В курилке мы оказались наедине. Было сумрачно и прохладно, когда Елена, кутаясь в мой пиджак, вновь начала вскрывать моё нутро.

– Не стоит бояться людей, зачем ты это делаешь?

– Много чего было в жизни…

– И все же… подумай… большинство из них – не нападают на тебя. Не хотят причинить тебе зла.

– Наверное, это так. Но вот ведь странная штука – заводишь отношения с человеком – не важно – будь то дружба или любовь – а потом – бац! И человек уходит. А ты остаешься, как маленький ребенок – брошенный – жалкое чувство.

– Я понимаю, о чем ты говоришь. Но со временем я научилась одной хитрости… смотри…

В следующий момент она распахнула руки будто приглашая к объятию…

– Я делаю вот так – всем людям вокруг, тем самым говорю – приходите и бейте меня, если посчитаете нужным. Когда идёшь к людям с открытой душой – проще отражать удары. Ты ничего не боишься, ты ко всему готов. Ты даешь им выбор и право оказаться рядом.

– Это чересчур для меня…

– Ты слишком много думаешь. И самое плохое в этом – не позволяешь людям помочь тебе. Твоё поведение – не каждому по зубам, понимаешь? В какой-то момент люди действительно решают просто сделать шаг назад, чтобы сохранить себя и оставить тебя в покое. Ты ведь к этому стремишься, а это тяжело наблюдать со стороны. Тем более жить в этом. Это тяжело. Пойми и их тоже…

– Вполне понимаю…

– Тогда…

– Никаких отношений, никогда! – я засмеялся в голос… А она иронично улыбнулась и отметила мою неискренность.

Я сказал эту фразу, но то, что произошло в зале ресторана спустя всего несколько минут, меня оглушило. Всё было по-прежнему. Мы пили вино, играл неспешный David Lanz, кажется, «A Whiter Shade of Pale», и моя последняя фраза:

– Я никогда не полюблю…

В следующую секунду я повернул голову на сидящую рядом со мной Елену. Я, вдруг, заглянул в её глаза и сам испугался того, что увидел на самом дне собственного сердца, и вдруг страшно захотел зажмуриться, на худой конец – отвести взгляд, но не мог. Чувство поразило меня, обращаясь в горячее эмоционального потрясение. Оно рождалось где-то внизу живота, поднимаясь все выше, становясь все глубже. Мы смотрели в глаза друг другу и звенела тишина – та самая, от которой никак невозможно отделаться. Сколько же всего пережили наши взгляды в этот момент. От легкой улыбки до грусти, а дальше – по ускользающей траектории – волнения, страха – едва уловимого предвестника кошмара, но, в сущности непонимания. Как же я глуп! Как же мало знаю о себе и совсем не ведаю, что говорю – мелькнуло вдруг в моем сознании… Я резко сбросил взгляд и уставился в свою тарелку. Елена моментально, но очень деликатно попыталась рукой повернуть меня за подбородок…

– Макс… смотри мне в глаза, – шептала она, словно из другой реальности…, – Макс…

Я сделал колоссальное усилие над собой. Теперь её голубой оттенок становился жгуче васильковым, волнительным. Музыка близилась к кульминации…

– Что с тобой? О чем ты думаешь…?

Я не знал, что ответить. Начиналась паника. Я должен был выйти из-за стола. Срочно выйти из-за чертового стола… Обронив тарелку на пол, я спешил на свежий воздух. Ведь я не мог ей сказать главного. То, что родилось во мне испугало меня до чертей, напугало бы и её тоже во сто крат больше… я просто шёл к выходу… я просто не мог ей сказать…

… как сильно мне захотелось вдруг поцеловать её… одну лишь её… единственную на свете… соединившуюся в моей голове с той, что уже случилась со мной, но была вымыслом…

Мне вдруг страшно захотелось поцеловать её настоящую…

С этого дня я не мог больше думать ни о ком другом. Но и развивать в себе внезапную осознанность боялся, не хотел. Хотел бежать, но куда? Всюду натыкался на её глаза – городские афиши, встречи в доме Ганса, сам Ганс стал для меня олицетворением лишь её. Я чувствовал, что, общаясь с ней, замыкаюсь в самом себе. После трехнедельных переживаний и эмоциональных всплесков пришло изнурительное чувство усталости от самого себя. Эмоциональный перегруз. Чувства. Во всем теперь были чувства. Она не свободна – я подозревал, как монументальный аргумент расшатываясь, подобно зубу, вот-вот обратится в прах.

