В ответ на это, молодая женщина – безупречно слаженная и грациознознная, с чувством собственного достоинства, преумноженная совершенством, поравнялась со мной у витража подъездного окна. Эта была та самая женщина, упавшая, как она сама выразилась, к моим ногам… Оказалось, что они соседи с Гансом.

– У вас не найдется прикурить?

И я дал ей прикурить. Но в эту минуту отметил в ней две вещи, которые на тот момент взволновали меня. Опустим дифирамбы о её фантастической красоте, о безупречном вкусе. Мне бросились в глаза её руки, а именно пальцы. Совсем простые. Немного поврежденные в суставах. В них не было ничего от аристократизма, и они выполняли каждодневную работу. Я никак не мог сопоставить внешность незнакомки с её руками. Словно они ей не принадлежали. И, впрочем, если говорить, о целостности – руки были логичным продолжением её натуры. Обратил я своё внимание и на изгиб ноги. Уверенный, прочный, он опирался на высокий каблук бежевых лакированных туфель. Передо мной, бесспорно, стояла красивая женщина. Я не проявил к ней мужского интереса, просто позволил себе оценить её внешность, но внутри меня внезапно обострились обоняние, слух и зрение. Я готов поклясться, что в эту минуту я издал слабый рык. Я опустил глаза, боясь, напугать её, но незнакомка в этот момент смотрела на то, как дворник мел прелую листву.

– Зябко…, – произнесла она…

Я ничего не отвечал. То, что произошло со мной секунду назад могло означать возвращение прежнего кошмара. Так хищник выходил на охоту, он вырывался из-под кожи и уничтожал все вокруг себя. Но почему сейчас? От кого я защищался, если кроме меня и молодой женщины (как, кстати, её зовут? Надо бы поинтересоваться при возможности) на лестничной площадке не было никого? Опасность исходила теперь ото всюду. Волосы на загривке у меня внезапно встали дыбом. А глаза привычно изменили свой цвет – в слабом солнечном свете они горели желтым.

– Мне пора! – я сорвался с лестничного пролета и ринулся вниз на ходу кидая ей фразу: мне кажется, я могу ошибаться, извини за это, но твоя жизнь – это золотая клетка.. Прости меня.

Я вырвался из подъезда и прямиком направился в центр, не сбавляя бега. В наушниках барабанил John Newman и зверь потихоньку отпускал свою хватку о мое запястье. Теперь я искал глазами по сторонам знаки. Если зверь проснулся, значит рядом опасность – она возникла, и он будет пытаться её уничтожить. Может быть, эта старик со своей историей о нескончаемой эмиграции. Или незнакомка? Рядом громко обрушил на мой обостренный слух своё рявканье ворон. Мы посмотрели друг на друга, затем птица взмахнула крыльями, а я побежал вслед за ней. Мы бежали долго – до самого городского кладбища – той его части, где располагались фамильные склепы. Они были настолько древними, что практически невозможно было разобрать имен и дат. Ворон исчез. Туман клубился у моих ног, облизывая подошвы грязных кроссовок. Мне не хватало силы отодвинуть маститую дверь. Я долго провозился с ней, пока не обнаружил в торцевой части склепа расщелину. Оказавшись, наконец, внутри, не мог надышаться – воздуха практически не осталось здесь. Пахло плесенью и тленом. По периметру располагались пять гробов. Я не знаю, для чего мне понадобилось открывать тот, что стоял дальше остальных. Он оказался пустым. Я потрогал обивку на ощупь. Коснулся носом поверхности ткани – ничем не пахло.

И я медленно, словно боясь испачкать святыню, погрузил себя в этот гроб. Крышка громко упала надо мной.

И я закрываю глаза… ничего не происходит… Лишь одно – невесомое и едва ощутимое – я больше не в гробу….

Городок был наполнен светом. Его узкие улочки вмещали в себе множество людей – военных и штатских. Народ был измучен творившемся вокруг, но в то же время весело ликовал. Я осмотрелся по сторонам. Это все было в точности, как описывал старик. Бедный узкий квартальчик с набросанными точками продаж овощей и фруктов, много-много самого разного люда и, в особенности, детей. Я увидел, как в небо взлетают пестрые ленты, увидел, белых и серых голубей, увидел, как молоденькие девушки смеются и флиртуют с офицерами. Провинция, освобождённая от боевых действий, но все ещё вздрагивающая от большой беды. И падали теплые хлопья снега. Весеннее пробуждение разгонял юный мотоциклист.

