего не видят, лицо бледное, пистолет лежит на полу рядом с ним, как будто он его уронил, а в груди у него зияет дыра.

Тяжело сглотнув, я отворачиваюсь, понимая, что мне нужно вызволить Гарретта. Парни встретят меня там, я знаю это. Они должны это сделать. Мы проходим через парадную дверь и поднимаемся по подъездной дорожке, каждый шаг медленнее предыдущего, пока я не начинаю хрюкать, удерживая почти весь его вес.

— Давай, здоровяк, не отставай от меня, ладно? Осталось совсем чуть-чуть.

— Люблю тебя, детка, — говорит он, и я поднимаю глаза, чтобы увидеть, что его лицо бледное, а из раны на груди сочится слишком много крови.

— О нет, блядь, не любишь, держись! — требую я, и он снова фыркает.

— Такая властная, — бормочет он.

— Тебе это прекрасно известно, так что, блядь, послушай меня хоть раз, ты, дрочила.

Я тащу его так далеко, как только могу, и уже прохожу ворота, когда слышу шум и оглядываюсь.

Прижимая Гарретта к себе, я вижу Райдера, идущего к нам. Он просовывает голову под другое плечо Гарретта и помогает мне. Кензо не отстает, но он держится за живот и морщится, в остальном он выглядит нормально.

— Где Ди? — спрашиваю я обеспокоенно, как раз когда вижу, что он удаляется от дома с сигаретой во рту. Он небрежно машет мне рукой, затем бросает сигарету обратно в дом и бежит к нам.

Это занимает всего три секунды.

Дом взлетает на воздух.

ДИЗЕЛЬ

Гарретт в плохом состоянии. Он бледен и теряет много крови. Нам удается затащить его на заднее сиденье. Мы оставляем Тони, чтобы он привел здесь все в порядок и привел Номера Первого, как указывали его татуировки, к нам домой. Все, что сейчас имеет значение ― это наша семья.

Наша разбитая семья. Кензо ранен. Гарретт умирает… он не может умереть.

Я не могу его потерять.

Паника накатывает на меня, пока я не ударяюсь головой о приборную панель, чтобы заглушить ее. Райдер смотрит на меня с мрачным лицом, заводит машину и сдает назад.

— Не может умереть, умереть, нет, умереть, не может умереть.

Я даже не знаю, что говорю, пока кто-то не шлепает меня по башке.

— Он, блядь, не умирает, слышишь? Так что заткнись, Ди! — орет Птичка, и я оборачиваюсь, чтобы увидеть слезы в ее глазах. Ее платье порвано и залито кровью, и ужас в ее глазах потому, что, несмотря на ее крик, она боится, что он умрет.

— Маленькая Птичка, — шепчу я, пытаясь помочь ей, но Гарретт в этот момент стонет, и она снова поворачивается к нему.

— Я здесь, здоровяк, я здесь, — шепчет она, и его глаза слегка приоткрываются.

— Прости, детка, — бормочет он.

— Нет, не извиняйся, мать твою. Просто оставайся со мной, хорошо? — требует она, и он фыркает, а затем кричит в агонии, звук заполняет машину и заставляет Райдера нажать на педаль газа. Я подскакиваю на своем сиденье, когда Кензо крепко обхватывает голову Гарретта, чтобы не дать ему двигаться.

Он успокаивается, но, похоже, по большей части теряет сознание. С каждой милей меня охватывает все большая паника, когда я перевожу взгляд с дороги на него.

Глядя на заднее сиденье, я вижу, как наша девушка прижимает платье к его груди, чтобы остановить кровотечение, ее лицо застыло в решительном оскале. Меня охватывает паника, но я не могу не восхищаться ею. Она наклоняется к его лицу и дает ему пощечину.

— Ты не бросишь меня на хрен, слышишь? Если кто-то и убьет твою упрямую задницу, то это буду я, так что борись, мать твою!