«Мы не просто видели один и тот же сон. Мы пришли в этот сон для общения. Невероятно. Не знаю, что сказать. Не говорила прежде, скажу сейчас – я чувствую, что у нас много общего с тобой»

Кажется, этот день, наконец-то подходил к концу. Но мыслями я стремился к Елене Ганса, которая, знаю, тоже ждала меня теперь.

Я ещё не знал, что увижу её в последний раз. И горько пожалел, о том, что лег в проклятый гроб и увидел все то, что произошло на площади немецкого городка.

Вот она вместе с Гансом садится в автомобиль. Машина выруливает на круговое движение, делает неосторожный рывок в соседний переулок и в ту же минуту массивный грузовик врезается в них. Врезается на полном ходу так, что обе машины подлетают в воздухе, и алые гвоздики, которые перевозил проклятый грузовик взмывают в небо, подобно залпу салюта. А потом падают – тяжело, размашисто, покрывая тоненькую корочку снега красными пятнами. Я сидел в этот момент в их квартире и наблюдал за всем с высоты третьего этажа. Я не смог сориентироваться. Не смог даже произнести звука для того, чтобы обозначить своё потрясение. С открытым ртом я беззвучно опадал на подоконник, я плакал, я бил кулаками себя по лицу, потому что последнее, что мне удалось увидеть – мертвого водителя грузовика, который вылетел через лобовое стекло и упал в десятке метров на землю, Ганса, который с окровавленным лицом (и лишь теперь я понял, откуда этот шрам на его подбородке и брови) достает из машины мертвые тела своей жены и ребенка. Как он в агонии прижимает их к своей груди, ещё не до конца понимая – это конец. Всему конец. Елена мертва. Наша Елена была мертва.

Звучала очень простая и светлая музыка. Она лилась в такт начинающемуся снегу. Она была громче снега, но тише сердца.

– После смерти Елены и нашего сына я, наконец-то, добрался до Лиссабона. Уже не было смысла опасаться чего бы то ни было, не было смысла даже в поддельном паспорте…

Ганс рассказывал этот эпизод как что-то давно прожитое и похороненное. Оно и было таковым. Для него. Не для меня. Мне не следовало делать пометок в блокноте. Я был свидетелем этой драмы. На любовь три дня. Чем она была для меня? Чем обернулась эта воображаемая страсть? Прав ли был психоаналитик? Потрясения толи сна толи яви – картинки такие четкие, что я не понимаю, где теперь заканчивалась реальность и начиналась фантастика. Слез не было, нет. Не было даже подавленности. На утро я проснулся со зверской головной болью и глубокой тоской, которая с каждым часом лепестками рассыпалась сначала на меланхолию, затем на легкую грусть, а ближе к вечеру на воспоминания, которые, должно быть, подобны ощущениям Ганса теперь.

– Вы, конечно, останетесь на мой юбилей, Макс? – спросил Ганс в конце нашей сегодняшней встречи…

– Господи, я же забыл совсем, какой дурак… Простите, Ганс… я забыл про подарок… я поздравляю Вас!

– Бросьте, в моём возрасте подарки – это пошло…

– Я останусь…

Старик улыбнулся…

– Будет узкий круг моих самых близких… Вы их, впрочем, знаете… я жду вас в девять… у себя…

– Я все равно куплю подарок… Мне очень хочется сделать для вас подарок…

– Ну, хорошо, только не опаздывайте…

У меня было четыре часа на то, чтобы выбрать для Ганса нечто-то памятное, но что-то знаковое. Я пока не знал, что это будет. Ворон сел рядом со мной на скамье в парке у Чистых прудов. По-свойски прошёлся – туда-обратно, клюнул дерево, посмотрел на меня, открыл свой клюв, но не издал ни единого звука…

– Ну, что ж, дружок, пошли…

Я встал, он поднялся на крыло. Зверь дремал во мне. Не было смысла бежать на кладбище. Мы просто шли. И когда оказались по сенью старого склепа, я привычным жестом отбросил крышку гроба. В нем лежал скелет. Женщина. В платье, покусанном ветошью. Больше ничего. Обшивка гроба теперь не была новой – от неё, собственно, мало что осталось… Это была несомненно Елена. Я лишь сейчас заметил, что в противоположном углу склепа стоял маленький гробик, в котором, очевидно были останки сына Ганса. Его я тревожить не стал. Ещё несколько минут лишь смотрел на то, что осталось от моей иллюзии. А после осторожно опустил крышку и вышел в закатный город. Так просто. Словно, за пачкой сигарет.