Военные британцы маршировали не всерьёз – так, дабы скрасить весеннюю хмарь. Все понимали – война в Европе заканчивается. Оставалось одолеть пару фронтов и над рейхстагом повесят победоносный стяг – как точно подметил Ганс. В это верили. Этим жили. Жили одну единственную неделю. Никогда больше в этом городе не царило такое блаженное спокойствие. И в друг. В самом начале улице я увидел её.

Я замер…

Ганс вряд ли обладал достаточным ораторством, чтобы описать ту красоту и миловидность лица, да и я, в сущности, не подберу правильных слов. Её звали Елена. Теперь я это знал. Казалось, что на своих руках она несет весь мир. Её длинные густые, светлые локоны ловили снежинки, качаясь в такт шагу. Большие голубые глаза смотрели всюду и каждому улыбались. На ней было одето ситцевое платье – бежевое, к крупными неяркими цветами. Толстым серым шарфом была обмотана шея. Её появление на этой улочке моментально взбудоражило каждого – настолько её образ выбивался из простоты и однотипности. Женщины смотрели ей вслед с едкой иронией и завистью, а самый бойкий офицер – молодой – лет тридцати набрался смелости, чтобы подхватить её улыбку и провальсировать пару шагов. Она нисколько не сопротивлялась такой бесцеремонности. Напротив – поддалась танцу и в конце поцеловала своей улыбкой незнакомца у самого краешка виска. Всё в ней дышало жизнью. Все источало свет. Будто и не было страшного фашистского гнета. Будто она не знала эмиграции и лагерной жизни и всё это время была окружена таинственным саваном, не допускающим беды. Это была фантастическая юность и грация при том, что ей было не меньше тридцати. И всё-то в её лице было правильно. Ничего лишнего. Матовые пунцовые губы, немного румян и подводки на глазах.

Но каково же было моё удивление, когда в женщине, что в эту секунду заполнила собой целый мир, я узнал незнакомку, которая проживала в подъезде Ганса. Что это? Обман зрения? Родственник? Двойник? Я остолбенело вытаращился ещё больше пытаясь разгадать эту тайну. Но в ту же минуту потерял её в толпе. Я потерял Елену, но точно знал теперь, почему для Ганса важно оставить в памяти воспоминание, возможно, о самой фантастической женщине на всём белом свете.

Я проснулся в своей постели спустя несколько дней. Был вторник, восемь утра. Я, конечно же подумал прежде о том, что все приключившееся со мной – не более чем сон. Но внезапное оглушительное карканье раздалось прямо на моём подоконнике. Я попытался прогнать назойливого ворона. Но он лишь посмотрел на меня и продолжил ковырять когтем дерево. Это не было сном. Это было чем-то невероятным, но точно не сном. Я налил себе чашку кофе – следовало побриться и собираться к Гансу. Я решил, что не стану ничего рассказывать ему о своём приключении – это неправдоподобная чушь и выдумка – решит он. Для него я и так городской сумасшедший.

Ганс встретил меня, держа в руках конверт.

– Что в нем? – осведомился я

– Понятия не имею, молодой человек, письмо просила отдать вам Елена…

– Какая Елена? – но по написанному в конверте я догадался о ком идет речь.

«Отрадно, что в моем окружении ещё остались люди, способные видеть глубже… Спасибо))) Вы, к счастью ошибаетесь по поводу клетки. Я очень свободолюбивый человек, чтоб жить в каких бы то ни было клетках…»

Своё послание она никак не подписала. Я осторожно отправил его обратно в конверт и убрал во внутренний карман пиджака.

– Расскажите мне, пожалуйста, о ней?

– А что вас интересует? Жена какого-то правительственного чиновника. Не очень крупного, судя по всему, но он вхож в нужные круги. И когда вы соберете мою биографию, именно он будет помогать вам в издании. Насколько мне известно, это её третий брак. От первого она родила сына. Сейчас ему одиннадцать. В сущности, все.