Очевидно, было где-то около двух часов ночи. Я спал и сквозь сон услышал позвякивание посуды на собственной кухне. Затем шаги и затем мне в нос ударил запах свежесваренного кофе, что было совершенно невозможно, ибо накануне в моей холостяцкой квартире я расправился с остатками растворимого. Сон мой стал распадаться, и я открыл глаза. Во всех комнатах горел свет многочисленных торшеров и бра. Из кухни ко мне выруливал сам Ганс с подносом в руках и дурацким нервным напряжением на лице. Видно было, как он балансирует с двумя чашками и кофейником, боясь упустить из рук только что приготовленное для меня и, очевидно, для себя. Мистика продолжалась подумал я, теперь мистическим для меня предстал и главный виновник торжества. Я был взволновал, но не удивлен. Череда странных событий вдруг стала частью меня самого. Я лишь ждал, каким образом они будут трансформироваться во мне.

– Ганс, стойте на месте, мне нужно точно знать, что это вы…

Старик остановился и уставился на меня вопросительно…

– Кто же это может быть ещё?

– Что вы делаете в моей квартире?

– Я не в вашей квартире, – с этими словами он соорудил столик для чаепития и принял свою привычную для рассказов позу.

Я осмотрелся по сторонам ещё раз. Это была моя квартира в районе Останкинских прудов, а значит до центра далековато-то будет. Старик не мог прийти сюда пешком. Машины он не водил, в таком, случае – такси?

– Вы не о том думаете, Макс.

– Откуда вам известно, о чем я думаю?

– Это же очевидно – не пытайтесь понять – то, что происходит – лишь вариант возможной нормы. Той нормы жизни, которая свойственна лишь вам.

– Ганс, вы редко бываете занудой, сейчас меня это раздражает, что происходит?

– Вы забываетесь… пейте свой кофе…

– Не хочу я вашего кофе, я хочу спать.

– Глупо отправляться в дорогу, не выпив чашку кофе…

Во мне снова родилось отчаянное чувство вины перед стариком. За Елену. Сейчас я был особенно уязвлен, сидя перед ним совершенно без одежды, накрытый тонким одеялом…

– Куда мы пойдем?

Старик молчал…

– Или поедем?

– Я тут подумал, зачем пускаться в долгие россказни, если все можно увидеть своими глазами… Ваша задача лишь не нарушать ничего в этом прошлом. Оно должно остаться неизменным. Просто наблюдать. Ни к чему не прикасаться. Ни с кем не здороваться, и главное… не следует больше менять ход истории. Всё идёт так, как идёт. От вас оно уже не зависит. И вам оно не принадлежит… Ну, лишь отчасти.

Я только сейчас заметил, что старик больше не хромал, не выглядел дряхлым, больным, он говорил уверенно, его глаза были ясными. Его седина исчезла. Передо мной был Ганс и не Ганс одновременно. Меня охватил ужас.

– Кто вы такой, Ганс?

Вспыхнуло зарево. Тяжелый удар грома и яркая вспышка молнии. Дождь пошел вдруг и сразу большим напором воды с неба. Окна в моей квартире открылись настежь. Штора затрепыхалась осатанело и беспомощно – её отбросило в сторону и на подоконник сел мой старый приятель…

– А я думал, что мы попрощались с тобой…

– Насыпьте ему зерна, или хлеба, а лучше – дайте мяса… Вороны – ведь хищные птицы. Вам прекрасно известно, чего жаждет зверь больше всего?

Я закрыл голову руками. Напряжение росло.

– Ганс, я прошу вас, уйти!

– Уйти? Я не могу уйти из вашей головы. Ведь это ваши страхи, ваши болезни… и только вы можете вылечить их… Пейте кофе, но вначале позаботьтесь о птице… Питомцу требуется уход…

– Это не мой питомец, это не питомце вовсе, эта чертова птица с улицы, – я начинал злиться и ненавидеть Ганса.

– Вы глупец! Вы считаете, что можете так запросто приходить к людям, менять их до неузнаваемости, вершить их судьбу! – он говорил громогласно, с вызовом, словно, упрекая меня за что-то…