От моего потрясения не осталось и следа. Удивлению не было больше места, а вот убежденность, что мне никогда не удастся полюбить – теперь была как никогда прочна.

В книжном на Арбате я долго шнырял между рядами, чтобы подыскать достойный подарок. И в итоге потратил приличную сумму на фолиант, который на немецком описывал положение Германии во время войны.

– Спасибо, – сказал мне позже Ганс, – но к чему читать вымыслы, коль пережито на собственной шкуре. Спасибо, дружище, – он неуверенно потрепал меня по плечу. В камерном ресторанчике был заказан стол. Ганс пригласил Елену, Вадима и Кирилла. Все… очевидно, так и выглядит круг самых близких для него персон.

Мы поднимали тосты за его здравие. И говорили о пространной ерунде. О новых ролях Елены, о финансировании театров, ни слова о прошлом Ганса. И все же, сидя рядом с ним, в перерывах между тостами я спросил у него тихо, чтобы никто не мог слышать…

– А где похоронены ваша жена с ребенком?

– Здесь. Сначала там, в Оснобрюке. Позже я эмигрировал в Америку, затем в Россию. Я решил сделать семейный склеп здесь. Перевез останки. В сущности, мне осталось определиться лишь с квартирой, жить-то мне – два понедельника.

Он засмеялся и сделал глоток белого вина.

Мы с Еленой пили коктейли, от которых немного вело сознание. Вадим, напрочь отрицающий алкоголь, пил сначала воду, затем чай.

– И всё-таки, ты ненормальный, – сказал Вадим вдруг. Кому-то со стороны могло показаться, что произнесено это было грубо и резко. Но я постепенно привыкал к такой манере общения человека, который с каждым днём становился все менее уродлив в моих глазах. И хоть мы и редко пересекались – это был, кажется, третий или четвертый раз – я привыкал к нему.

– Почему это?

– Ни флага, ни Родины – вот почему…

– Ты имеешь ввиду отношения?

– И их в том числе. Тебе нужна девушка, – заявил Вадим уверенно…

– Нет, не нужна…

– Не заставляй меня думать о тебе плохо.

– Не будь банальным. Я просто не верю в отношения.

– Пф…, в них не надо верить – просто надо завести девушку и спать с ней – тогда и глупостей в голове будет меньше. Загоны это убирает на раз – поверь мне…

Елена долго и с интересом наблюдала за нашим батлом. Наконец, вставила и своё осторожное:

– Вадим, просто не все люди воспринимают этот мир так, как его воспринимаешь ты…

– Я с этим не спорю, но ему нужна девушка. Или парень…, – он усмехнулся…

– Не обижайся, – шепнула мне Елена…

– Он не сказал ничего обидного, – и хоть я и чувствовал, что меня загоняют в угол, всё же надеялся на реванш…, – я долго привыкаю к людям, долго изучаю их, по-твоему, секс – это главное? Вовсе нет. Отношения – это всегда риск… Мне так спокойней – одному. Дело ни в женщинах или мужчинах – я одинаково привязываюсь и к тем и к другим, если такое случается…

– Макс просто влюбляется в людей, – я видел, как Елена изо всех сил старалась поддержать меня на плову.

– Вот поэтому он и ненормальный…, – Но для Вадима я так и остался непознанной планетой. И он вряд ли бы оказался со мной за одним столом, если бы не жена, с которой мы продолжали общение вот уже три недели. В основном – это была переписка в социальных сетях и пара снов, где мы гуляем по городу. Так, мелочи. Я не доверял ей отчего-то. Мне представлялось, что в ней таится угроза. Уж слишком лукавым и таинственным был её взгляд. Такие женщины уничтожают или смеются над тобой – думал я. Они самодостаточны, своенравны, свободны и, как мне казалось, совершенно не чувственны. И хоть и было меж нами что-то общее, и даже невероятная способность общения, которая открылась внезапно – я не доверял. Ничему больше не удивлялся, но и не доверял. Мой переезд в столицу круто изменил мою жизнь. Появление новых людей вызывало во мне с одной стороны – восторг, отдушину от долгого заточения в собственном мирке прошлого, с другой – я оставался всегда лишь наблюдателем. Мне следовало сделать шаг в этот водоворот ИХ жизни. Но я стоял за пределами круга. Он не принадлежал мне. Во всяком случае, пока. К тому же – хотелось сохранить о себе недурственное впечатление. Пусть странное, но не отталкивающее, как было раньше со всеми людьми, которых я встречал. Я боялся своей странности, боялся тайны, которую хранил. Боялся своей головы, в которой поселилось нечто. Зачем кому-то знать об этом. Пусть все останется как есть.